Лопалевский, Тадеуш

Тадеуш Лопалевский
Tadeusz Łopalewski
Дата рождения:	17 августа 1900(1900-08-17)
Место рождения:	Островы близ Кутно, Варшавская губерния, Российская империя
Дата смерти:	30 марта 1979(1979-03-30) (78 лет)
Место смерти:	Варшава, ПНР
Гражданство:	Российская империя Российская империя Польская Республика ПНР
Род деятельности:	поэт, прозаик, драматург, переводчик
Премии:	Премия имени филоматов (1933) Премия II-ой степени министра культуры и искусства ПНР (1963)

Таде́уш Лопале́вский (польск. Tadeusz Łopalewski, 17 августа 1900, Островы близ Кутно — 30 марта 1979, Варшава) — польский поэт, прозаик, драматург, переводчик русской литературы, режиссёр программ на радио.

Биография

Тадеуш Лопалевский родился в Польше. Окончил Гуманитарный факультет в высшей школе Wolna Wszechnica Polska в Варшаве. В годы Первой мировой войны, точнее в 1917 году дебютировал как поэт в Петрограде. Его произведения публиковались в польской периодической печати.

С 1923 года Лопалевский жил в Вильне. Здесь участвовал в виленской печати, работал в театре и на радио. Был активным участником «литературных сред» в Келье Конрада. В 1935—1937 годах был редактором квартальника виленского Профессионального союза польских литераторов «Środy Literackie», в котором довольно широко рассказывалось о белорусской и литовской культуре.

Перед Второй мировой войной был литературны руководителем Городского театра (Teatr Miejski) в Вильне. В 1933 году получил виленскую литературную премию имени филоматов за перевод русских былин.

В 1945 году репатриировался в Польшу, где писал бытовую и историческую прозу. Жил сначала в Лодзи, с 1949 года — в Варшаве. В 1945—1949 годах работал на радио в Лодзи и Варшаве. В 1963 году был награждён премией II-ой степени министра культуры и искусства за повесть «Kaduk czyli wielka niemoc».

Литературная деятельность

Дебютировал в петроградской польской печати. В 1921 году в Петрограде Лопалевский опубликовал сборник стихов „Gwiazdy tańczące“. Живя в Вильне, выпустил несколько книг поэзии и прозы. Написал много стихов о Вильне. К числу самых популярных из них относят стихотворения, посвящённые остробрамской Матери Божией.

Лопалевский писал также произведения для сцены — поэтической мистерии „Betlejem Ostrobramskie“ (1928; пьеса была поставлена в виленском театре «Редута» Мечиславом Лимановским) и „Romans z ojczyzną“ (1948). Автор психологических повестей „Podwójny cień“ (1927) и сборников рассказов „Rozmowa w drodze“ (1929), „Historie potępionyh“ (1957), „Znajomi z widzenia“ (1971). Событиям Варшавского восстания посвящено его „Obok zagłady“ (1948). Лопалевский также писал исторические повести: цикл „Kroniki polskie“ о польской эмиграции после восстания 1863 года, „Kaduk czyli wielka niemoc“ (1962), „Brzemię pustego morza“ (1965), „Berło i desperacja“ (1969) — о распаде Речи Посполитой в XVIII веке. Ему принадлежат, помимо того, историко-биографические рассказы для молодёжи о знаменитых поляках, например, о Фридерике Шопене, Адаме Мицкевиче, Игнацы Красицком и других.

Произведения

• Gwiazdy tańczące (1921)
• Podwójny cień (1927)
• Betleem Ostrobramskie (1928)
• Rozmowa w drodze (1929)
• Kabała (1936)
• Romans z ojczyzną (1948)
• Obok zagłady (1957)
• Kroniki polskie (1952, 1954)
• Bezdomne gminy (1954)
• W domu niewoli (1955)
• Serce i broń (1955)
• Namiestnik narodu (1955)
• Wolni strzelcy (1956)
• Niebezpieczne igrzyska (1956)
• Historie potępionych (1957)
• Strachy na Lachy (1957, 1964)
• Prowincjusze (1957)
• Przesławne peregrynacje Tomasza Wolskiego (1959)
• Mój iluzjon (1960)
• Fryderyk (1962)
• Kaduk czyli wielka niemoc (1962, 1964)
• Krasicki książę poetów (1963)
• Tylko ludzie (1964)
• Krótkie życie Mochnackiego (1964)
• Brzemię pustego morza (1965, 1967)
• Świat Marii Danuty (1966, 1968)
• Czasy dobre i złe (1966)
• Berło i desperacja (1969)
• Znajomi z widzenia (1971)
• Zatańczmy karmaniolę (1973)

Ссылки

• [portalwiedzy.onet.pl/39599,haslo.html Łopalewski Tadeusz]

Литература

• Tadeusz Łopalewski // «Litwo, nasza matko miła…» Literatūros antologija lenkų kalba / Sudarė Regina Koženiauskienė, Maria Niedźwiecka, Algis Kalėda. — Vilnius: Lietuvos rašytojų sąjungos leidykla, 1996. — С. 474—477. — 559 с. — 6650 экз. — ISBN 9968-413-94-X.

Отрывок, характеризующий Лопалевский, Тадеуш

Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.