Ломоносовская премия
Поделись знанием:
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.
В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Не путать с Премиями имени М. В. Ломоносова, называемыми иногда «Ломоносовскими»[1] и присуждаемыми Московским государственным университетом.
| Ломоносовская премия | |
| Страна |
|
|---|---|
| Тип |
премия |
| Кому вручается |
деятелям науки за исследования проведённые в России в области физики, химии и минералогии, а также за труды по Русской и Славянской филологии, истории языка и литературы Русского и других славянских народов, которые существенно обогатили науку или привели к особенно полезным, важным и новым практическим применениям |
| Кем вручается | |
| Основания награждения |
Решение общего собрания Академии |
| Статус |
не вручается |
| Статистика | |
| Дата учреждения | |
| Первое награждение |
А. В. Горский (1867 г.), |
| Количество награждений |
63 |
Ломоно́совская пре́мия — учреждена правительством Российской империи 8 марта 1865 г. в память о заслугах, оказанных М. В. Ломоносовым отечественному просвещению.
Содержание
Учреждение премии
При подготовке к чествованию столетия со дня смерти М. В. Ломоносова, президент Императорской Академии наук, географ и исследователь Арктики Ф. П. Литке, обратился к министру народного просвещения А. В. Головнину с прошением об учреждении первой российской государственной премии, связывая её с именем знаменитого академика. Инициативу поддержали и 8 марта 1865 г. премия с названием «Ломоносовская» была учреждена. Она предназначалась «за особенно важные изобретения и открытия, сделанные в России в области промышленности и технических наук, и за лучшие сочинения»[2]:18.
Присуждение премии было поручено Академии наук как высшему эксперту в вопросах науки. Из средств Государственного казначейства на эти цели ежегодно выделялось 1 000 рублей. Академия наук, силами специально созданной Комиссии в составе академиков Физико-математического отделения Б. С. Якоби, Ю. Ф. Фрицше, П. Л. Чебышёва, Н. Н. Зинина, Н. И. Кокшарова и академиков Отделения русского языка и словесности И. И. Срезневского и Я. К. Грота, разработала порядок назначения Ломоносовской премии.
Так как в середине XIX века разработка новых технологий и изобретений для промышленного производства не входила в компетенцию Академии наук, комиссия ограничила действие премии поощрением выдающихся научных результатов в области фундаментальной науки и её прикладных приложений: «Ломоносовской премией могут быть награждаемы лишь такие труды, которые существенно обогащают науку или приводят к особенно полезным, важным и новым практическим применениям». Кроме того, было решено награждать премией работы лишь в тех областях знания, которые были предметом занятий самого Ломоносова и где он достиг блестящих результатов. Таким образом, действие премии не распространялось на работы по математике и механике. По этой причине академик П. Л. Чебышёв сформулировал особое мнение относительно присуждения Ломоносовской премии за физико-математические науки, однако это мнение комиссией не было учтено[2]:19.
Конкурсы на соискание Ломоносовской премии было решено назначать ежегодно, поочередно по Физико-математическому отделению Академии и Отделению русского языка и словесности. По Физико-математическому отделению они проводились в чётные годы, по Отделению русского языка и словесности в нечётные.
На Ломоносовскую премию распространялось общее академическое правило, не допускавшее действительных членов Академии к соисканию награды, которая присуждалась самой Академией.
На соискание Ломоносовской премии принимались оригинальные сочинения, написанные на русском языке и изданные в России в течение двух лет, предшествующих конкурсу, или же рукописные[2]:19.
В том случае, когда премия не присуждалась на каком-либо конкурсе, она переходила на следующий конкурс по тому же отделению. Если она вновь не присуждалась, поступавшая из Государственного казначейства сумма обратно в казначейство не возвращалась, а оставалась в Академии и причислялась к её специальным средствам.
Составленные комиссией «Правила о Ломоносовской премии» были одобрены 8 октября 1865 года Общим собранием Академии наук. Министр народного просвещения утвердил их 3 ноября 1865 г[2]:20.
Организационные особенности конкурса
В период с 1866 по 1918 годы на соискание Ломоносовской премии было объявлено 53 конкурса. Наградами были отмечены 60 авторов. Из общего числа лауреатов три человека были удостоены премии дважды. Это физик О. Д. Хвольсон, химик П. А. Лачинов и филолог В. В. Сиповский. Среди лауреатов премии была одна дама — историк древнерусской литературы В. П. Адрианова.
Все допущенные к конкурсу сочинения подвергались тщательному разбору. Рецензентами подавляющей части конкурсных сочинений выступали сами академики, так как безвозмездное рецензирование работ по своей специальности было одной из обязанностей действительных членов Академии наук[2]:27.
Ежегодно на конкурс поступали сочинения от одного до семи авторов, а в ряде лет не было подано ни одной работы. В общей сложности более 80 соискателей представили на конкурс свои труды. Небольшое число участников Ломоносовского конкурса объяснялось тем, что престиж единственной государственной премии был велик, а требования к работам очень строги[2]:27.
Имена лауреатов объявлялись на годичном публичном заседании Академии 29 декабря. Правило было нарушено в 1870 и 1892 гг. В тот же день начиналась выдача денег по присужденным премиям. Однако в 1913 г. Общее собрание удовлетворило просьбу бухгалтера Академии наук о том, чтобы перенести срок выдачи премий на 2 января следующего года[2]:28—29.
Основные этапы присуждения премии
- Определение числа поступивших к назначенному сроку конкурсных работ и их перечень
- Создание конкурсной комиссии для рассмотрения сочинений, представленных на конкурс
авторами и членами Академии наук
- Рецензирование конкурсных работ
- Доклад конкурсной комиссии на заседании отделений Академии
- Решения отделений Академии о присуждении премии
- Утверждение решений отделений Общим собранием Академии
- Объявление результатов конкурса на публичном заседании Академии 29 декабря
- Публикация отчета о присуждении Ломоносовской премии
Названия премии по годам
В соответствии с правилами о премии она называлась:
- в 1866—1896 годах — Ломоносовская премия
- в 1897—1918 годах — большая Ломоносовская премия и малая Ломоносовская премия
В отличие от других академических премий правила о Ломоносовской премии не предусматривали поощрения авторов почетными отзывами. Тем не менее, эта практика была заимствована с других конкурсов и распространилась на Ломоносовские премии. Начиная с 1898 г. лучшие труды, не получившие денежной награды, отмечались почетным отзывом[2]:12.
Прекращение премирования
Последним лауреатом, получившим денежную премию, была В. П. Адрианова. Последний лауреат Ломоносовской премии А. А. Брандт (1918) денег уже не получил.
В 1919 году на декабрьском Общем собрании Академии наук непременный секретарь С. Ф. Ольденбург заявил о невозможности дальнейших конкурсов на соискание Ломоносовских премий. Было решено отменить все конкурсы 1920 года. В следующем году, а именно 4 декабря 1920 года, Общее собрание Академии наук решило конкурсы «отменить впредь до нового постановления», которого так и не последовало[2]:31.
Награждённые учёные
Полный список награждённых[2]:53—108:
- 1867 — А. В. Горский и К. И. Невоструев за рукопись нового тома «Описания славянских рукописей Московской синодальной библиотеки», составлявшего продолжение первых четырёх томов этого труда, выходивших в свет с 1855 по 1862 годы.
- 1868 — А. М. Бутлеров за «Введение к полному изучению органической химии» и А. В. Гадолин за сочинение «Вывод всех кристаллографических систем и их подразделений из одного общего начала».
- 1869 — В. И. Даль за «Толковый словарь живого великорусского языка».
- 1870 — А. Н. Энгельгардт и П. А. Лачинов за ряд химических исследований изложенных в работах «Об изомерных креозолах»[3] и «О нитросоединениях»[4].
- 1872 — Г. Н. Скамони за рукопись «Гелиогальванографические способы печатания».
- 1874 — А. Н. Лодыгин за открытие, сделанное в области электрического освещения.
- 1875 — А. А. Потебня за сочинение «Из записок по русской грамматике»[5].
- 1876 — Ф. Ф. Бейльштейн за химические работы, исполненные им над телами бензоилового ряда.
- 1880 — М. А. Рыкачёв за сочинение «О суточном ходе барометра в России и некоторые замечания об этом явлении вообще» и Н. Н. Бекетов за работы по определению теплоты гидратации безводной окиси натрия и отношений её к углекислоте и об отношении водорода к безводной окиси натрия.
- 1881 — А. И. Подвысоцкий за рукопись «Словаря областного Архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении»[6].
- 1882 — И. П. де-Колонг за труды по девиации компаса.
- 1883 — архимандрит Амфилохий (П. И. Сергиевский-Казанцев) за труды по древнеславянской письменности[7].
- 1884 — Н. П. Петров за исследования теории трения в машинах.
- 1888 — П. А. Лачинов и М. В. Ерофеев за исследования вопросов космографии, выразившиеся в анализе Ново-Урейского метеорита выявившим присутствие в нём алмазов.
- 1890 — Э. Е. Лейст за представленные данные средних температур почвы в Павловске, анализ результатов и важные заключения относительно наиболее целесообразного способа установки почвенных термометров и влияний, оказываемых на температуру почвы различными метеорологическими элементами, в особенности осадками[8].
- 1892 — О. Д. Хвольсон за актинометрические исследования[9].
- 1894 — А. А. Каминский за труд «Годовой ход и географическое распределение влажности воздуха на пространстве Российской империи по наблюдениям 1871—1890 гг.»[10].
- 1895 — Г. К. Ульянов за сочинение по сравнительной грамматике индоевропейских языков.
- 1897 — Е. Ф. Будде за работу «К истории великорусских говоров»[11] и Т. Д. Флоринский за сочинение «Лекции по славянскому языкознанию»[12].
- 1898 — Н. И. Андрусов за исследование ископаемых и живущих моллюсках семейства дрейссенсидов и полный свод сведений о неогеновых отложениях в южной России и Европе, имевших важное значение для изучения отложений кайнозойской группы[13], Е. Ф. Буринский за оригинальный метод исследования, равный значению микроскопа, позволявший повышать контрастность изображения, и, конкретно за выявление текста ценных исторических документов[14], П. И. Броунов за исследования и объяснения атмосферных явлений, рассмотренных как система вихревых движений[15].
- 1899 — П. А. Сырку за первый том исследований исправления книг в Болгарии[16], Н. М. Тупиков за создание «Словаря древнерусских личных собственных имён»[17].
- 1900 — П. Г. Меликов и Л. В. Писаржевский за «Исследование над перекисями»[18].
- 1901 — Е. Ф. Карский за «Очерк славянской кирилловской палеографии»[19], А. Н. Ясинский за «Очерки и исследования по социальной и экономической истории Чехии в средние века»[20] и Г. И. Куликовский, награждённый почётным отзывом за «Словарь областного Олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении»[21].
- 1902 — Б. И. Срезневский за изучение результатов воздействие метеорологических факторов на всевозможные проявления жизни и, в частности, засухи 1891 года и сопровождавший её неурожай, пыльные туманы 1892 года, суровая зима 1893 года, небывалые барометрические максимумы 1893, 1896 и 1900 годов и др.[22].
- 1903 — В. Н. Перетц за исследования старинной малорусской поэзии[23], А. И. Яцимирский за рукопись «Григорий Цамбак, очерк его жизни и деятельности»[24] и А. П. Кадлубовский, награждённый почётным отзывом за «Очерки по истории древнерусской литературы житий святых»[25].
- 1904 — Н. А. Меншуткин за совокупность его обширных исследований в области теоретической химии[26].
- 1905 — С. К. Булич за «Очерк истории языкознания в России»[27], Е. И. Соколов за описание рукописей, рукописных карт и планов, рисунков, статей и сообщений, хранившихся в Обществе истории и древностей российских (в общей сложности автором было рассмотрено 1113 документов)[28] и награждённые почётным отзывом: Н. Н. Дурново за диалектологическую работу посвященную описанию говора одной деревни[29], А. И. Яцимирский за труд по истории памятников славянской письменности, хранящихся в библиотеках Румынии (в общей сложности автором было рассмотрено около 700 рукописей)[30].
- 1906 — Б. П. Вейнберг за исследование физико-механических свойств льда с названием «О внутреннем трении льда»[31].
- 1907 — Е. В. Аничков за работу «Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян»[32].
- 1908 — О. Д. Хвольсон за создание «настольной книги всякого физика» — «Курса физики»[33].
- 1909 — В. В. Сиповский за сочинение посвященное истории русского романа второй половины XVIII в.[34].
- 1910 — А. В. Вознесенский за создание «Очерков климатических особенностей Байкала»[35].
- 1911 — Г. А. Ильинский за докторскую диссертацию «Грамоты Болгарских царей»[36] и В. В. Сиповский за сочинение «Очерки из истории русского романа»[37].
- 1912 — Д. С. Рождественский за работу посвященную изучению аномальной дисперсии паров в непосредственной близости от соответствующих полос поглощения[38], П. Н. Чирвинский за сочинение о минералогическом и химическом составе гранитов и грейзенов[39] и отмечен почётным отзывом А. А. Сперанский за представленные результаты четырёхлетних наблюдений над разными элементами атмосферного электричества[40].
- 1913 — С. Г. Вилинский за исследования в русской литературе[41], А. Д. Григорьев за исследование фольклора[42].
- 1914 — Е. В. Бирон за труд «Сжатие при смешении нормальных жидкостей», посвященный вопросу природы концентрированных растворов неэлектролитов[43] и Н. Н. Яковлев за труд «Фауна верхней части палеозойских отложений в Донецком бассейне»[44].
- 1915 — А. В. Михайлов за исследование древнеславянских источников[45].
- 1916 — М. Д. Залесский за труд «Естественная история одного угля»[46].
- 1917 — В. П. Адрианова за исследование русского духовного стиха[47] и, награждённый почётным отзывом, К. А. Труш за рукопись «Словаря к начальной русской летописи по Лаврентьевскому списку»[48].
- 1918 — А. А. Брандт за труд «Основания термодинамики»[49].
См. также
Напишите отзыв о статье "Ломоносовская премия"
Примечания
- ↑ [www.msu.ru/lomonosov/science/prem.html?sphrase_id=138312 Ломоносовская Премия // Официальный сайт МГУ]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [ranar.spb.ru/files/visual/Basargina_Lomonosov%20prize.pdf Е. Ю. Басаргина Ломоносовская премия — первая государственная премия в России (1865—1918). (Серия «Ad fontes. Материалы и исследования по истории науки». Вып. 2) — СПб.,: Издательство СПбИИ РАН «Нестор-История», 2012. — 124 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-98187-979-1]
- ↑ А. Н. Энгельгардт и П. А. Лачинов Об изомерных креозолах // Журнал Русского химического общества. 1869. Т. 1. С. 217—220
- ↑ А. Н. Энгельгардт и П. А. Лачинов О нитросоединениях // Журнал Русского химического общества. 1870. Т. 2. С. 109—125
- ↑ А. А. Потебня Из записок по русской грамматике. Т. 1. Введение. Воронеж, 1874. 157 с.; Т. 2. Составные члены предложения и их замены в русском языке. Харьков, 1874. 540 с.
- ↑ Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. Собрал на месте и составил Александр Подвысоцкий. СПб., 2-е Отделение ИАН, 1885. 197 с
- ↑ Амфилохий арх. (Сергиевский-Казанцев П. И.) Палеографическое описание греческих рукописей с IX по XVII век определенных лет. Т. 1-4. М., 1879—1880
- ↑ Лейст Э. Е. О температуре почвы в Павловске. Рукопись. (Опубл.: О температуре почвы в Павловске. Эрнста Лейста (с 3 литогр. таблицами) // Записки ИАН. 1891.
- ↑ Хвольсон О. Д. О современном состоянии актинометрии. Критические исследования // Метеорологический сборник. 1892. Т. 15 (Т. 3). № 1. С. 1-245
- ↑ Каминский А. А. Годовой ход и географическое распределение влажности воздуха на пространстве Российской империи по наблюдениям 1871—1890 гг. IV, 118, 138 с. с табл., 352 с. табл., 11 л. карт., схем. (Прибавление к Метеорологическому сборнику Императорской Академии наук № 1)
- ↑ Будде Е. Ф. К истории великорусских говоров. Опыт историко-сравнительного исследования народного говора в Касимовском уезде Рязанской губернии. Ка- зань, 1896.
- ↑ Флоринский Т. Д. Лекции по славянскому языкознанию: В 2 ч., СПб.; К., 1897. Ч. 2. 712 с.
- ↑ Андрусов Н. И. Ископаемые и живущие Dreissensidae Евразии // Тру- ды С.-Петербургского общества естествоиспытателей. Отделение геологии и минералогии. 1897. Т. XXV. 686 с
- ↑ Буринский Е. Ф. Записка об усовершенствованиях, достигнутых в фотографии// Известия Императорской Академии наук. 1896. Т. 4. № 3. С. 315—340
- ↑ Броунов П. И. Метеорология как наука о вихревых движениях атмосферы. СПб., 1897.
- ↑ СыркуП. А. К истории исправления книг в Болгарии в XVI веке. Т. I. Вып. 1: Время и жизнь патриарха Евфимия Терновского. СПб., 1898 (обложка: 1899). [4], XXXII, 609 с. (Записки Историко-филологического ф-та С.-Петербургского ун-та. Ч. 25. Вып. 1)
- ↑ Тупиков Н. М. Словарь древнерусских личных собственных имен. Рукопись на карточках. (Опубл.: Тупиков Н. М. Словарь древнерусских личных собственных имен. СПб., 1903. [4], II, 857 с.)
- ↑ Меликов П. Г., Писаржевский Л. В. Исследования над перекисями (Доложено в заседании ФМО 17 марта 1899 г.) // Записки ИАН по ФМО. 1900. Т. 9. № 8.
- ↑ Карский Е. Ф. Очерк славянской кирилловской палеографии. Из лекций, читанных в Имп. Варш. ун-те. Варшава, 1901. XIV, 518 с.;
- ↑ Ясинский А. Н. Очерки и исследования по социальной и экономической истории Чехии в средние века. Т. 1: Основы социального строя чешского народа в эпоху господства обычного права. Юрьев, 1901. VIII, 328 с.
- ↑ Куликовский Г. И. Словарь областного Олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. Издание ОРЯС ИАН. СПб, 1898.
- ↑ Срезневский Б. И. Ежемесячные обзоры погоды в Европейской России и прилежащих странах, веденные с 1891 до 1900 года. В 5 т. СПб., 1891—1902
- ↑ Перетц В. Н. Очерки старинной малорусской поэзии // Известия ОРЯС. 1903. Т. 8. Кн. 1. С. 81-119
- ↑ Яцимирский А. И. Григорий Цамбак, очерк его жизни и деятельности. Рукопись. (Опубл.: Григорий Цамбак, очерк его жизни, административной и книжной деятельности. [Дисс.]. СПб., ИАН, 1904. VI, [2], 501 с
- ↑ А. П. Кадлубовский Очерки по истории древнерусской литературы житий святых. В 5 т. Варшава, 1902.
- ↑ Меншуткин Н. А. Опыт исследования влияния боковых цепей на свойства углеродистых соединений с открытыми и замкнутыми цепями. Статья седьмая. О скоростях соединения некоторых гетероциклических соединений с бромгидринами // Журнал Русского физико-химического общества при С.-Петер-бургском университете. 1902. Т. 34. С. 411—422.
- ↑ Булич С. К. Очерк истории языкознания в России. Т. 1. (XIII в. — 1825 г.). С приложением, вместо вступления, «Введения в изучение языка» Б. Дельбрю- ка. СПб., 1904. [2], XI, [3], 1248 c. (Записки историко-филологического ф-та С.-Петербургского ун-та. Ч. 75.)
- ↑ Соколов Е. И. Библиотека Императорского общества Истории и Древностей Российских. Вып. 2. Описание рукописей и бумаг, поступивших с 1846 по 1902 г. включ. М., 1905. VIII, 935 с.
- ↑ Дурново Н. Н. Описание говора деревни Парфёнок Рузского уезда Московской губернии. Варшава, 1903, [2], VI, 268, VII. (Оттиск из: Русский филологический вестник. 1900. Т. 44. № 3-4; 1901. Т. 45. № 1-2; 1901. Т. 46. № 3-4; 1902. Т. 47. № 1-2; 1903. Т. 49. № 1-2; 1903. Т. 50. № 3-4)
- ↑ Яцимирский А. И. Славянские и русские рукописи румынских библиотек. СПб., 1905. Славянские и русские рукописи румынских библиотек. СПб., 1905. XL, [2], 965 с. 21 л. факс. (Сборник ОРЯС ИАН. Т. 79).
- ↑ Вейнберг Б. П. О внутреннем трении льда. Рукопись. (Опубл.: О внутреннем трении льда. СПб., 1906. [2], 144 с.)
- ↑ Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян. Ч. 1. От обряда к песне. СПб., 1903. XXX, 392 с. (Сборник ОРЯС ИАН. Т. 74. № 2.); Ч. 2. От песни к поэзии. СПб., 1905, XII, 404 с. (Сборник ОРЯС ИАН. Т. 78. № 5)
- ↑ Хвольсон О. Д. Курс физики. Т. 1-3, Т. 4. Ч. 1. СПб., 1897—1908
- ↑ Сиповский В. В. Очерки из истории русского романа. Т. 1. Вып. 1 (XVIII век). СПб., 1909. X, 715, [3] с. (Записки историко-филологического ф-та Санкт-Петербургского ун-та. Ч. 97)
- ↑ Вознесенский А. В. Очерк климатических особенностей Байкала.(Доложено в заседании ФМО 31 января 1907 г.). СПб., 1907. 159 с
- ↑ Ильинский Г. А. Грамоты Болгарских царей. М., 1911. [2], 162 с. (Древности. Труды Славянской комиссии Московского археологического общества. Т. 5)
- ↑ Сиповский В. В. Очерки из истории русского романа. Т. 1. Вып. 2. XVIII век. СПб., 1910. [4], 951 с., 1 л. картогр. (Записки историко-филологического ф-та Санкт-Петербургского университета. Ч. 98)
- ↑ Рождественский Д. С. Аномальная дисперсия в парах натрия. СПб, 1912. [6], 93 с
- ↑ Чирвинский П. Н. Количественный минералогический и химический состав гранитов и грейзенов. М., 1911. [4], VIII, 3-677, [3].
- ↑ Сперанский А. А. Исследование атмосферного электричества по наблюдениям в Москве. М., 1911. [2], 311 с.
- ↑ Вилинский С. Г. Житие св. Василия Нового в русской литературе. Ч. 1. Исследование. Одесса, 1913. [4], VIII, 354, [1] с. (Записки историко-филологического факультета Новороссийского университета. Вып. VI); Ч. 2. Тексты жития. Одесса. 1911. 1018, [1] с. (Записки историко-филологического факультета Новороссийского университета. Вып. VII).
- ↑ Григорьев А. Д. Повесть об Акире Премудром. Исследование и тексты. [Дис.] М., 1913. X, 562, [2], 316 с.
- ↑ Бирон Е. В. Сжатие при смешении нормальных жидкостей. СПб., 1912. XII, 184, [1].
- ↑ Яковлев Н. Н. Фауна верхней части палеозойских отложений в Донецком бассейне. III. Плеченогие: Геологические результаты обработки фауны. СПб., 1912. [6], 41, [11] с.; 5 л. илл. (Труды Геологического комитета. Нов. сер. Вып. 79).
- ↑ Михайлов А. В. Опыт изучения текста книги Бытия пророка Моисея а древнеславянском переводе. Ч. 1. Паримейный текст. Варшава, 1912. 22, CCCXLII, 460 с.
- ↑ Залесский М. Д. Естественная история одного угля. Пг., 1915. [6], 74, [26] (Труды Геологического комитета. Нов. сер. Вып. 139). Исправления: Геологический вестник. 1911. Т. 2. № 1. С. 42.
- ↑ Адрианова В. П. Житие Алексея человека Божия в древней русской литературе и народной словесности. Пг., 1917. 8о. VII+518 с
- ↑ Труш К. А. Словарь к начальной русской летописи по Лаврентьевскому списку. Рукопись.
- ↑ Брандт А. А. Основания термодинамики. Ч. 1: Основные законы. Газы. Пг., 1915. [238] с.; Ч. 2. Пары. Жидкости. Пг., 1918. XII, 256, 46 с.
Отрывок, характеризующий Ломоносовская премия
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.
В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
