Лопухина, Екатерина Николаевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Екатерина Лопухина

Художник В. Л. Боровиковский, 1805 год
Имя при рождении:

Шетнева

Дата рождения:

1763(1763)

Подданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

16 сентября 1839(1839-09-16)

Место смерти:

Санкт-Петербург

Супруг:

П. В. Лопухин

Дети:

П. П. Лопухин

Награды и премии:

Светлейшая княгиня Екатерина Николаевна Лопухина (урождённая Шетнева, 1763 — 16 сентября 1839, Санкт-Петербург) — вторая жена П. В. Лопухина, статс-дама, кавалерственная дама, хозяйка и устроительница усадеб Введенское (подмосковная) и Осиновая Роща (столичная).



Биография

Родилась в семье воронежского губернатора Николая Лаврентьевича Шетнева и Екатерины Николаевны Матюшкиной. Мать её была аристократического происхождения и имела своими дедами двух сподвижников Петра I — генерал-поручика К. П. Матюшкина (который приходился этому государю троюродным братом) и графа П. Г. Чернышёва. Она вышла замуж за Шетнева без согласия родителей, из-за чего была лишена наследства в пользу друга отца графа П. И. Панина. После смерти Матюшкина генерал Панин объявил себя опекуном его малолетней внучки, а при её замужестве возвратил ей дедовское наследство: имение в 3000 душ.

Проведя детство в провинции, Екатерина Николаевна была совершенно необразованной. В высшем обществе пользовалась самой незавидной репутацией из-за ханжества и суеверия. «Она не только была невысокого происхождения и манеры её обнаруживали полное отсутствие воспитания, но, кроме того, она была известна своим беспорядочным поведением», — характеризовала её Варвара Головина. А вот свидетельство А. М. Тургенева: «Вместе со своей благоговейной набожностью она усерднейше служила богине любви; у неё, по пословице, был муж наружу и пять в сундуке; всегда готовый к услугам, был Фёдор Петрович Уваров, подполковник Екатеринославского гусарского полка. Он получал от неё по 100 рублей ассигнациями в месяц, да, кроме того, она ему нанимала кареты с четырьмя лошадьми за 35 рублей в месяц ассигнациями». Кроме того, поговаривали, что ещё до замужество Екатерина Николаевна пользовалась расположением графа Безбородко.

В 1797 году во время коронации Павла I Екатерина Николаевна вывозила в свет двух старших дочерей мужа, и была пожалована в кавалерственные дамы. Тогда её старшая падчерица, Анна Лопухина и обратила на себя внимание императора, который отправил Кутайсова договориться с Екатериной Ивановной по поводу переезда всей семьи в Петербург. Переговоры прошли успешно и в 1798 году одновременно с назначением Анны Петровны в камер-фрейлины Лопухина была пожалована в статс-дамы, а её муж назначен генерал-прокурором. При этом Лопухина не забыла и Уварова, договорившись о переводе того в Петербург.

Отъезд Лопухиных переполошил всю Москву, благодаря Екатерине Николаевне. Тургенев писал: «…к ним возили со всех сторон чудотворные иконы: Тверскую, Всех Скорбящих, Утоления печали, Взыскания погибших; да, прости Господи, всех не перечтешь; служили напутственные молебны, святили воду, окропляли Анну Петровну, заставляли её ложиться на пол и через неё переносили святые иконы». В последнюю минуту узнав, что перевод Уварова ещё не состоялся Лопухина отказалась ехать без него, и только решительное заявление Анны Петровны о том, что она поедет одна, заставило Екатерину Николаевну тронуться в путь.

После переезда в Санкт-Петербург Лопухина решила, воспользовавшись расположением Павла I к её падчерице, добиться ордена Святой Анны для своего кавалера Уварова. Однако Павел I награждал этим орденом весьма разборчиво. Это привело Лопухину к большим затруднениям: она поссорилась с падчерицей, попыталась рассорить её с императором, очернив её в глазах последнего, поссорилась с самим Уваровым, после чего решила отравиться. Купила в аптеке мышьяку, вернулась домой, приняла яд и начала звать на помощь. Спасти её удалось с большим трудом. Происшествие дошло до императора, после чего он выдал таки Уварову аннинскую ленту.

Возвеличив семью Лопухиных, Павел I требовал чтобы с таким же вниманием к ним относились и в его свите, и при дворе. Заметив, что Н. К. Загряжская, «проходит мимо статс-дамы, княгини Лопухиной, не кланяясь ей» он дал ей знать, что более терпеть такого «невежества» не намерен. В тот же вечер Наталья Загряжская отправилась на многолюдный бал, где нашла Лопухину и, подойдя к ней, отвесила низкий поклон и громко произнесла: «По именному Его Величества приказанию, мною сегодня полученному, честь имею поклониться Вашей Светлости». После смерти Павла I Лопухины возвратились в Москву. При коронации Николая I Екатерина Николаевна была удостоена ордена Святой Екатерины 1 степени. В 1827 году она овдовела. Сама скончалась в Санкт-Петербурге в 1839 году, была похоронена рядом с супругом в семейной усыпальнице при основанном ею инвалидном доме на 50 человек, на погосте Карачуницы, в версте от лопухинской вотчины Красный Бор, что под городом Порховом.

Семья

С 1786 года замужем за Петром Васильевичем Лопухиным (1753—1827), которому родила детей:

Напишите отзыв о статье "Лопухина, Екатерина Николаевна"

Литература

Отрывок, характеризующий Лопухина, Екатерина Николаевна


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?