Короновавшись под именем Генрих VII в 1485 году и женившись на Елизавете Йоркской, Генрих Тюдор положил конец Войне Алой и Белой розы. Генрих VII был решительным правителем, централизовавшим государственное управление. Он выстроил знаменитую «Капеллу Генриха VII» в Вестминстерском аббатстве, и продолжил практику предыдущих правителей, заимствуя у Сити деньги для войны с Францией. Однако, в целом Генрих мало интересовался Лондоном. Город значительно вырос за время правления тюдоров. Дворянство переезжало из провинций поближе к столице, где было гораздо удобнее вести судебные тяжбы.
По современным стандартам Лондон вёл довольно бурную жизнь. В 1497 году претендент на престол Перкин Уорбек, утверждавший, что он гергцог Йорка Ричард, младший брат короля Эдуарда V, поднял восстание и прибыл со своими сторонниками в окрестности Лондона. После первой паники король организовал оборону города, восстание было подавлено, а Уорбек захвачен и повешен в Тайберне.
Реформация
Реформация прошла для Лондона без особого кровопролития, и постепенно большинство его жителей, включая высшие слои общества, перешло в протестантизм. До реформации более половины площади Лондона занимали монастыри и другие религиозные сооружения, и около трети жителей были католическими монахами и священнослужителями. Таким образом, «указ о роспуске монастырей» Генриха VIII оказал большое влияние на город, поскольку большая часть имущества перешла в другие руки. Этот процесс начался в 1530-х годах, и к 1538 году почти все крупные монастыри были упразднены. Земли Олдгейтской Святой Троицы перешли к лорду Одли, и на части её бывших владений выстроил себе дом маркиз Винчестер. Чатерхаус перешёл к лорду Норзу, Блэкфэйрс к лорду Кобхэму, больница святого Гилиса к лорду Дудли, а король забрал себе земли Сент-Джеймсского госпиталя и построил там Сент-Джеймсский дворец.[1]. Также Генрих забрал вестминстерский дом кардинала Уолси, Йоркский дворец, и перестроил и расширил его, так что он занял всю площадь Уайтхолла. Бывшие земли Вестминстерского аббатства были преобразованы в олений парк, в настоящее время территория Гайд-парка и Сент-Джеймсского парка. К западу от Лондона находилась деревня Кенсингтон.
Незадолго до своей смерти Генрих заново открыл госпиталь Святого Варфоломея, но из-за его смерти в 1547 году большинство зданий осталось незанятыми. В правление Эдуарда VI многие земли и здания были переданы ливрейным компаниям Сити, отчасти в качестве уплаты королевских долгов, а также часть выручки от арендной платы использовалась в благотворительных целях. Кроме того, в 1550 году Сити приобрёл усадьбу в Саутуарке, на южном берегу Темзы, и заново открыл монастырь святого Фомы как госпиталь святого Фомы. В тот же период была основан госпиталь Христа, и преобразован в место содержания бездомных детей и женщин лёгкого поведения Брайдуэлл. Роспуск монастырей благоприятствовал придворным, поскольку они могли получить земли по льготным ценам. Многие здания подверглись перестройке, обширные помещения разбивались на более мелкие сообразно с ростом численности населения Лондона.
После смерти Эдуарда VI в 1553 году, королевой была провозглашена Джейн Грей, однако вскоре лорд-мэр, олдермены и другие чиновники изменили ей и взамен возвели на трон Марию I. Через несколько лет решение новой королевы выйти замуж за испанца Филиппа II спровоцировало восстание во главе с Томасом Уайеттом. Восставшие завладели Саутуарком, а затем, по дороге от Вестминстера к Сити, достигли Чаринг-Кросса, направляясь к воротам Людгейт. Однако восстание не получило поддержки от горожан, и Уайетт сдался.
Елизаветинский Лондон
Коронацией Елизаветы в 1558 году началась Елизаветинская эпоха. Это время наивысшего расцвета английского ренессанса и культуры Тюдоров.
Конец XVI века, время, когда в городе работали Уильям Шекспир и другие его современники, был одним из самых значимых периодов в истории культуры города. В то время, однако, существовала некоторая враждебность населения по отношению к театру. Власти боялись толп, собирающихся на представления, а также опасались, что такое скопление народа приведёт к эпидемии чумы. Также театральные постановки противоречили принципам пуритан, имевшим большоё влияние. Однако королева Елизавета любила пьесы и одобряла публичные выступления, « которые предназначены лишь для отдыха и не несут в себе зла».
В то время театры в основном строились за пределами Сити, то есть вне его юрисдикции. Первый театральный район образовался к северу от стен Сити, в Шоредитче. Там были построены The Theatre и The Curtain, в 1576 и 1577 годах соответственно. Позднее центр театральной жизни переместился на южную сторону реки, область, где уже давно практиковались развлечения подобные травле медведя. Театры в Бэнксайде включали Глобус, The Rose, The Swan и The Hope.
В спокойные годы конца царствования Елизаветы некоторые её придворные и богатые лондонские жители строили себе загородные резиденции в Мидлсексе, Эссексе и Суррее. Это было только начало распространения вилл, и у горожан не было особенно популярным их строительство. Правление династии Тюдоров закончилось в 1603 году.
Торговля и промышленность
Тюдоровский период был временем, когда Лондон стал одним из самых важных торговых центров Европы, и многие малые предприятия, такие как ткаческие фабрики, достигли точки расцвета. Торговые связи расширились за пределы Западной Европы в Россию, Левант и Америку. Это был период меркантилизма и монополии торговых компаний, таких как Московская компания (1555) и Ост-Индская компания (1600), созданных в Лондоне и поддерживаемые королевской хартией. Последняя, в конечном итоге установившая власть над Индией, была одной из ключевых компаний Великобритании в течение двух с половиной веков. В 1576 году испанцы разграбили большой торговый город Антверпен, что дало Лондону первое место среди портов Северного моря. В Лондон съезжались иммигранты не только со всей Англии и Уэльса, но и из-за рубежа, например из Франции прибывали гугеноты; так что население выросло с 50 000 в 1530 году до 225 000 в 1605 году[1].
Напишите отзыв о статье "Лондон при Тюдорах"
Примечания
- ↑ 1 2 Nikolaus Pevsner. London I: The Cities of London and Westminster. — 1962. — P. 48.
| |
|---|
| | Развитие | </div> | <td class="navbox-image" rowspan="9" style="width:1%;padding:0px 0px 0px 7px"></td>
|---|
<tr style="height:2px"><td colspan="2"></td></tr><tr><th scope="row" class="navbox-group">Периоды истории</th><td class="navbox-list navbox-even" style="text-align:left;border-left-width:2px;border-left-style:solid;width:100%;padding:0px;background:#f0f0f0"></div></td></tr><tr style="height:2px"><td colspan="2"></td></tr><tr><th scope="row" class="navbox-group">События</th><td class="navbox-list navbox-odd" style="text-align:left;border-left-width:2px;border-left-style:solid;width:100%;padding:0px"></div></td></tr><tr style="height:2px"><td colspan="2"></td></tr><tr><th scope="row" class="navbox-group">Правительство</th><td class="navbox-list navbox-even" style="text-align:left;border-left-width:2px;border-left-style:solid;width:100%;padding:0px;background:#f0f0f0"></div></td></tr><tr style="height:2px"><td colspan="2"></td></tr><tr><th scope="row" class="navbox-group">Сити</th><td class="navbox-list navbox-odd" style="text-align:left;border-left-width:2px;border-left-style:solid;width:100%;padding:0px"></div></td></tr></table></td></tr></table>
Отрывок, характеризующий Лондон при Тюдорах– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.
– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
|
