Лорд-хранитель Большой печати

Лорд-хранитель Большой печати (англ. Lord Keeper of the Great Seal of England) — в прошлом один из крупнейших чинов Английского королевства (а затем и Великобритании), в ведении которого было сохранение Большой печати государства. В связи с этим он входил в число главных сановников государства.

Большая печать королевства Англия была введена Эдуардом Исповедником и находилась первоначально на хранении у канцлера государства. Однако, начиная со времён канцлерства Томаса Бекета, значение и задачи этого важного государственного поста значительно изменились. Будучи лицом духовного сана, канцлер, кроме решения государственных задач, часто был вовлечён также в церковные дела, а также вынужден был выезжать надолго за пределы Англии. В связи с этим Большая печать была передоверена «вице-канцлеру» (или «хранителю» — keeper). Должность «хранителя» исполнял какой-либо чиновник королевства даже в тех случаях, когда вакансия самого лорда-канцлера была свободной.

Со временем должность «лорда-хранителя» получила постоянный статус, занимающее её лицо имело определённый круг прав и обязанностей, связанных с хранением и обеспечением безопасности Большой печати королевства. Как правило (но не обязательно) «лорд-хранитель» был пэром Англии, предоставление же этого сана зависело исключительно от воли монарха. Посвящение в «лорды-хранители» происходило не путём оформления на указанное лицо какой-либо письменной грамоты, указа или патента, а через вручение Большой печати. Окончательное оформление статуса лорда-хранителя Большой печати состоялось во время правления королевы Елизаветы I, издавшей соответствующий закон при назначении ею на эту должность Николаса Бэкона в 1558 году.

В последующие столетия должность «лорда-хранителя Большой печати» передаётся лицу, занимающему пост лорда-канцлера. Последним, самостоятельно занимавшим пост «лорда-хранителя» был Роберт Хенли, 1-й граф Нортингтон, который после восхождения на трон Великобритании короля Георга III стал лордом-канцлером.

Отрывок, характеризующий Лорд-хранитель Большой печати

– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.