Лопухин, Александр Павлович
Поделись знанием:
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
| Александр Павлович Лопухин | |
 | |
| Иллюстрация из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907) | |
|---|---|
| Место рождения: | |
Алекса́ндр Па́влович Лопухи́н (10 октября 1852 — 22 августа 1904) — русский православный церковный писатель, переводчик, библеист, богослов, исследователь и толкователь Священного Писания.
Содержание
Биография
Александр Лопухин родился 10 октября 1852 года в селе Митякино Саратовской губернии в семье священника.
Среднее образование получил в саратовской духовной семинарии. В 1874 году поступил в духовную академию Санкт-Петербурга, которую окончил в 1878 году.
По окончании академии за глубокое знание английского языка был назначен псаломщиком в русскую церковь при российском посольстве в Нью-Йорке, где нёс послушание с 1879 по 1881 год. В 1881 году защитил магистерскую диссертацию «Римский католицизм в Америке: Исследование о современном состоянии и причинах быстрого роста Римско-Католической Церкви в Соединенных Штатах Северной Америки».
В 1882 году вернулся в Санкт-Петербург и на следующий год занял кафедру сравнительного богословия в альма-матер. В 1885 году, после ухода в отставку профессора А. И. Предтеченского, перешёл на кафедру древней общегражданской истории, которую занимал до своей кончины.
Александр Павлович Лопухин скончался 22 августа 1904 года. Погребен на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры Санкт-Петербурга. На погребении ректор Академии епископ Сергий (впоследствии Патриарх Московский и всея Руси) сказал:
Его всегда будут вспоминать подписчики его журналов, бесчисленные читатели его литературных произведений, его книг, статей, наконец, его переводов, то есть все те, кого он, благодаря своему таланту изложения и знанию языков, сделал участниками или хотя бы созерцателями духовной, умственной жизни христианских народов.
Просветительская работа
Ещё будучи студентом, в 1876 году, напечатал в журнале «Христіанское Чтеніе» крупный труд о ветхозаветных пророках. Будучи псаломщиком в Нью-Йорке сотрудничал с американским журналом «The Oriental Church Magazine», в котором печатали его статьи о русской церковной жизни. В то же время в русских журналах и газетах публиковал результаты своих наблюдений за жизнью и бытом американского народа.
Будучи преподавателем духовной академии, перевёл и издал ряд произведений Фаррара, труды Фомы Кемпийского, Г. Ульгорна (нем. Gerhard Uhlhorn), перевод полного собрания творений святого Иоанна Златоуста (только первые шесть томов этого издания вышли под его редакцией) и других. В высоколитературных переводах Лопухина современники отмечали «освещение событий с точки зрения православного богослова».
С 1886 по 1892 год, вёл в академическом журнале «Церковный Вѣстникъ» отдел заграничной летописи. В 1892 году был избран редактором как «Христіанскаго Чтенія», так и «Церковнаго Вѣстника» (состоял редактором журналов в течение последующих десяти лет). В 1893 года стал редактором и издателем журнала «Странникъ».
За время его работы редактором возросло число публикаций по Священному Писанию, общей церковной истории, литургике, церковной археологии, богословию. Начал издавать бесплатные приложения к журналам, которые сами по себе представляли литературную и научную ценность; в частности, в качестве подобного бесплатного приложения начала издаваться «Толковая Библия, или Комментарий на все книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета»[1]. В виде приложения к журналу «Странник» вышла в свет «Православная богословская энциклопедия или богословский энциклопедический словарь» в пяти томах (издание не было закончено в связи со смертью автора).
Печатные труды
- Апостол Павел в центрах классического мира // Христианское чтение. — 1896. — Ч. 2.
- Библия и естествознание. — СПб.: Тип. Деп. уделов, 1877. — 9 с. — Изд.: Церковный вестник. — № 26.
- Библейская история Ветхого Завета в 2 томах, 1887 г.
- Библейская история Ветхого Завета: Руководство для школ и самообразования. — 2-е изд., испр., со снимками древних памятников. — СПб., 1896. — XII, 454 с: ил.
- Библейская история при свете новейших исследований и открытий: Ветхий Завет: В 2 т. — СПб.: Тузов, 1889—1890.
- Библейская история при свете новейших исследований и открытий: Ветхий Завет: В 5 т. — СПб.: Тип. Трея, 1913—1915. — Беспл. прил. кжур. «Странник».— 1913—1915.—Т. 2—5: Тип. «Грамотность».
- Библейская история при свете новейших исследований и открытий: Новый Завет: В 1 т. — СПб.: Тузова, 1895. — XXXII, 1184 с, 1 л. карт.: ил.
- Библия и Вавилон. — СПб., 1904.
- Библия и научные открытия на памятниках Древнего Египта: (Библейско-исторические очерки). — СПб.: Тип. Добродеева, 1885. — 151 с.
- Библия и новейшие открытия в области иероглифических надписей на памятниках Древнего Египта. — СПб.: Тип. Елеонского, Ценз. 1878. — 24 с.
- Брак и соединенные с ним отношения по законам Моисея. — СПб., 1879. — 30 с. — Отт. изд.: Христиан, чтение. — 1879. — Янв.
- Вавилонский царь правды Аммураби и его новооткрытое законодательство в сопоставлении с законодательством Моисеевым. — Пг.: Тип. Сойкина, 1904. — 53 с. — Отт. изд.: Странник.
- Ветхозаветные пророки: Библейско-историческая характеристика // Христиан, чтение. — 1876. — Май — июнь.
- Внешние отличия духовенства в первые века христианства. — СПб.: Тип. Деп. уделов, 1879. — 12 с.
- Голос истории против отрицательной критики // Христиан, чтение. — 1895. — Ч. 2.
- Государственное управление по законам Моисея // Христиан, чтение. — 1879. — Май —июнь.
- Два слова в защиту Библейской истории при свете новейших исследований и открытий: Вынужденная отповедь двум критикам. — СПб.: Тип. Стасюлевича, 1894. — 19 с.
- День в Ливадии: Из воспоминаний о поездке в Ливадию к месту кончины в Бозе почившего царя-миротворца. — СПб., 1897. — 30 с.
- Жизнь за океаном: Очерки религиозно-общественной, экономической и политической жизни в США. — СПб.: Тип. Добродеева, 1882.—XII, 401 с.
- Законодательство Моисея: Исследование о семейных, социально-экономических и государственных законах Моисея, с приложением трактата: Суд над Иисусом Христом, рассматриваемый с юридической точки зрения. — СПб.: Тип. Елеонского, 1882. —VI, 313 с.
- Заокеанский Запад в религиозно-нравственном отношении: Публичные лекции, читанные Великим постом 1886 г. в Обществе распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви, в пользу недостаточных студентов С.-Петербургской Духовной Академии и воспитанников С.-Петербургской Духовной семинарии. — СПб.: Тип. Елеонского, 1886 (обл. 1887). — 84 с.
- Земля и собственность по законам Моисея // Христиан, чтение.— 1881. —Ч. 1.
- Идея Промысла Божия в истории, преимущественно по воззрению блаженного Августина и Боссюэта: Речь, читанная на торжественном акте С.-Петербургской Духовной Академии 4 февр. 1892 г. — СПб.: Тип. Катанского, 1892. — 87 с.
- Из поездки в Червонную Русь и по её окрестностям: Путевые впечатления во время проезда чрез Галицию летом 1895 года. — СПб.: Типо-лит. Пухира, 1897. — Извлеч. из: Церков. вестник. — 1896.
- Ироды, их династия, её представители и их судьба. — СПб.: Тип. Лопухина, 1900.
- Кризис в отрицательной школе: К вопросу об исторической достоверности Книги Деяний Апостольских // Христиан, чтение. — 1896. — Ч. 2.
- На берегах Рейна: Из путевых заметок и впечатлений одного из участников 5-го Международного старокатолического конгресса в Бонне (5 июля — 26 авг. 1902 г.). — Пг.: Тип. Лопухина, 1902. — 66 с.
- Настоящее и будущее Православия в Америке: Лекция. читанная в торжественном собрании Братства Пресвятой Богородицы 9 февр. 1897. — СПб.: Типо-лит. Пухира. — Извлеч. из: Церков. вестник. — 1897. — № 9—11, 13, 14.
- Незаписанные в Евангелии изречения Христа Спасителя и новооткрытые изречения Его: С фотоснимком с новооткрытого памятника древней письменности. — СПб.: Типо-лит. Лопухина, 1897.—20 с.
- Новое поприще для миссии Святой Православной Церкви: Несториане или сирохалдейцы, их происхождение, история, теперешнее состояние и стремление к Православию: Чтение на торжественном собрании С.-Петербургского Братства Пресвятой Богородицы 2 февр. 1898 г. — СПб.: Тип. Лопухина, 1898.
- Обращение св. Апостола Павла // Христиан, чтение. — 1880.— Ч. 2.
- Отзыв о труде Ф. Вигуру «Библейский словарь. Вып. 1— 12» // Христиан, чтение. — 1893. — Ч. 1.
- Памяти Афанасия Федоровича Бычкова. — СПб.: Тип. Лопухина, 1899. — 13 с. — Извлеч. из: Церков. вестник. — 1899. — № 14.
- Памяти историка С.-Петербургской Духовной Академии И. А. Чистовича: Некролог. — СПб., Ценз. 1893. — 11с. — Извлеч. из: Церков. вестник. — 1893. — № 45.
- Первобытное человечество, его история, культура и Древность: (По учению Откровения, Быт. 4 и 5 гл. …)
- Религия в Америке. — СПб.: Тип. Добродеева, 1882. — VIII, 272 с.
- Речь, произнесенная пред публичной защитой представленной на соискание степени магистра диссертации под заглавием «Римский католицизм в Америке». — СПб.: Тип. Деп. уделов, 1881. — 16 с. — Извлеч. из: Церков. вестник.
- Римский католицизм в Америке: Исследование о современном состоянии и причинах быстрого роста Римско-Католической Церкви в Соединенных Штатах Северной Америки. — СПб.: Тип. Добродеева, 1881. — VI, 440 с.
- Руководство к Библейской истории Ветхого Завета. — СПб.: Тузов, 1888. — VIII, 431 с.
- Руководство к Библейской истории Нового Завета. — СПб.: Тузов, 1889. — VII, 464 с.
- Свобода религиозной совести в Америке: (Очерк отношений Церкви и государства в историческом развитии и современном состоянии в Соединенных Штатах Северной Америки). — М.: Унив. тип., Ценз. 1881. — 84 с.
- Святой Иоанн Златоуст как проповедник человеколюбия и милостыни // Христиан, чтение. — 1897. — Ч.1.
- Семидесятилетие духовно-академического журнала «Христианское чтение» (1821—1895). — СПб., 1896. — 30 с. — Извлеч. из: Христиан, чтение. — 1896.
- Сношения американской Епископальной Церкви с Православным Востоком по вопросу о соединении Церквей // Христиан, чтение. — 1882. — Ч. 2; 1883. — Ч. 3.
- Современный Запад в религиозно-нравственном отношении: (Публичные лекции, читанные Великим постом 1885 и 1886 гг. в Обществе распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви в пользу недостаточных студентов С.-Петербургской Духовной Академии. — СПб.: Тип. Елеонского. Ценз. 1885. — 79 с.
- Столетие Православной миссии в Северной Америк. 1794—1894 гг.: Исторический очерк её деятельности в память 100 летнего юбилея, 25 сент. 1894 г. — СПб.: Тип. Катанского 1894 (обл. 1885]. — 33 с. — Извлеч. из: Христиан, чтение. — 1894.
- Церковно-религиозная жизнь и богословская мысль в России по запискам Пальмера. — СПб.: Тип. Елеонского, Ценз. 1883. — 97 с. — Изд.: «Странник».
Напишите отзыв о статье "Лопухин, Александр Павлович"
Примечания
- ↑ [www.lopbible.narod.ru/ Толковая Библия или комментарий на все книги Св. Писания Ветхого и Нового Заветов. А. П. Лопухина.] (собрание известно под названием «Толковая Библия Лопухина»)
Литература
- Томсинов В. А. Александр Павлович Лопухин (1852—1904) // Российские правоведы XVIII-XX веков: Очерки жизни и творчества. В 2-х томах. — М., 2007. — Т. 2. — С. 75-83. — 672 с. — (Русское юридическое наследие). — 1000 экз. — ISBN 978-5-8078-0145-6.
Ссылки
- Лопухин, Александр Павлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.rulex.ru/01120340.htm Лопухин, Александр Павлович] // Новый Энциклопедический Словарь (1910—1916)
- [biblia.russportal.ru/index.php?id=biogr.pers_l Александръ Павловичъ Лопухинъ († 1904 г.)]
- [www.bible.in.ua/underl/Lop/lopuhin.htm Биографическая справка] на сайте «Библейские проекты»
- [www.krotov.info/history/19/1890_10_2/1852lopu.html Из «Библиологического словаря»] священника Александра Меня.
- [web.archive.org/web/20080323082626/mystudies.narod.ru/namerus/l/lopuhin.htm Библиография трудов] на Христианском портале
Отрывок, характеризующий Лопухин, Александр Павлович
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Волгоградской области
- Родившиеся в Саратовской губернии
- Википедия:Ссылка на Викитеку непосредственно в статье
- Выпускники Саратовской духовной семинарии
- Похороненные на Никольском кладбище Александро-Невской лавры
- Авторы Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона
- Выпускники Санкт-Петербургской духовной академии
- Богословы России
- Религиоведы России
- Историки церкви
- Преподаватели Санкт-Петербургской духовной академии
