Лос-Рокес (архипелаг)

Лос-Рокес (архипелаг)Лос-Рокес (архипелаг)

</tt>

</tt>

Лос-Рокес исп. Los Roques
11°51′27″ с. ш. 66°45′27″ з. д.11.85750° с. ш. 66.75750° з. д. / 11.85750; -66.75750
Акватория	Карибское море
Количество островов	350
Крупнейший остров	Cayo Grande
Общая площадь	40,61 км²
Наивысшая точка	124 м
Страна	Венесуэла Венесуэла
АЕ первого уровня	Федеральные владения Венесуэлы
Лос-Рокес
Население (2011 год)	1471 чел.
Плотность населения	36,223 чел./км²

Архипелаг Лос-Ро́кес (исп. Los Roques) — Федеральные владения Венесуэлы, состоящие из 350 островов, рифов и маленьких островков. Архипелаг находится в 166 км к северу от побережья и имеет общую площадь 40,61 км².

Благодаря богатому разнообразию водной флоры и фауны правительство Венесуэлы в 1972 году объявило архипелаг Лос-Рокес национальным парком.

География

Лос-Рокес имеет структуру атолла, довольно редкую в Карибском бассейне, но характерную для Тихого океана — с внешним барьером, образованным кораллами, защищающим архипелаг от сильных течений, а также мелководной лагуной с песчаным дном.

Средняя глубина архипелага составляет 8 — 10 м с максимумом в 50 метров. Подобно архипелагам Ла Орчила и Лас-Авес, Лос-Рокес отделён от континентальной платформы проливами с глубиной свыше 1000 метров в 2-3 километрах от архипелага. Территория большинства атоллов сравнительно мала. Cayo Grande имеет площадь 15,1 км² и является самым большим в архипелаге, а Visqui или Pulguita площадью 0,001 км² входят в число наименьших. Многие из наименьших атоллов находятся в состоянии формирования, и они видны как песчаные банки с отсутствующей растительностью. На других атоллах растут мангровые деревья и у многих из них есть обширные пляжи белого песка на подветренной стороне (вопреки ветру), как например на Carenero или Cayo Agua.

Перечень наиболее крупных островов:

• Группа островов к северу от La Ensenada:
  • Гран-Роке
  • Mamusquí
  • Cayo Francisqui
  • Cayo Nordisquí
  • Cayo Pirata
  • Ratiquí
  • Madrisquí
  • Cayo Simea
  • Cayo Noronquí
  • Loranquises
  • Cayo Crasquí
  • Isla Agustín
  • Loco
  • Cayo Rabusquí
  • Burquí
  • Cayo Blanca España
  • Cayo Espenquí
  • Cayo Los Canquises
  • Isla Larga o Cayo Lanquí
  • Yonquí
  • Sarquí
  • Cayo Carenero
  • Cayo Felipe
  • Cayo Sardina
  • Purquí
  • Pelona
  • Mosquitoquí

• Группа островов к востоку от La Ensenada:
  • Cayo Cuchillo
  • Cayo La Maceta
  • Bubies
  • Cayo Los Castillos
  • Cayo Ciempiés
  • Isla de Muerto
  • Buchuiyaco

• Группа островов к западу от La Ensenada:
  • Cayo Selesquí
  • Cayo Bequevé
  • Cayo de Agua
  • Dos Mosquises
  • Pelona de Cayo de Agua
  • Peloncita

• Группа островов к югу от La Ensenada:
  • Cayo Sal
  • Cayo Nube Verde
  • Cayo Grande

• Другие:

Ratas, Francia, Sargo, La Tiñosa, Pepino de Mar, Envenenado, Mosquito, Carbón, Carbonero, Guarura, Boca Grande, Zancudo, Garrapatero, Chipí-Chipí.

Воды, окружающие архипелаг, очень прозрачные и лишены питательных веществ. Прозрачность воды связана с двумя основными причинами. Первая — большое расстояние между материком и архипелагом. Это предотвращает его от воздействия осадочных пород из рек, которые дают большое количество ила и органических веществ, ответственных за уменьшение прозрачности воды у побережья материка. Вторая причина — воды архипелага, имеют низкую производительность и низкий уровень питательных веществ, в отличие от вод венесуэльского востока, где органическое вещество, хранящееся на дне моря смешивается с поверхностными водами, делая их насыщенными питательными веществами, но в то же время более холодными и не такими прозрачными.

Климат

Климат на архипелаге сухой и жаркий, что является результатом влияния пассатов, дующих со средней скоростью 21,8 км/ч. Минимум наблюдается в ноябре 19 км/ч и максимум 25,2 км/ч в июне; максимальная скорость до 47 км/час. Средняя относительная влажность воздуха составляет 83 %. Минимум осадков приходится на апрель (6,6 миллиметров), максимум в ноябре (52,2 мм). Среднегодовая температура составляет 27,7 °С с минимум 26,2 °C в июне/январе и максимум 28,2 °C в сентябре. Температура воды колеблется от 25 до 30 °С с минимумом с января по февраль и максимумом с июня по октябрь.

Флора и фауна

Из-за экстремальных условий окружающей среды и отсутствия пресной воды, наземных животных на архипелаге мало. Список ограничивается некоторыми видами игуан, ящериц, пауков и насекомых. Однако архипелаг обладает богатым водным миром: здесь обитает 280 видов рыб, 200 видов ракообразных, 140 видов моллюсков, 61 вид кораллов, 60 видов губок и 45 видов ежей и морских звёзд. Водятся дельфины, киты, скаты и черепахи.

Наиболее распространёнными животными являются морские черепахи (зелёная черепаха), гигантский стромбус (Strombus gigas), карибские лангусты или колючие омары (Panulirus argus), а также типичные рыбы коралловых рифов. Лос-Рокес является местом зимовки около 50 видов перелётных птиц из Северной Америки. Наиболее распространёнными видами птиц являются: американский бурый пеликан (Pelecanus occidentalis), красноногая олуша (Sula sula), бурая олуша (Sula leucogaster) и ацтекская чайка (Larus atricilla). Есть также некоторые колонии красного фламинго (Phoenicopterus ruber). На архипелаге регулярно выводят потомство четыре вида черепах, которые находятся под угрозой исчезновения: черепаха логгерхед (Caretta caretta), зелёная черепаха (Chelonia mydas), кожистая черепаха (Dermochelys coriacea) и бисса (Eretmochelys imbricata).

Из растительности на архипелаге присутствует несколько видов мангровых: красное мангровое дерево (Rhizophora mangle), авиценния (Avicennia germinans), белый мангр (Laguncularia racemosa) и конокарпус прямостоячий (Conocarpus erectus), обширные пространства морских растений талассия черепаховая (Thalassia testudinum), галофиты, сезувиум портулаковидный (Sesuvium portulacastrum), опунция (Opuntia caribea) и мелокактус голубовато-серый (Melocactus caesius).

История

Доколониальные времена

Согласно свидетельствам, обнаруженным на атоллах, первые люди ступили на Лос-Рокес около 2000-3000 лет назад. Именно деятельности древнего человека приписывают большие горы раковин, найденных на многих атоллах и почерневших со временем. Эти люди не знали ни о сельском хозяйстве, ни о глиняной посуде. Возможно, они были охотниками и собирателями, прибывшими с материка или островов Кюрасао и Аруба к западу от Лос-Рокес для ловли гигантского Стромбуса. На текущий момент об этих людях информации очень мало.

В начале второго тысячелетия нашей эры на острова прибыли первые носители керамики. Это были фермеры и рыбаки, прибывшие из заливов венесуэльского побережья. Помимо большого количества горшков и другой керамики, они привезли с собой глиняную посуду, украшенную яркими параллельными линиями и треугольниками. Эти люди выбрали для поселения маленький остров Dos Mosquises Norte, расположенный на юго-западе архипелага. Это единственное известное поселение Ocumaroid на венесуэльской территории. Они привозили в поселение питьевую воду, горшки, овощи, фасоль, личные ювелирные изделия, а также статуэтки мужчин и женщин, сделанных из глины. При возвращении на материк они везли сушёных моллюсков, солёное мясо черепах и рыб, а также раковины гигантского Стромбуса.

Около 1300 года нашей эры другая группа, известная, как Valenciaoids прибыла на каноэ на архипелаг Лос-Рокес из поселений около озера Валенсия на материке и создала довольно большое поселение на юге острова Dos Mosquises. Вокруг озера Валенсия были найдены тысячи маленьких керамических статуэток и довольно много на архипелаге Лос-Рокес. Около 25 % всех известных статуэток, оставленных этими людьми, были найдены на острове Cayo Dos Mosquises. 382 статуи, изображающие мужчин и даже беременных женщин вместе с устройствами для розжига, курительными трубками и костями млекопитающих позволяют предположить, что эти объекты использовались в качестве важных подношений или принадлежностей в ритуалах.

Раскопки на Dos Mosquises и других островах предоставили ценную информацию о том, на что походила жизнь в этих поселениях. Считается, что острова посещали главным образом мужчины и юноши подросткового возраста из числа шаманов, племенных королей и членов высокого социального сословия, таких как воины. Также известно, что женские статуи представляли другие верования, отличающиеся от тех, которые были на материке. Эти статуи метафорически подразумевали социальную роль женщин, которые отсутствовали на острове, а также отпугивали сверхъестественные силы, связанные с морем и существами, обитающими в нём.

Поселения Valenciaoids были распределены среди 25 островов архипелага Лос-Рокес. Однако крошечный остров Dos Mosquises был выбран народом Valencioids в качестве транспортного и церемониального центра. На текущий момент достоверно неизвестно почему песчаный, маленький остров получил такое большое внимание со стороны народностей области озера Валенсия. Однако, независимо от причины большое количество объектов, найденных на этом острове, так же как очевидный церемониальный характер археологических находок, делает его одним из самых «священных» островов в Карибском бассейне и доколониальной Латинской Америке.

Колониальные времена

О деятельности человека на Лос-Рокес при его открытии и европейских завоеваниях известно мало. Считается, что эти острова были замечены европейскими мореплавателями ещё до их официального открытия, однако только в 1589 году губернатор венесуэльской провинции приказал формально взять во владение эти острова от имени колонии. На пляжах архипелага Лос-Рокес и других венесуэльских островах были установлены деревянные кресты и проведена месса. Эти действия, возможно, были продиктованы необходимостью укрепления венесуэльского побережья от постоянных набегов пиратов. Однако последующих эффективных действий не последовало, и они стали просто политическими решениями колониальных властей. Фактически, в колониальные времена, эти острова никогда не были частью социально-экономической структуры материковой провинции. В результате пренебрежения со стороны властей, Лос-Рокес и другие прилегающие острова посещали искатели жемчуга и пираты. Первые не нашли жемчуга на Лос-Рокесе, а вторые нашли хорошее убежище и пляжи для ремонта их судов.

В течение XVI века и вплоть до XVIII века соль была одним из наиболее востребованных товаров на мировых рынках и её разработка на венесуэльских соляных шахтах строго контролировалась колониальными властями. Соляные шахты на острове Cayo Sal, расположенном на юго-западе архипелага Лос-Рокес, существовали ещё в доколониальные времена. Однако только в XVIII веке колониальные власти создали небольшую таможню на острове для взимания платы за добычу этого ресурса. В западной части острова ещё остались плотины, построенные из коралловых камней, пересекающие внутренние лагуны и облегчающие производство соли. На берегах одной из этих лагун было найдено большое количество коралловых камней, которые, как оказалось, были фундаментом небольшого деревянного прямоугольного дома. Позади дома были найдены остатки пищевых отходов, фрагменты испанской керамики, столовые приборы, горшки и инструменты. Эти находки указывают на то, что здесь находилась упомянутая таможня XVIII столетия.

Современная история

Во второй половине XIX века произошло резкое возрождение национального интереса к архипелагу Лос-Рокес и другим венесуэльским островам в Карибском море. Этот интерес был вызван множеством причин. С одной стороны ускоренный индустриальный и технический прогресс создали внутренний и международный спрос на многие островные ресурсы: мангровое дерево, используемое в качестве топлива для пароходов; птичий помет гуано, используемый в качестве удобрения в северных странах и известняк, используемый в строительстве. С другой стороны острова стали часто посещать местные и иностранные натуралисты, предоставившие мировому сообществу богатый научный материал. К примеру, сейчас известно, что к концу XIX века фламинго делали гнезда в нескольких местах на архипелаге. Сегодня же фламинго только прилетают на Лос-Рокес, но не гнездятся.

В 1871 году президент Антонио Гусман Бланко декретом создал Territorio Colon (Территорию Колумба), которая включала Лос-Рокес и другие соседние острова. Остров Гран-Роке стал центром территории. Четыре года спустя соль, извлекаемая из Лос-Рокес, была объявлена национальным ресурсом. Однако Лос-Рокес так и не удалось включить в социально-экономическую жизнь — амбициозные планы президента Бланко так никогда и не осуществились. Так обстоит дело с планом колонизировать остров Гран-Роке с семьями рыбаков и посадкой тысяч кокосовых пальм на островах.

Остров Гран-Роке не был ни постоянным местом нахождения правительства, ни процветающей рыбацкой деревней. Единственное монументальное свидетельство того периода истории островной территории — старый маяк, сохранившийся до наших дней. Построенный между 1870 и 1880 гг., он был сделан из кораллового камня и обожженного известняка с островов. Маяк был наделён системой освещения с дальностью 35 миль. С течением времени он стал неотъемлемой частью пейзажа острова Гран-Роке.

Добыча соли доминировала в экономической деятельности архипелага в поздней части XIX века. Эту отрасль возглавлял голландец Корнелиус Бойе, являющийся также натуралистом. Другой деятельностью, развитой на Лос-Рокес в течение XIX века, была добыча древесины мангрового дерева. Хотя отсутствуют письменные отчёты, однако пароходы часто останавливались здесь в поисках древесины для котлов. Остановка на Лос-Рокес была удобна, поскольку древесина присутствовала здесь в изобилии и была дешева, а иногда и бесплатна. О другой деятельности, проводимой здесь, известно немного — это производство известняка и древесного угля. Согласно свидетельствам, производство осуществлялось людьми с голландского острова Кюрасао при чрезвычайно трудных условиях.

В начале XX века эпидемия бубонной чумы в Ла-Гуайра привела к тому, что венесуэльское правительство объявило остров Гран-Роке местом карантина.

20 июля 1938 года острова были объединены в Федеральные владения Венесуэлы, а 8 августа 1972 г. архипелаг признан национальным парком.

Демография

Население Лос-Рокес в основном сосредоточено на острове Гран-Роке и в меньшей степени на прилегающих атоллах. По различным оценкам в 1941 году на архипелаге проживало около 484 человек, к 1950 году число людей достигло 559 и к 1987 г на архипелаге жило 663 постоянных жителя. Согласно венесуэльской переписи населения в 2001 году на архипелаге проживало 1209 жителей, а по переписи 2011 года число жителей состоит из 1471 человек. Рост населения сдерживается из-за ограничений, связанных с объявлением архипелага национальным парком в 70-е годы. Большинство населения состоит из выходцев с о. Маргарита, прибывших на архипелаг главным образом с целью рыбной ловли в начале XX века, а также небольших групп иностранцев (в основном итальянцев).

Ежегодно архипелаг посещает около 70 000 туристов, многие из которых приезжают только на выходные дни из Каракаса.

Туризм

За прошедшие 20 лет туризм заменил лов рыбы в качестве главной экономической деятельности. Местные жители не были вовлечены в туризм вплоть до 1990 года. Прежде, богатые венесуэльцы из Каракаса или иностранцы могли купить дом на архипелаге и заниматься туристическим бизнесом. Доступ был ограничен легким воздушным судам и частным лодкам. Aerotuy был единственной коммерческой авиакомпанией, работавшей в Лос-Рокесе в то время. Сегодня более чем 70 000 туристов посещают парк ежегодно. Туризм — важнейшая экономическая сфера в парке. На Гран-Роке в сфере туризма задействовано более 40 % трудоспособного населения. С 1996 по 2001 гг. Autoridad Única de Área (AUA, организация, координирующая функции правительственных учреждений в парке) получала в среднем 400 миллионов боливар ежегодно (приблизительно 400 000 US$) от туристических сборов, оплачиваемых при посещении Лос-Рокес.

Туристы, посещающие Лос-Рокес, имеют богатый выбор для развлечений: прогулки на байдарках, каяках, катамаранах, виндсёрфинг, кайтсёрфинг, сноркелинг, рыбалка, наблюдение за птицами и пешие прогулки. Есть также морской центр исследования черепах, расположенный на Гран-Роке. Ежегодно на второй неделе сентября проводится праздник Virgen del Valle, а также Фестиваль Лангуста в ноябре, когда начинается сезон рыбной ловли.

См. также

• Венесуэла
• Архипелаг
• Канайма (национальный парк)
• Анхель
• Гран Сабана

Ссылки

• [www.inparques.gob.ve/index.php?parques=view&codigo=pn_0009&sec=2 Instituto Nacional de Parques de Venezuela]
• [www.los-roques.com/ LOS ROQUES]
• [fundacionlosroques.org/Documentos/FCLR-Perfil%20Institucional.pdf FUNDACIÓN CIENTÍFICA LOS ROQUES]
• [www.happyvoyage.com/informacionlosroques.html Los Roques History & Information]
• [www.parkswatch.org/parkprofile.php?l=eng&country=ven&park=ronp&page=sum Los Roques Summary]

Отрывок, характеризующий Лос-Рокес (архипелаг)

– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.