Лондонский договор (1867)

Лондонская конференция великих держав была созвана 11 мая 1867 для разрешения Люксембургского вопроса (спора Франции и Пруссии о политической судьбе Люксембурга). По её итогам между Францией и Пруссией (в лице А. Бернсторфа) был заключён договор, который установил нейтральный статус независимого Люксембурга, разрешив таким образом противоречия между Францией, Пруссией, Бельгией и Нидерландами из-за обладания спорными территориями вдоль языковой границы.

Предыстория

См. также: Люксембургский кризис

В 1842 году существенно уменьшившийся в размерах Люксембург стал членом Таможенного союза германских государств, основанного в 1834 году. Распад Германского союза в 1866 году только подогрел интерес прусских властей к укреплению своих военных позиций в Люксембурге, что начало раздражать французские власти. Король Нидерландов Вильгельм III, связанный с герцогством личной унией, также опасаясь усиления Пруссии, в оперативном порядке предложил продать свои права на великое герцогство Наполеону III. Прусское правительство во главе с Бисмарком и Мольтке заявило о своём намерении в случае заключения сделки объявить войну Франции.

Содержание договора

Вторая Лондонская конференция была созвана в мае 1867 года. После долгих переговоров в сентябре 1867 года был подписан собственно Лондонский договор. По его условиям провозглашался вечный нейтралитет Люксембурга во главе с монархом дома Нассау, прусский гарнизон был выведен из герцогства, а неприступная крепость над рекой Альзет была разрушена. Фактически речь шла о полной демилитаризации Люксембурга (герцогу было разрешено содержать пограничную охрану числом не более 300 человек). Герцогство Лимбург признавалось неотъемлемой частью Нидерландов.

Последствия

Несмотря на решение Люксембургского вопроса, другие накопившиеся противоречия сделали Франко-прусскую войну неизбежной. Нейтралитет Люксембурга нарушался дважды немецкой стороной в 1914 и 1941 годах, но был восстановлен в 1944 году. После 1945 года Франция хотела предоставить подобный Люксембургу нейтральный статус немецкой земле Саар, однако по результатам референдума большинство саарцев высказались за воссоединение с Германией.

Отрывок, характеризующий Лондонский договор (1867)

Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.