Ломтик жизни
Ломтик жизни[1] (фр. tranche de vie) — термин, который относится к натуралистическому театру и обозначает натуралистичное описание реальной жизни героев. Возник в 1890—1895 годах. Впервые, предположительно,[2] был использован французским драматургом и литературным критиком Жаном Жюльеном (фр. Jean Jullien; 1854—1919).[3]
История
Жюльен ввёл это понятие вскоре после постановки пьесы «Серенада» (1887), как отметил Уэйн С. Терни в своем эссе «Заметки о натурализме в театре» (англ. Notes on Naturalism in the Theatre). Свои пьесы драматург старался ставить таким образом, чтобы композиция, декорации и сюжет представляли собой динамическое и точное отражение реальности.[4] «Серенада» повествует о коррумпированных, морально разложившихся персонажах, которые выглядят респектабельными и «улыбаются, улыбаются, проклятые злодеи…». Известно изречение Жюльена о натурализме (1892): «Пьеса — это ломтик жизни, с искусством положенный на сцену». Жюльен также написал, что «…наша цель заключается в создании не смеха, но мысли». Он чувствовал, что история в пьесе не оканчивается занавесом, который, по его словам, «только произвольный перерыв действия, оставляющий зрителю возможность свободно размышлять о том, что происходит дальше».[5] В похожем стиле, но на более высоком эстетическом уровне, были исполнены французские натуралистические комедии comédie rosse (фр. rosse — «кляча»).[4]
Современное использование
Западный термин slice of life («срез жизни») является калькой с французского. В 1950-х годах он являлся синонимом так называемого «кухонного реализма» британских фильмов и театра. В настоящее время так называют любое реалистическое описание или представление событий и ситуаций из повседневной жизни в литературе, кино, журналистике, комиксах (Achewood, Questionable Content) и т. д.[6] В кинематографе (в частности, по отношению к аниме) этот жанр также называется «повседневность».[7] Акцент делается на чувствах и поведении персонажей.[8] Типичные сюжеты: героиню увольняют, потому что она распивала алкогольные напитки на работе; коллекционер находит ценную вещь для своей коллекции; герой постоянно опаздывает на работу, потому что с опозданием приходит его автобус.[8]
Напишите отзыв о статье "Ломтик жизни"
Примечания
- ↑ Жюль Ренар. Дневник (1887—1910).
- ↑ [www.jstor.org/pss/2912147 Modern Language Notes, Vol. 50, No. 4 (Apr., 1935), pp. 266-268]
- ↑ Random House Unabridged Dictionary, Random House, 2006.
- ↑ 1 2 Dickinson, Thomas Herbert. An outline of contemporary drama. — Biblo & Tannen Publishers, 1969. — P. 123. — 298 p. — ISBN 9780819602497.
- ↑ [www.wayneturney.20m.com/naturalism.htm Turney, Wayne S. «Notes on Naturalism in the Theatre».]
- ↑ [www.yourdictionary.com/slice-of-life Your Dictionary]
- ↑ Иванов, Борис. [catalog.anime.dvdspecial.ru/genres.shtml Виды и жанры аниме]. anime.ru. Проверено 27 мая 2009. [www.webcitation.org/619UoPPOV Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
- ↑ 1 2 Nat Gertler,Steve Lieber. The complete idiot's guide to creating a graphic novel. — Penguin, 2004. — P. 40. — 328 p. — ISBN 9781592572335.
|
Это заготовка статьи о театре. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Ломтик жизни
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
