Лоуи, Раймонд

Раймонд Фернан Лоуи
Имя при рождении:	Raymond Fernand Loewy
Дата рождения:	5 ноября 1893(1893-11-05)
Место рождения:	Париж, Франция
Дата смерти:	14 июля 1986(1986-07-14) (92 года)
Место смерти:	Монте-Карло, Монако
Гражданство:	США США\Франция Франция
Жанр:	промышленный дизайн
Сайт:	[www.raymondloewy.com/ Raymondloewy.com]
Работы на Викискладе

Раймонд Лоуи (англ. Raymond Loewy, полное имя: фр. Raymond Fernand Loewy, 5 ноября 1893, Париж — 14 июля 1986, Монте-Карло) — мастер промышленного дизайна, автор логотипов, промышленных образцов.

Начало карьеры

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Раймонд Фернан Лоуи получил во Франции инженерное образование, в студенческие годы занимался авиамоделированием. Участник Первой мировой войны, достигший капитанского звания, после войны Лоуи оказался без работы и без денег и эмигрировал в США с пятьюдесятью долларами в кармане. Он нашёл работу художника-иллюстратора в журналах мод (Vogue, Harper's Bazaar), рисовал рекламу для нью-йоркских магазинов. Во второй половине 1920-х годов Лоуи был главным дизайнером в General Electric, но в самом начале Великой депрессии 1929 года ушёл в самостоятельный бизнес, основав Raymond Loewy Design. Первый заказ пришёл от производителя типографского оборудования, пожелавшего «упаковать» свои машины в современную по тем временам оболочку. В 1932 году пришёл настоящий успех — заказ Sears на дизайн холодильника Coldspot. Холодильник, спроектированный Лоуи и Германом Прайсом, разошёлся по стране тиражом в 210 000 штук. В нём, по идее Лоуи, были впервые применены нержавеющие полки из алюминия.

Действительно удачный дизайн может обогатить клиента и разорить дизайнера — следующего заказа придётся ждать сорок лет…
Автобиография: Raymond Loewy, Industrial Design, 1979

Железнодорожный транспорт

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В 1936 году Лоуи наладил отношения с Пенсильванской железной дорогой (Pennsylvania Railroad, PRR), в то время обновлявшей парк паровозов. Первым разовым заказом стал аэродинамический обвес в стиле ар деко для стандартного паровоза PRR K4s (февраль 1936), предназначавшегося для флагманского пассажирского поезда Broadway Limited (Нью-Йорк-Чикаго). Соперничающий дизайнер, Генри Дрейфус, создавал аналогичные работы для New York Central Railroad. В 1937—1938 Лоуи выполнил интерьеры пассажирских вагонов Broadway и логотипы самого маршрута. За ними последовали уникальный сверхтяжёлый паровоз PRR S1 (1938—1939) и грузовой PRR T1 (1942), выпущенный серией в 50 машин после второй мировой войны — последние паровозы PRR. Ни одной из этих машин не сохранилось.

После войны Лоуи выполнил дизайн тепловозов Baldwin Locomotive Works c «акульей мордой» (англ. Sharknose), маневровых тепловозов и электровозов Fairbanks-Morse, разрабатывал схемы окраски и интерьеры для пассажирских поездов. В проектировании электровоза PRR GG1 Лоуи участвовал только как консультант. Наконец, в 1967 году пошёл в серию вагон нью-йоркского метро R40 — первый в этой системе вагон с наклонными торцами.

Автомобили

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• 51StudeStar.jpg

  Studebaker Starlight, 1947, c панорамным задним стеклом

• 1950 Studebaker Commander.jpg

  Studebaker Commander, 1950, c «пулей» на капоте

• 1953 Studebaker Commander.jpg

  Studebaker Commander, 1953, отказ от решётки радиатора

• LC-USZC4-3923 Avanti Loewy.jpg

  Эскиз Studebaker Avanti, 1963

В 1932 году Лоуи обратился к дизайну автомобилей для фирмы Hupmobile. С 1939 года началось его долгое сотрудничество со Studebaker; в том же году компания сменила логотип на новый, разработки Лоуи. Тогда же, в конце 1930-х, Лоуи стал главным дизайнером сельхозтехники International Harvester, создав линию проектов, продержавшихся на конвейере почти четверть века.

Так как законы военного времени запрещали конструкторам автопроизводителей работу над гражданскими моделями, то проектирование автомобилей на время перешло в руки независимых дизайнеров, таких как Лоуи. В результате, уже в 1946 году Studebaker имел в активе новый, готовый к выпуску дизайн-проект, который пошёл в серию в 1947 году — на два года раньше первых послевоенных моделей «большой тройки». Двухдверный Studebaker Starlight, выполненный Робертом Бурком из фирмы Лоуи, имел панорамное заднее стекло, начинавшееся непосредственно от центральных стоек кузова. Авторству Лоуи принадлежит хромированная «пуля», заместившая решётку радиатора на Studebaker начала 1950-х, и эргономичное внутреннее устройство этих машин.

В 1961 году Лоуи разработал Studebaker Avanti — спортивный автомобиль, спроектированный по принципу «Вес — это зло». Среди многих ненужных вещей, отброшенных конструктором, оказалась решётка радиатора: «Решётки уместны в канализации». Его подход, в том числе стремление сделать машину экономичной и по-европейски стильной, не был популярен в послевоенном Детройте, поэтому Лоуи оказался невостребованным в автопроме «большой тройки».

В середине семидесятых Лоуи разработал новую модель для АЗЛК, но машина не вышла в свет, так как руководство завода посчитало что для выпуска данной модели на заводе нет оборудования и про неё забыли.

Авиация и космос

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Работы Лоуи для авиации были ограничены проектами интерьеров и схем окраски знаковых для своего времени машин:

• 1962 — характерная раскраска самолёта президента США Air Force One с сочетанием белого, голубого оттенков и хромированного дюралюминия. Раскраска до сих пор используется на всех правительственных самолётах США — Boeing 747, 757, 737 и Gulfstream.
• 1970-е — интерьер Скайлэб.
• 1975 — интерьер Конкорда.

Потребительский рынок

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Уже в 1951 году Лоуи небезосновательно утверждал:

Средний американец, живущий обычной жизнью, в деревне или в мегаполисе, обречён на ежедневный контакт с вещами, услугами и постройками, к которым приложила руку фирма Raymond Loewy.

Вероятно, самая известная работа Лоуи — бутылка Coca-Cola. Однако он не спроектировал её сам (это сделал в 1915 году Эрл Дин), а лишь модернизировал в 1955 году давно известную форму бутылки.

Среди логотипов, разработанных Лоуи — Exxon (1972), Greyhound, Lucky Strike (1940), Shell (1971). В 1970-е годы его нью-йоркская студия оказалась буквально завалена заказами на проектирование магазинов розничных сетей — настолько, что Лоуи открыл «под себя» новое отделение во Фрибуре (Швейцария), а нью-йоркское отделение стало специализированной архитектурной фирмой.

В 1964 году по рисунку Лоуи была напечатана первая почтовая марка США памяти Кеннеди.

Ссылки

• [www.stmeb.ru/hist/ad_loewy.htm Биография и работы Раймонда Лоуи]
• [www.adcglobal.org/archive/hof/1989/?id=230 Краткая биография]
• [www.raymondloewy.com/about/bio.html Сайт памяти Раймона Лоуи]
• [www.raymondloewy.org/ Loewy Design — галерея работ Лоуи]
• [www.hagley.lib.de.us/loewy/frameset.html Библиотека и музей Hagley — галерея работ Лоуи]
• [www.raymondloewyfoundation.com/en.html Фонд памяти Раймона Лоуи]

Отрывок, характеризующий Лоуи, Раймонд

– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.