Лопухин, Авраам Никитич

Авраа́м Ники́тич Лопухи́н (ум. 2 августа 1685) — русский военный и государственный деятель XVII века.

Родился в семье головы московских стрельцов Никиты Васильевича Лопухина (ум. в 1615 г.). Начинал службу при государевом дворе жильцом. В 1644 году пожалован в дворяне московские; в 1645—1647 годах находился на воеводстве в Лихвине, затем до 1669 года служил в головах у московских стрельцов; помещик Мещовского и Курмышского уездов (в 1632 г. владел имением отца — 450 четями в Мещовском уезде, в 1676 г. ему была дана грамота в Курмыш на владение поместьем).

В 1655 году во главе своего приказа под руководством воеводы И. В. Алферьева оборонял Могилёв от войск великого гетмана литовского Януша Радзивилла. Во время одной из вылазок, 6 февраля, захватил знамя польного гетмана литовского Винцента Гонсевского. Проявив поразительную стойкость, защитники Могилёва принудили Радзивилла снять осаду с города и отступить. За проявленное мужество Лопухин был пожалован почетным чином полковника. С этого же года служил в Посольском приказе. В 1657 году возглавил посольство в Польшу. В 1659 г. в качестве полковника и стрелецкого головы послан в Путивль. Участник Конотопской битвы 1659 года, после которой был пожалован серебряным ковшом, сороком соболей и 600 ефимками, а также придачами к поместному и денежному окладам. В 1662 г. «по указу великого Государя после действа ходил за образы к Предтече вместе с окольничим Данилой Степановичем Велико-Гагиным».

В 1664 году приказ Авраама Лопухина совместно с казаками Киевского полка успешно оборонял от польских войск крепость Глухов. В 1665 году Лопухин производил досмотр и описание дворцовых угодий в Арзамаском и Алаторском уездах, рыбных ловель в Муромском уезде. Участник карательной экспедиции 1666 года в район Суздаля и Нижнего Новгорода против раскольников — последователей «капитоновской ереси». В 1667-1668 годах со своим приказом на «понизовой службе» в Астрахани.

Отставлен из стрелецких полковников в 1669 году. В апреле 1670 года назначен главой Приказа Царицыной мастерской палаты, которым руководил до 1676 года. Во время бракосочетания царя Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной, будучи царицыным дворецким, Лопухин занимал почетное место за поставцом царицы. В 1672 году, по случаю рождения наследника, был пожалован в думные дворяне.

Впоследствии возглавлял Приказ Большого Дворца. Участвовал в посольстве в Константинополь. По случаю крещения царевича Петра Алексеевича сидел у царицы Натальи Кирилловны за поставцом.

В 1682 году при царе Фёдоре Алексеевиче участвовал в работе Земского Собора и третьим из думных дворян поставил подпись под «Соборным деянием об отставке отеческих случаев и местничества».

В Москве проживал в Белом городе у Яузских ворот в приходе церкви Живоначальной Троицы в Хохлах. Перед смертью принял постриг и схиму под именем Александр. Погребён в Троице-Сергиевой лавре.

Дети

• Пётр Большой (1636—1701), боярин;
• Пётр Меньшой (?—1698), боярин;
• Фёдор (Илларион) (1638—1713), боярин — отец царицы Евдокии, дед генерал-аншефа Василия Лопухина;
• Кузьма, боярин.
• Василий (1646—1698), боярин — тесть Натальи Лопухиной (ур. Балк), дед генерал-поручика Авраама Лопухина;
• Сергей (?—1711), боярин.
• Евдокия, в замужестве Чирикова; муж — окольничий Чириков Илья Иванович
• Ксения,Ксения Авраамовна Акинфова Лопухина
• NN, в замужестве Есипова; муж — Иван Есипов.

Литература

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918. — Т. 13. — С. 647.
• Краевский Б. П. Лопухины в истории Отечества: К 1000-летию рода. — М.: Центрполиграф, 2001, ISBN

5-227-01022-6

• Романов М. Ю. Стрельцы московские. — М.: 2004.[www.hramznameniya.ru/library/]

Отрывок, характеризующий Лопухин, Авраам Никитич

На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.