Лопухина, Анна Петровна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Лопухина и Гагарина

Анна Петровна Лопухина
Художник В. Л. Боровиковский, 1801 год
Дата рождения:	8 ноября 1777(1777-11-08)
Дата смерти:	25 апреля 1805(1805-04-25) (27 лет)
Отец:	Пётр Васильевич Лопухин (1753—1827)
Мать:	Прасковья Ивановна Левшина (1760—1785)
Супруг:	Павел Гаврилович Гагарин (1777—1850)
Награды и премии:

Светлейшая княжна Анна Петровна Лопухина, в замужестве княгиня Гагарина (8 ноября 1777 — 25 апреля 1805) — любимица и фаворитка императора Павла I.

Биография

Принадлежала к тому же дворянскому роду Лопухиных, что и первая жена Петра I. Дочь сенатора Петра Васильевича Лопухина (с началом её фавора ставшего светлейшим князем) от первого его брака с Прасковьей Ивановной Левшиной. Рано лишившись матери, она была воспитана мачехой, Екатериной Николаевной, урождённой Шетневой, женщиной малообразованной и не высокой нравственности.

П. В. Лопухин присутствовал в одном из Московских департаментов сената. В 1798 году Москву посетил император Павел I и на одном из придворных балов обратил внимание на Анну Петровну Лопухину. Впечатление, произведённое ею на императора, было весьма сильно, чем и воспользовалась придворная партия, с графом Кутайсовым во главе, враждебная императрице Марии Фёдоровне и Е. И. Нелидовой и желавшая заменить последнюю своей ставленницей.

Фаворитка

Павлу I представили молодую девушку влюблённой в него до безумия, что ещё больше усилило его чувство к ней. Император поручил Кутайсову вести переговоры с Лопухиными о приглашении их в Петербург. П. В. Лопухину было предложено два варианта: при согласии — княжеский титул и богатство; при отказе — опала и ссылка. Благоразумный родитель предпочел первый вариант. Узнав об этом, императрица написала Анне Петровне письмо с советом оставаться в Москве. Письмо это дошло до сведения Павла I и вызвало его негодование.

Осенью 1798 года состоялся переезд Лопухиных в Петербург. Им был подарен дом на Дворцовой наб., 10, купленный в казну у вице-адмирала де Рибаса. Лопухин был назначен генерал-прокурором и в 1799 г. возведен в княжеское достоинство с титулом светлости, мачеха пожалована в статс-дамы, а виновница всех этих милостей 6 сентября 1798 г. пожалована в камер-фрейлины, 14 декабря 1798 г. — в кавалерственные дамы большого креста державного ордена св. Иоанна Иерусалимского и 22 февраля 1799 г. — в кавалерственные дамы ордена св. Екатерины меньшого креста.

Очень тактичная и скромная, Лопухина старалась держаться вдали от придворных интриг и пользовалась своим влиянием на императора только для просьб о попавших в немилость или о наградах для кого-нибудь; при этом она часто действовала не убеждением, а плакала или дулась, пока не достигала желаемого. Павел был искренно привязан к ней и у неё отдыхал от трудов правления. Он открыто выказывал своё глубокое чувство к ней: её именем назывались корабли («Благодать» — русский перевод еврейского имени Анна), её же имя красовалось на знаменах гвардии.

Малиновый цвет, любимый Лопухиной, стал любимым цветом Павла, а значит, и двор стал отдавать ему предпочтение. Чтобы удовлетворить страсть Лопухиной к танцам, император часто давал балы. Она любила вальс, и этот танец, прежде запрещенный при дворе, благодаря ей был снова введен в моду. Так как обычный придворный костюм мешал Лопухиной танцевать, и она находила его недостаточно элегантным, то император отменил его, чем очень огорчил императрицу. Графиня В. Головина писала:

Лопухина имела красивую голову, но была невысокого роста, дурно сложена и без грации в манерах; красивые глаза, черные брови и волосы того же цвета, прекрасные зубы и приятный рот были её единственными прелестями; небольшой вздёрнутый нос не придавал изящества её физиономии. Выражение лица было мягкое и доброе, и действительно Лопухина была добра и неспособна ни желать, ни делать чего-либо злого, но в то же время она была недальнего ума и не получила должного воспитания.

Замужество

Одушевлённый рыцарскими чувствами к ней, Павел I доходил до готовности не препятствовать её браку с человеком, которого она полюбит. Так, заподозрив нежное чувство с её стороны к Рибопьеру, он хотел устроить её брак с ним; через некоторое время Лопухина сама призналась Павлу I в любви к другу своего детства князю Павлу Гавриловичу Гагарину (1777—1850), находившемуся в Италии в армии Суворова (по свидетельству брата Анны Петровны она открыла государю свою любовь, чтобы защититься от проявления слишком нежных чувств с его стороны). Павел I вызвал Гагарина из армии в Петербург, осыпал его наградами и устроил его брак с Лопухиной.

11 января 1800 года Анна Петровна как камер-фрейлина благодарила императрицу за разрешение выйти замуж, а 8 февраля состоялось бракосочетание. По выходе замуж она назначена была статс-дамой. Чувства Павла I к княгине Гагариной не изменились и после её брака, и она сохраняла своё высокое положение вплоть до убийства своего царственного поклонника в ночь с 11 на 12 марта 1801 года.

Александр I назначил Гагарина посланником при сардинском дворе, и супруги два года прожили в Италии. По-видимому, князь Гагарин женился только из расчёта, и после смерти Павла I отношения между мужем и женой совершенно испортились. Он плохо с ней обходился, заставил переписать на себя все её состояние. Гагарин не был верным супругом, в свете был всем известен его страстный роман с графиней М. Ф. Зубовой. В это же время у Анны Петровны была любовная связь с молодым князем Б. А. Четвертинским, братом фаворитки Александра I, с которым Анна познакомилась на острове Сардиния во время пребывания с мужем в Италии. В сентябре 1804 года корреспондент князя М. С. Воронцова писал:

В городе нового... Анна Петровна Гагарина брюхата, надеюсь, что не от князя Павла.

Весной 1805 года Гагарина родила (от Четвертинского) дочь по имени Александра, но вскоре, 25 апреля, скончалась от чахотки. Через несколько недель умер и младенец. Была погребена в Лазаревской церкви Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге. На могиле жены Гагарин велел высечь надпись: «В память моей супруге и благодетельнице». На что Н. И. Греч в своих «Записках» замечал: «Уж хоть бы промолчал».

Киновоплощения

• В киноленте «Бедный, бедный Павел» Анну Лопухину сыграла Юлия Маврина.

Литература

• «Русские портреты XVIII и XIX ст.», изд. вел. кн. Николая Михайловича, І т., № 101.
• П. Ф. Карабанов, «Статс-дамы и фрейлины русского двора в XVIII в.» («Русская Старина», 1871 г., март, стр. 272.).
• Сухарева О. В. Кто был в России от Петра I до Павла I, Москва, 2005
• Гагарина, Анна Петровна // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Лопухина, Анна Петровна

– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.