Лондонский протокол (1830)

Лондонский протокол — протокол, который подписали 3 февраля 1830 года три «великие державы» Европы — Российская империя, Великобритания и Франция, признав таким образом независимость Греции от Османской империи после заключения Адрианопольского мирного договора между российской и турецкой сторонами в 1829 году.

Политические круги Великобритании опасались сближения независимой православной Греции с также православной Российской империей и их дальнейшего союзничества с целью совместной борьбы за Константинополь и Черноморские проливы в ущерб британским интересам. Поэтому по настоянию британских дипломатов границы Греции были урезаны до минимума по сравнению с освобождённой повстанцами территорией. Северная граница страны прошла по линии Волос-Арта. Большинство крупных Эгейских островов с преимущественно греческим населением (Крит, Родос, Лесбос и проч.), кроме острова Эвбея, остались в составе Турции. В результате независимое Королевство Греция насчитывало всего около 800 тысяч жителей, из которых не менее четверти составляли албанцы-арнауты и цыгане. Не менее 3 млн этнических греков остались за пределами страны, что породило проблему энозиса и стало причиной нестабильности на Балканах на многие десятилетия. Также по настоянию Великобритании Греция была объявлена независимой конституционной монархией. Назначение греческим монархом членов протестантской германской семьи также имело целью вывести Грецию от российской сферы влияния. Тем не менее, Греция обрела суверенитет, что положило начало «параду независимости» на Балканах.

Отрывок, характеризующий Лондонский протокол (1830)

– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.