Лопес, Франсиско Солано

Франсиско Солано Лопес
Президент Парагвая
10 сентября 1862 — 15 августа 1869
Предшественник:	Карлос Антонио Лопес
Преемник:	Сирило Антонио Риварола

У этого человека испанская фамилия; здесь Лопес — фамилия отца, а Каррильо — фамилия матери.

Франсиско Солано Лопес Каррильо (исп. Francisco Solano López Carrillo, 24 июля 1827, Манора, Асунсьон, Парагвай — 1 марта 1870, Серро Кора, Амабай, Парагвай) — парагвайский государственный деятель, маршал армии Республики (Mariscal de los Ejércitos de la República) (с 5 марта 1865 года), военный министр Парагвая (1855—1862 годы), временно исполняющий обязанности Президента (вице-президент) с 10 сентября по 16 октября 1862 года, с 16 октября 1862 года — президент Парагвая в 15 августа 1869 (отстранён от должности, но продолжал исполнять обязанности до своей смерти). Был старшим сыном президента Карлоса Антонио Лопеса, от которого и унаследовал пост лидера страны. В мировой исторической науке, художественной литературе и мемуаристике его считают честолюбивым, возможно — самоуверенным, а возможно — даже «неадекватным». Также принято считать его «ответственным» за развязывание Парагвайской войны 1864-1870 годов, во время которой был верховным главнокомандующим сражавшейся против тройственного альянса соседних государств (Аргентина, Бразилия, Уругвай) парагвайской армии.

Биография

Родился в 1827 году в пригороде Асунсьона. В 1844 году его отец, правивший страной, сделал молодого сына бригадным генералом парагвайской армии. В связи с тем, что в соседней Аргентине практически не прекращалась гражданская война, вдоль парагвайско-аргентинской границы были размещены войска, и Франсиско Солано Лопес стал их главнокомандующим.

В 1853 году Франсиско Солано Лопес был направлен в Европу в качестве чрезвычайного и полномочного министра в Великобритании, Франции и Сардинском королевстве. Провёл в Европе полтора года, был военным наблюдателем во время Крымской войны, посещал занятия во французской военной академии Сен-Сир. Во время пребывания в Париже сошёлся с куртизанкой Элизой Линч, которую взял с собой в Парагвай.

Вернувшись на родину в 1855 году, Франсиско Солано Лопес стал министром обороны, и занялся модернизацией парагвайской армии. В 1857 году был назначен вице-президентом страны. Когда в 1862 году скончался его отец, Франсиско Солано Лопес созвал Конгресс, и открытым голосованием был избран президентом страны на срок 10 лет.

Став президентом, Лопес продолжил политику экономического протекционизма и внутреннего развития, проводимую его предшественниками, однако порвал со стратегией изоляционизма. Чтобы быть в состоянии противостоять двум основным державам региона — Аргентине и Бразилии — Лопес активно развивал военную промышленность, а также стал союзником уругвайского президента Бернардо Пруденсио Берро. Вскоре в Уругвае началась гражданская война, а затем туда вторглись бразильцы, которые привели к власти Венансио Флореса. Чтобы помочь своим союзникам, парагвайским войскам требовалось пройти через территорию Аргентины, но та отказалась их пропустить. Тогда Парагвай объявил войну Аргентине, и в результате стал воевать против трёх стран одновременно.

Войну в итоге Парагвай проиграл, сам Лопес погиб в самом конце войны, в бою 1 марта 1870 года. Его отряд численностью около 200 человек скрывался от преследования превосходящих сил союзников, однако лагерь парагвайцев был обнаружен и уничтожен. Лопеса убили при попытке переплыть реку, его последними словами были «Умираю за Родину!»

Ссылки

• [www.worldstatesmen.org/Paraguay.html Paraguay]
• [www.martin.romano.org/ps20/ps20_124.htm Presidente del Paraguay, Mariscal Francisco Solano Lopez Carrillo]
• Дмитрий Зыкин. [www.km.ru/science-tech/2015/03/24/zarubezhnaya-istoriya/756523-kak-pogib-velikii-diktator-ya-umirayu-vmeste-s- Как погиб великий диктатор]

Отрывок, характеризующий Лопес, Франсиско Солано

– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.