Лосте, Губерт

Губерт Лосте

Губерт Лосте (нем. Hubert L’Hoste; 1923, Оберлинксвайлер — 1 августа 1959, Симферополь) — саарский пионер, кумир советских пионеров 1930-х годов. Член пионерской организации при Коммунистическом союзе молодёжи Германии, Губерт был вывезен в СССР из Саарской области накануне плебисцита 1935 года Михаилом Кольцовым и Марией Остен и оказался в центре пропагандистской кампании в Советском Союзе. Стал жертвой сложных личных и внешних обстоятельств, погиб в 36 лет. Мария Остен, так называемая «приёмная мать» Губерта Лосте, написала о нём две книги под названием «Губерт в стране чудес».

Биография

Губерт был пятым из шести детей в семье коммуниста Иоганна Лосте, железнодорожного служащего в Санкт-Венделе. Как и старшие братья Иоганн, Карл, Курт и Роланд, Губерт участвовал в пионерском движении, организованном при КПГ. Мать Губерта Мария была набожной католичкой, но лояльно относилась к политической деятельности мужа. Отец Губерта успешно избирался в местные органы законодательной власти и некоторое время являлся депутатом от саарского отделения КПГ в местном парламенте.

Осенью 1933 года у Лосте гостили деятели Коминтерна Михаил Кольцов и Мария Остен. После прихода Гитлера к власти в Германии, Лосте, как и многие другие коммунисты и социал-демократы, были обеспокоены происходящими событиями и опасались за своё будущее в случае присоединения Саара к Германии в результате предстоявшего в 1935 году плебисцита. Кольцов и Остен предложили Лосте взять понравившегося им общительного Губерта с собой пожить в СССР, задумав провести пропагандистскую акцию. По идее Кольцова и Остен, в СССР образцовый пионер Губерт из бедной семьи в капиталистическом Сааре познакомится со Страной Советов и напишет дневник, став живым свидетелем достижений социализма в Советском Союзе. Лосте согласились, отчасти по политическим убеждениям, отчасти из желания спасти хоть кого-то из семьи.

В октябре 1933 года Губерт Лосте выехал в Париж, оттуда вместе с Марией Остен через Базель и Прагу прибыл в Москву. Вместе с членом Союза писателей Остен и журналистом «Правды» Михаилом Кольцовым Губерт Лосте проживал в Доме на набережной. В 1934 году Губерт был принят в немецкую политехническую рабочую школу имени Карла Либкнехта и бывал на различных мероприятиях и встречах, познакомился со многими известными людьми, в том числе с С. М. Будённым и М. Н. Тухачевским. В Москве Лосте познакомился и с земляком, писателем Густавом Реглером. В 1935 году в издательстве Кольцова «Жургаз» вышла книга Марии Остен «Губерт в стране чудес» с предисловием Георгия Димитрова, написанная в форме дневника мальчика. Губерт Лосте стал знаменитым, его имя присваивали площадям, улицам и заводам. Но жизнь саарского мальчика в Москве не была безоблачной. Он с трудом осваивался в новой обстановке и конфликтовал из-за своей известности и нежелания исполнять заданную роль. Кольцов и Остен всё чаще уезжали в командировки за пределы СССР и не могли уделять Губерту должного внимания. Губерт оставался предоставлен самому себе и плохо учился в школе.

Кольцов, вернувшийся с Гражданской войны в Испании в октябре 1937 года, был арестован в декабре 1938 года и в феврале 1940 года казнён по обвинению в троцкизме. Губерт по протекции брата Кольцова, карикатуриста Бориса Ефимова выучился на электромеханика и продолжал жить в опустевшей квартире вместе с подругой-студенткой. Несмотря на предупреждения Кольцова, Мария Остен вернулась в СССР, где с клеймом «примиренки» осталась в полной изоляции, была исключена из партии и предположительно в сентябре 1942 года расстреляна по обвинению в шпионаже.

С началом Великой Отечественной войны положение Губерта Лосте усложнилось ещё больше. 28 сентября 1941 года проживавшие в Москве немцы были принудительно эвакуированы в Караганду. Губерт был направлен на работу в колхоз, был пастухом, пережил много лишений, но со временем нашёл хорошую работу и к концу войны женился на русской немке, у них родилась дочь Элла.

Связи с родными в Сааре были прерваны. После присоединения Саара к Третьему рейху Лосте бежали во Францию, брат Губерта Курт стал узником концентрационного лагеря Дахау. Вернувшись после войны на родину в Саар, Лосте безуспешно пытались отыскать Губерта в СССР через Красный Крест, также обращались с письмами в Политбюро ЦК КПСС.

В 1946 году Губерт Лосте оказался в исправительно-трудовом лагере за кражу заводской собственности. К своей семье он вернулся в 1951 году сломанным человеком и мечтал вернуться с семьёй к родным в Саар. Вскоре после возвращения из лагеря Губерт Лосте за несанкционированное проникновение на территорию лагеря для военнопленных вновь оказался в заключении, в этот раз в тюрьме на пять лет, и вышел на свободу уже после смерти Сталина. Благодаря Борису Ефимову Губерт получил разрешение поселиться с семьёй в Крыму. В 1958 году ожесточившийся и уже больной Губерт встретился там с матерью. В 1959 году Губерт Лосте умер в районной больнице Симферополя от аппендицита.

См. также

• Айзман, Гарри Эдуардович

Литература

• Maria Osten. Hubert im Wunderland. Tage und Taten eines deutschen Pioniers. Jugendbuch; Jurgaz-Verlag, Moskau 1935. Vergriffen; nur noch als historische Quelle zugänglich.
• Wolfgang Brenner. Hubert im Wunderland. Vom Saargebiet ins rote Moskau. Conte Verlag, Saarbrücken 2012, ISBN 978-3941657380.

Ссылки

• [www.saarbruecker-zeitung.de/sz-berichte/kultur/Bewegendes-Kinderschicksal;art2822,4282901#.UEzau47Ab0h Bewegendes Kinderschicksal]
• [life.ru/t/главное/875328/import_zviezd_kogho_privozili_v_sssr_iz-za_zhielieznogho_zanaviesa Кого привозили в СССР из-за железного занавеса]

Отрывок, характеризующий Лосте, Губерт

– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.