Домашняя лошадь

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Лошадь домашняя»)
Перейти к: навигация, поиск
Домашняя лошадь
Научная классификация
Международное научное название

Equus ferus caballus (Linnaeus, 1758)

Охранный статус

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Вызывающие наименьшие опасения
IUCN 3.1 Least Concern: [www.iucnredlist.org/search ???]

Систематика
на Викивидах

Поиск изображений
на Викискладе

Домашняя лошадь (лат. Equus ferus caballus) — животное из семейства лошадиных отряда непарнокопытных, одомашненный и единственный сохранившийся подвид дикой лошади (Equus ferus), вымершей в дикой природе, за исключением небольшой популяции лошади Пржевальского. Широко используется человеком вплоть до настоящего времени.





Общие сведения

Лошади (Equus) в широком смысле слова — единственный ныне живущий род семейства лошадиных, или непарнокопытных (Equidae s. Solidungula), отряда непарнокопытных (Perissodactyla). Как показывает второе название семейства, наиболее характерную особенность его составляют ноги, имеющие только один вполне развитый и одетый копытом палец. Череп вытянут и отличается относительно длинной лицевой частью. Долгое время лошади были в числе экономически наиболее важных для человека домашних животных, однако их важность упала в связи с развитием механизации. Самец лошади называется жеребцом, или (в просторечии) конём. Самка — кобылой. Кастрированный жеребец называется мерином. Детёныш лошади — жеребёнком.

В природе лошадь — житель больших, открытых пространств степей или прерий, спасающаяся в случае опасности при помощи бегства.

Наука, изучающая лошадей, называется иппологией.

Помещение для содержания одомашненной лошади называется конюшней.

Происхождение

Самой древней культурой, приручившей лошадь, считается ботайская культура, которая существовала в период между 3700 и 3000 гг. до н. э. на севере современного Казахстана[1][2]. По другим сведениям, предполагается, что впервые лошадь была приручена древними людьми в Южном Предуралье на стоянках Муллино и Давлеканово (территория Башкортостана). Там же были найдены самые древние останки лошади, которые датируются рубежом VII—VI тыс. до н. э. В степях Евразии лошади были одомашнены за много тысяч лет до того, как они попали на юг, на территории распространения древнейших ближневосточных цивилизаций[3].

Эволюция лошадей подробно изучена по ископаемым из Америки, относящимся ко всем периодам кайнозойской эры. В течение этого времени Америка была населена разнообразными млекопитающими, похожими на лошадь, но все они вымерли до открытия Америки европейцами. Первоначальные, ещё не найденные прародители лошади, по Маршу, имели по 5 пальцев на передних и задних ногах. Древнейший известный прародитель лошади, Eohippus из нижнего эоцена, был величиной с лисицу и имел на передних ногах по 4 хорошо развитых пальца и зачатку 5, на задних по 3. Выше в эоцене находятся остатки Orohippus такой же величины, но с 4 пальцами на передних ногах и 3 на задних. В верхнем эоцене встречается Epihippus с такими же ногами, но отличающийся по зубам. На границе миоцена найден Mesohippus, величиной с овцу, с 3 развитыми и 1 зачаточным пальцем на передних и 3 на задних ногах, несколько выше — Miohippus, или Anchitherium, у которого грифельная косточка 5-го, или наружного, пальца уменьшилась до короткого зачатка. В плиоцене изобиловал Protohippus, или Hipparion, величиной с осла, с 3 пальцами на передних и задних ногах, а ещё выше, в плиоцене, появляется близкий родственник современной лошади, род Pliohippus с 1 развитым пальцем, а ещё выше — настоящие лошади (Equus), величиной с современных, которые и заканчивают эту серию.

Ископаемые остатки форм, считаемых за прародителей лошади или принадлежавших к близким к ним боковым ветвям (так некоторые исследователи рассматривают гиппариона), известны и в других частях света.

Считается, что предком домашней лошади является вымерший вид дикой лошади — тарпан. Согласно теории «четырёх основных линий» (на анг.), все современные породы лошадей произошли от четырёх подвидов:

Довольно часто у домашних лошадей встречаются уклонения, приближающие их к диким представителям семейства. Чаще всего уклонения эти, рассматриваемые как атавизм (то есть возвращение к признакам предков), касаются цвета шерсти; сюда относится, например, появление у лошадей светлой масти темной полосы вдоль спины, иногда с несколькими полосами на плечах. Некоторые считают за атавистическое явление и масть в яблоках, рассматривая крапины как остатки полосатости. Встречаются изредка более резкие и поразительные случаи атавизма — именно полидактилия, то есть появление 1 или более лишних пальцев; по Маршу, чаще всего встречается 2-й (внутренний) палец с вполне развитыми пястными или плюсневыми костями, вполне развитыми суставами пальца и копытом, которое, однако, редко касается земли. В случае развития 2 лишних пальцев по бокам среднего нога получает сходство с ногой гиппариона.

Распространение

В отдельных регионах лошадь встречается в диком состоянии. Домашние распространены по всем странам во множестве пород, сильно различающихся по величине, сложению, форме головы, цвету и т. д. и местами одичали. В Европе дикие или одичавшие лошади — тарпаны — водились ещё в первой половине прошлого столетия. Одичавших лошадей встречал также Пржевальский в провинции Гань-су.

Замечательна лёгкость, с которой лошади, предоставленные самим себе, при сколько-нибудь благоприятных условиях возвращаются в дикое состояние и начинают вести образ жизни, ничем не отличающийся от образа жизни диких представителей семейства.

Одичавших лошадей пампасов Южной Америки называют цимарронами. В Парагвае одичавшие лошади не живут, как полагают, из-за одной мухи, кладущей яйца в незаживший пупок новорожденных жеребят, от чего последние гибнут; домашние же живут в полудиком состоянии (мустанги), большими табунами, состоящими из маленьких групп (1 жеребец и 12—18 кобыл). Одичалые лошади населяют далее на север Льяносы. То же в меньших размерах наблюдалось в Мексике и на Фолклендских островах (здесь лошади под влиянием более сурового климата измельчали).

В России табун одичавших лошадей обитает в Ростовском заповеднике.[5]

Описание

Голова лошади — вытянутая, сухая, с большими живыми глазами, широкими ноздрями и большими или средней величины заострёнными и весьма подвижными ушами. У домашней лошади уши умеренной величины (гораздо меньше половины головы), грива длинная, свешивающаяся, шея длинная мускулистая, туловище округленное, хвост покрыт длинными волосами от основания; масти чрезвычайно различны: вороная, рыжая, гнедая, серая и т.д., часто с белыми пятнами на голове и ногах; в виде исключения встречаются полосы на плечах, спине и ногах. Ноги высокие, умеренной толщины, стройные; первого и пятого пальца нет вовсе, от 2 и 4 существуют лишь зачатки (рудименты) в виде палочкообразных костей пясти и плюсны (так наз. грифельных), прилегающих к толстой пястной или плюсневой кости сильно развитого среднего пальца; копыто одевает лишь конец среднего пальца (на них и покоится поэтому вся тяжесть тела); на внутренней стороне запястий и пяток находятся роговые мозолистые утолщения, шишки (роговые места находятся также позади места сочленения пальца с вышележащими частями). Желудок простой, желчного пузыря нет, слепая кишка сильно развита. Яички заключены в мошонке. Матка двурогая, послед диффузный. Мозг относительно мал, и полушария большого мозга (покрытые извилинами) не прикрывают мозжечка. Умственные способности, тем не менее, развиты довольно высоко.

Из чувств лучше всего развит слух, затем зрение и, наконец, обоняние. Относящиеся сюда дикие животные живут табунами, обыкновенно небольшими, из нескольких самок под предводительством самца, преимущественно в степных местностях, отличаются большой быстротой и осторожностью.

Лошадь имеет на теле волосы различной длины: короткие густые — покровные (шерсть), длинные волосы чёлки, гривы и хвоста — защитные и длинные редкие волосы возле губ, ноздрей и глаз — осязательные. Цвет этих волос определяет масть. К старости лошади, как и люди, седеют. Изменяется интенсивность цвета волосяного покрова и по временам года: зимой светлее, летом темнее.

Лошадь живет в среднем 25-30 лет, среди некоторых пород пони встречаются животные, доживающие до 40 лет. Максимально достоверно известный рекорд долгожительства среди лошадей — 62 года. Столько прожил конь по кличке Олд Билли. Он родился в 1760 году в графстве Ланкашир от кливлендской гнедой кобылы и жеребца восточного происхождения. До 1819 буксировал баржи, затем был переведён на ферму в Лачфорде, находясь на которой он пал 27 ноября 1822 года. Череп Олд Билли хранится в Манчестерском музее.

Рост лошадей зависит от породы, от питания и особенностей ухода. Чем лучше питание и уход, тем крупнее становятся лошади. В общей массе домашние лошади имеют рост от 150 до 185 см, пони от 120 до 150 см. Однако в разных странах к пони причисляют лошадей с различным ростом в холке. Например, в США пони считается любая лошадь, чей рост в холке ниже 142 см. В Великобритании некоторые породы пони имеют рост в холке до 152 см. Самыми крупными среди лошадей считаются английские тяжеловозы породы шайр. Их рост составляет от 175 до 190 см. Самым тяжёлым был жеребец породы бельгийский тяжеловоз Бруклин Сюприм 1928 года рождения. При росте в 198 см он весил 1440 кг.

Самыми маленькими являются выведенные в Аргентине лошади породы фалабелла, представители которой вырастают до 70-76 см. Самым маленьким среди них считается жеребец Литтл Пампкин (Тыковка). Рост его составлял 35,5 см, а вес 9,07 кг.

Средний вес у пони составляет 100—200 кг. Крупные верховые и легкоупряжные лошади весят в среднем 400—600 кг. Тяжеловозные породы достигают веса в 700—900 кг. Самыми тяжёлыми лошадьми являются шайры — свыше 1400 кг.

Рассчитать вес лошади можно по формуле А. Моторина: вес (кг) = обхват груди (см)× 6 — 620. Эта формула больше подходит для расчёта веса полукровных, спортивных и легкоупряжных лошадей.

Среда обитания

Лошади степных пород пасутся круглый год в степи и только в редких случаях подкармливаются сеном. Суровые зимы, бураны и в особенности гололедица, нередкая в степях, сильно мешают лошадям добывать корм из-под снега. При таких условиях животные к концу зимы превращаются в настоящие скелеты, а многие из них, особенно молодые, и гибнут. В течение лета опять нагуливают себе тело, и нередко даже матки имеют вид откормленных.

Аллюры

Лошади при движении могут использовать разные походки, или «аллюры». Основные походки лошади: шаг, рысь, галоп и иноходь. Аллюры делятся на естественные и искусственные.

Питание

Лошадь причисляется к травоядным животным. На пастбище она съедает от 25 до 100 кг травы в сутки. В зависимости от возраста и живой массы лошадь выпивает в среднем 30-60 литров воды в сутки летом и 20—25 литров зимой. Для пропитания лошади надо 4—5 акров земли, около 2 га.

Корм лошади состоит главным образом из овса и сена, хотя последнее иногда заменяется соломой. Много раз пытались заменить и овес каким-либо другим зерновым кормом, но все такие попытки не увенчались успехом. Только в Италии, Испании и Португалии, особенно же на Востоке, ячмень является таким почти исключительным, как овес, кормом лошади.

Размножение и развитие

Беременность у лошадей длится приблизительно 335—340 дней (11 месяцев). Обычно кобыла рождает одного, реже двух жеребят. Жеребята появляются на свет обычно на 2—7 дней позже, чем кобылки. Жеребёнок рождается зрячим и через несколько минут может стоять и ходить; он сосет 4—6 месяцев, в течение которых появляются его зубы молочные, из молочных резцов средняя пара прорезывается через 8—14 дней после рождения, следующие ещё через 2—3 недели; через 5—6 месяцев после рождения прорезываются наружные. Средние резцы сменяются около 2 ½ лет, следующие около 3 ½, крайние около 4 ½, вместе с ними прорезываются и клыки; далее возраст определяется по ямкам на резцах, в нижней челюсти, на внутренней паре резцов, они стираются в возрасте 5—6 лет, на средней на 7 году, на наружной на 8; затем в той же последовательности стираются ямки на резцах верхней челюсти, а с 11—12 лет, когда ямки исчезают на всех резцах, возраст определяется с трудом. Лошадь в 3 года становится способной к размножению.

Физиология лошади

Температура тела здоровой лошади от 37,5 до 38,5 °C. В скелете около 212 костей (по различным источникам от 205 до 252). Отсутствуют кости ключицы, что позволяет лошади совершать большой захват пространства передними конечностями. Объем лёгких лошади может достигать 50 л. В покое лошадь дышит примерно 8—16 раз в минуту. Во время быстрой скачки или другой нагрузке частота дыхания увеличивается в 5—7 раз. Сердце лошади весит в среднем 4—5 кг, у отдельных особей до 8 кг. В состоянии покоя частота сердечных ударов у лошади составляет 30—40 в минуту. Во время резвой скачки частота ударов возрастает до 120—130 в минуту, при этом через сердце проходит до 150 л крови.

Зубная система состоит из 3/3 резцов, 1/1 клыков (могут отсутствовать), 6/6 или 7/7 коренных; резцы с ровной жевательной поверхностью, на которой поперечно-овальная ямка; клыки малы и тупоконической формы; коренные зубы длинные, четырёхгранные, призматические с 4 извитыми складками эмали на жевательной поверхности; верхние, кроме того, с придаточной внутренней колонной эмалевого вещества.

У кобыл иногда бывают клыки. Вторые премоляры — «волчки» — есть не у всех лошадей. Они препятствуют использованию железа для управления лошадью, так как их контакт с удилами причиняет ей сильную боль. Существует практика удаления волчков хирургическим путём.

Характер, темперамент

Темперамент лошадей обусловливается типом их высшей нервной деятельности (ВНД). У лошадей тип ВНД врождённый и не меняется с возрастом. Всего их четыре:

Типы ВНД от масти не зависят, а являются результатом унаследованных (генотипических) и индивидуально приобретённых (фенотипических) черт.

Тип ВНД лошади, состояние нервной системы, конституция определяют её рабочие качества и способность подчиняться человеку. Лучше, когда лошадь спокойная, даже флегматичная, чем горячая, безудержная. Если характер лошади может меняться в зависимости от условий содержания, от того, в какие руки она попадёт, а также с возрастом, то тип ВНД остаётся неизменным.

Взаимоотношения с другими животными

На сельском подворье лошади зимуют вместе с коровами и овцами, разделённые только лёгкими деревянными перегородками. На лугу они также мирно пасутся рядом, поскольку им нужны разные виды трав: лошади предпочитают сочные, а козы и овцы — колючие. Также они поедают траву на разной высоте[6].

Иногда на лошадей в конюшне нападает ласка, которая любит конский пот. Она щекочет лошадей, доводя их до изнеможения, так что они покрываются пеной, а гривы и хвосты спутываются в колтуны[6]. Чтобы избавить лошадей от этой напасти, прибегают к проверенной хитрости кавалеристов — в конюшне держат козла, запах которого ласке не нравится. Кошка, живущая в конюшне, устраняет грызунов, которые портят зерновой корм для лошадей и разносят инфекции; отсутствуют и издаваемые грызунами шорохи, пугающие лошадей, нет неприятного, специфического запаха[6].

Собаки давно известны как хорошие помощники в деле охраны лошадей. Особенная необходимость в них есть в Южной и Центральной Америке — по ночам на людей и домашних животных, в том числе и лошадей, нападают вампиры. Они кусают жертву и пьют из ранок кровь, а также могут заразить бешенством и рядом других опасных заболеваний. Собаки благодаря своей способности даже во сне улавливать ультразвуки, издаваемые этими рукокрылыми, вовремя отгоняют их[6].

Примером содружества домашних животных могут служить конные охоты. Хорошо обученная лошадь на охоте — не только средство передвижения, она по первому посылу всадника (а иногда и сама) бросается вслед за собаками за зверем. Прошедшие выучку животные работают слаженно. В Средней Азии до сих пор распространена «охота с седла»: охотник везёт собаку с собой на лошади, чтобы не устала. С высоты своего положения собака обозревает окрестности, а завидев добычу, спрыгивает и преследует её[6].

Совместно трудятся собаки и укрючные (пастушьи) лошади, охраняя скот. Лошадей предварительно обучают, развивая их врождённые способности. Беспрекословно подчиняясь командам чабанов и табунщиков, животные управляются с отарой овец или табуном лошадей. Пограничники, геологи, путешественники используют лошадей и собак в тандеме. Дружеские взаимоотношения объясняются тем, что эти животные принадлежат к разным потребительским полюсам: плотоядные и травоядные. Кроме того, их поведение во многом определяет человек, вгоняя в рамки их те или иные инстинкты и создавая спокойную, доброжелательную атмосферу. Хотя отдельных инцидентов избежать не удаётся — лошадь может лягнуть назойливую собаку. Но собака усваивает урок и больше к лошади не лезет. Случаются конфликты с парнокопытными: например, с быками в ковбойских спортивных состязаниях — родео, а в быту — и с обычными коровами[6].

Лошадь — существо очень мирное, но умеет за себя постоять. При столкновении с хищником лошадь пускает в ход копыта и зубы. Особенно смело кидаются на противников косячные (табунные) жеребцы. В арсенале самообороны — ярость и смелость косячных жеребцов, кидающихся на хищников, стойка «каре» в табуне, когда взрослые животные сбивают жеребят в кучу в центре круга, а сами становятся плотно друг к другу задними ногами наружу. Но чаще лошади стараются просто уйти от опасности. Их выручает природная способность быстро бегать. И очень многие лошади таким образом спасли своих всадников[6].

Лошадь возможно приучить к работе в одном номере с тиграми, медведями, львами. Лошадь нетрудно обучить пониманию и выполнению таких команд, как «Прими!», «Шагом!», «Рысью!», «Галоп!», «Стой!»[6].

Взаимоотношения с людьми

По данным учёных из Норвегии, лошади могут общаться с людьми при помощи символов, сообщая о своих желаниях, они способны делать осмысленный выбор и осознавать его последствия.[7]

Породы лошадей

Структурно мир лошадей состоит из пород, породных групп и межпородных помесей — последние зачастую просто называются беспородными[6].

Породы лошадей очень разнообразны и многочисленны. Также выделяют несколько типов лошадей по назначению. Для досуга используют прогулочных лошадей «хобби-класса». Для туризма, верховой езды — спортивных лошадей, для ипподромных испытаний — скаковых и рысистых. В России к ним относится пятая часть от 2-миллионного поголовья лошадей. Рабоче-пользовательных лошадей в России около 1,5 млн, хотя потребность в них раза в три-четыре выше[6].

Из-за перестройки, распада СССР и экономической разрухи пришли в упадок все конные заводы, в которых выращивают породистых лошадей, а в большинстве деревень не осталось и рабочих лошадей. Сегодня на грани исчезновения находятся не только многие местные (аборигенные) породы — кузнецкая, нарымская, печорская, мезенская, обвинская, вятская, но и такие знаменитые заводские, как владимирский и советский тяжеловозы (в каждой из них осталось менее чем по 200 чистопородных кобыл), верховые — терская (чуть более ста кобыл) и кабардинская (полсотни чистопородных кобыл). Не лучшие времена переживает гордость России — орловская рысистая порода, которой в 2001 году исполнилось 225 лет[6].

В 1993 году во всём мире насчитывалось 427 пород лошадей, в бывшем СССР разводили примерно седьмую часть от них. Теперь в России осталось только три десятка отечественных пород, в том числе будёновская, русская верховая. Несколько всемирно известных — якутская, чистокровная верховая, арабская, ахалтекинская, тракененская, ганноверская, американская рысистая, першеронская, шетландский пони, единичные экземпляры таких пород, как ольденбургская, баварская, французская верховая, теннессийская, кватерхорс, андалузская. Для племенного разведения используют только 18 % лошадей от их общего количества.

Использование

Выносливость, быстрота движения и высокая способность к полезной производительности делают лошадь разносторонним рабочим животным и дают возможность пользоваться и в сельском хозяйстве и других отраслях промышленности, а также в военном деле и для целей спорта. При выборе живой рабочей силы до сих пор преимущество отдается лошади. Только в некоторых случаях, когда требуется особенно плавный и ровный ход, например, в машинной работе или при перевозке вьюков по гористым местам или пустыням, лошадь благодаря своему живому темпераменту уступает более флегматичным мулу и волу и менее требовательному верблюду.

Несмотря на механизацию и автоматизацию, рабочие лошади по-прежнему нужны на перевозках малогабаритных грузов, вспашке огородов и неудобий, уборке сена в труднодоступных местах, на небольших лесных полянах, при вывозке сена, передвижении по горным тропам, пастьбе животных. Они необходимы ветеринарным врачам, лесникам и другим специалистам, особенно в таёжных и горных районах[6].

Разнообразные потребности людей за всю историю их общения с лошадью вызвали необходимость создавать и формировать узкоспециальные породы лошадей в соответствии с требованиями времени. Отсюда такое разнообразие домашних лошадей — быстроаллюрные, сухие верховые лошади были нужны в кавалерию. Тяжеловозные и тяжелоупряжные породы таскали и возили тяжёлые грузы. Легкоупряжные, склонные к рыси лошади подходили под лёгкие повозки и экипажи для перевозки людей. Крупные, статные и более медлительные верховые кони подходили под тяжёлого всадника (например, закованного в латы рыцаря), а также они годились для красочного военного парада на площади, где всаднику, прежде всего, требуется «показать» себя. Более мелкие и некрасивые со множеством «недостатков» в экстерьере, но зато гораздо более выносливые и терпимые к скудным кормам лошади горных и степных районов подходили для долгих кочёвок и могли нести на себе тяжёлые вьюки. Горные лошади ещё и с лёгкостью проходили вместе со всадником и вьюками по узким горным тропам, бесстрашно перепрыгивали пропасти.

Люди старались вывести и приучить лошадей к самым разным, порой даже слишком специфическим надобностям. Например, в Исландии существующую древнюю породу исландских лошадей — мелких, лохматых животных — местные жители испокон веку использовали на полях. Однако, чтобы эти лошади не вытаптывали только что сделанную ими борозду, люди научили лошадей ходить особым аллюром, по-исландски, тёлтом, когда лошадь поочерёдно ставит правую переднюю, потом правую заднюю, левую переднюю и левую заднюю ноги. Пока одна нога поднята, три остальные стоят на земле. Таким образом исландские лошади стали просто «перешагивать» борозды, а люди закрепляли это умение в последующих поколениях. Сегодня исландцы могут по праву гордиться своими лошадьми. Они по-прежнему маленькие (около 130 см) и некрасивые, но сильные и выносливые настолько, что спокойно несут на своей спине взрослого мужчину, а знаменитым тёлтом развивают скорость до 20 км/ч без каких-либо особых приспособлений и принуждений.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2852 дня]

Нужда в лёгкой упряжной лошади, бегущей уверенной рысью или иноходью и тем удобной для перевозки людей в экипажах, не только привела к тому, что в некоторых странах удалось вывести таких лошадей, но и дало развитие такой мощной мировой индустрии сегодня, как бега рысаков и иноходцев.[8] Желание получить как можно более стремительную на галопе верховую лошадь привела к тому, что появились первые скачки, а впоследствии на этих скачках была выведена нужная порода — самые быстрые сегодня чистокровные верховые лошади. Испытания скачками также принесло плоды — прошедшие скачки в нескольких поколениях лошади, стали крупнее ростом, гармоничнее и выносливее.

Люди в прошлом использовали лошадей в отдыхе для конных охот, прогулок, рыцарских турниров, состязаний на лошадях[6].

Последнее «требование» человека к лошади — сверхмалый рост — просто дань моде. Знаменитые пони фалабелла размером с некрупную собаку были выведены в 1950-х годах в Аргентине как эксперимент, а теперь эти мини-лошадки стали популярны во всех частях света и стали очень дорого стоить. Они непригодны даже под очень маленького ребёнка — тяжело. Зато их можно держать в городской квартире и выгуливать, как собак.

Езда на лошади полезна для здоровья. Это отмечалось ещё Платоном (427—347 гг. до н. э.) и Плинием Старшим (23—79 гг. до н. э.). Верховая езда полезна для желудка и суставов, улучшает осанку и работу органов дыхания, снижает риск возникновения гипертонической болезни и появления инфаркта миокарда. Лечебная верховая езда называется райдингтерапия (от англ. ride — прогулка верхом), или иппотерапия (от др.-греч. ἵππος (hippos) — лошадь). Помимо этого, прогулки на лошадях хорошо влияют на состояние вестибулярного аппарата и дают организму необходимую физическую нагрузку. Для инвалидов верховая езда приносит радость движения, которой они в большинстве своём лишены[6].

Конное дело (коннозаводство и коневодство) развиты в ряде стран Азии, Европы, Южной и Северной Америки[6].

Употребление лошадей в пищу

Лошади представляют ценность и как продуктивные животные. В России продуктивное коневодство составляет 7 % от всего коневодства, поставляя ценное диетическое мясо. В западной культуре лошадь идёт в пищу только как корм для домашних животных (в особенности для собак), хотя некоторые народы употребляют мясо и молоко лошадей как пищу. Приготавливаемый из кобыльего молока кумыс считается целебным напитком (обладает тонизирующим и лечебным эффектом, исцеляет страдающих болезнями лёгких и желудка). В последнее время молоко кобыл используется для вскармливания грудных детей. Не каждая кобыла может дать нужное по составу и количеству молоко, чтобы получился отличный кумыс. В России для этих целей используют якутских, башкирских и монгольских лошадей.

Производство конского мяса (конины) сосредоточено в основном в Монголии, государствах Закавказья и Средней Азии, а также России (Якутия, Тува). Во многие сорта копчёных колбас добавляется конина. В Италии, Франции, Бельгии, Японии и Якутии конина считается важным продуктом питания благодаря её особому химическому составу.

Конина помогает печени при восстановлении после желтухи, конский жир используют при обморожениях и простудах.

Благодаря лошадям люди получают ценное сырьё для фармацевтической промышленности, в том числе и для производства противодифтерийной сыворотки[6].

В Туркмении запрещено употреблять конину в пищу[9].

Лошади на войне

Применять лошадей в сражениях начали ещё в Месопотамии в 3 тысячелетии до н. э. В X веке до н. э. там же появились первые всадники. С тех пор лошадей в военных целях (для транспорта или для боя) использовали все без исключения народы, которые населяли местности, где лошади обитали. Лошади стали государственным достоянием: нет хороших лошадей — не будет и побед в войне. Потому забота о лошади во все времена была первостепенной для каждого воина. Люди развивали лошадей, постоянно улучшая все качества верховой лошади, как внутренние, так и внешние.

Значение лошади как вьючного и тяглового животного оставалось до начала 1950-х гг. ХХ века огромнейшим. К началу Второй мировой войны артиллерия пехотных дивизий всех воюющих стран была на конной тяге. В 1941 году единственная на тот момент кавалерийская дивизия Вермахта, будучи в составе танковой группы Гудериана, наступала через труднопроходимую местность Припятских болот.

Лошадь способна двигаться почти по любой местности, в отличие от машин. Поэтому она часто используется в горно-егерских подразделениях как вьючное животное.

В наше время лошадей использует полиция большинства развитых стран там, где любой другой вид транспорта оказывается бесполезным.

В России подразделения конной полиции используются для патрулирования, а также для охраны массовых мероприятий. Считается[кем?], что вид полицейских, возвышающихся над толпой верхом на сильных животных, оказывает подавляющее, сдерживающее влияние на толпу.


Конный спорт

По данным на 2002 год, по планете идёт конноспортивный бум.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2852 дня] Конный спорт превратился в развитую отрасль индустрии. Классические виды конного спорта — выездка (высшая школа верховой езды, Dressage), конкур (преодоление препятствий, Show Jumping) и троеборье (Millitary, Three day event). Другие дисциплины включают в себя конные пробеги на лошадях, скоростные или дистанционные, соревнования на упряжках (парных или четвериках, драйвинг)[6].

Для улучшения хода, выработки резвости среди рысаков всегда проводили соревнования, или испытания, как говорят конники. Состязались вначале поодиночке, с «поддужными» лошадьми под всадниками (поддужная скакала рядом с дугой рысака, чтобы побуждать его азартнее бежать, — своим присутствием она вносила дух состязательности). Впоследствии появились ипподромы со специальными дорожками в виде параллельных прямых, по которым одновременно бежали уже две-три лошади. Позднее в заезде стало участвовать ещё большее количество лошадей и бежали они по эллипсовидному кругу.

В Москве ежегодно разыгрывается один из этапов Кубка мира и Кубок мэра по выездке и конкуру с призовым фондом 200 тысяч долларов. На этих соревнованиях можно увидеть лучших всадников планеты, таких, как многократные чемпионы мира Вилли Меллигер из Швейцарии и Франке Слоотаак из Германии, олимпийский чемпион голландец Йеро Дуббелдам и др[6].

Широкое развитие в мире получил детский конный спорт[6][неавторитетный источник? 2852 дня].

Выставки и шоу

Конные шоу очень популярны в США. Они собирают одновременно до 10-15 тысяч лошадей и проводятся на таких праздничных мероприятиях, как Всемирные конные выставки или фестивали родео — вестерн райдерн.

Содержание лошади

Лошади в культуре

Восточные ханы, владельцы чистопородных лошадей — кеглянов — не продавали своих скакунов, а только дарили высоким гостям и друзьям. Породистая лошадь в настоящее время является очень ценным подарком. Стоимость выдающихся лошадей чистокровной породы может превышать миллионы и десятки миллионов долларов. Конный рынок носит название аукционы лошадей[6].

Во многих странах лошади являются не только предметом роскоши, но традицией. Эффектные парады конниц и каретные выезды остаются обязательным атрибутом национальных торжеств во многих странах (например, в Великобритании, которая дала миру много пород). На Востоке лошадь до сих пор часто является предметом особого культа. В 4—3-м тысячелетиях до н. э. культ этих животных был распространён во многих странах[6].

В России есть памятники лошадям: орловским рысакам Квадрату, Улову, Кипру, ахалтекинцу Абсенту (победителю в Большом призе по выездке на Олимпийских играх в 1960 году в Риме), будённовскому жеребцу Символу, русскому тяжеловозу Кокетливому, чистокровному верховому Анилину — трёхкратному победителю Кубка Европы[6].

Конное дело — составная часть человеческой культуры. С ними связано множество примет, мифов, легенд и сказок, народные песни, поэзия, живопись, скульптура, кино. Модно обзаводиться собственными, семейными лошадьми. Но пока большинство российских детей знакомится с лошадьми в зоопарке и цирке (так же, как их сверстники в других странах, они обожают совсем маленьких лошадей — в России это, как правило, шетлендские пони)[6].

Лошадей считают благородными животными.

В геральдике конь совмещает в себе символические качества нескольких животных: храбрость льва, зрение орла, силу вола, быстроту оленя, ловкость лисицы, в гербе представляется всегда в профиль. Эмблеме этой придаются по разным положениям следующие названия: лошадь называется дикой (фр. gai), если она без узды; взнузданной (фр. bridé), осёдланной (фр. sellé), покрытой латами (фр. bardé), попоной (фр. caparaçonné); причём в точности означается, какого цвета украшение, сбруя или покров лошади. Конь предполагается рассерженным, бешеным (фр. effaré, cabré), когда поднялся на дыбы, и только играющим (фр. animé), когда цвет глаз отличен от цвета всего тела.

Конской сбруе отводилась не только хозяйственная роль, но и магическая. В наузе, привешиваемой на ремне или шнуре под шеей лошади хранились обереги, бумажки с заговорами.

Лошади в башкирской мифологии

По древнебашкирским мифологическим представлениям кони пришли к людям из озера, которое и до настоящего времени называется «Йылкысыкканкуль» («озеро, из которого вышли лошади»). Это озеро находится в трёх километрах от пещеры Шульган-таш (Капова пещера), в которой и сохранился наскальный рисунок лошади позднего палеолита[10].

Для древних башкир культ лошади был настолько тесно связан с водой, что даже первый конь носил имя Акбузат — «ледовый конь». Согласно эпосу «Акбузат», он был получен Хаубеном в подарок от дочери падишаха-водной стихии. Акбузат поднялся к Хаубену и ко всем башкирам из под воды, со дна озера и вывел вместе с собой табуны лошадей[10].

В башкирской мифологии лошадь наделена даром человеческой речи, способностью к перевоплощению. В критических ситуациях она может принять вид священного родового дерева, ветви которого поднимают героя наверх и спасают его от преследователей. На территории Башкортостана в Белорецком районе сохранилось каменное изваяние, называемое «каменный жеребёнок» или «летний камень». Оно почиталось как священное, ему поклонялись и приносили жертвы; верили, что с его помощью можно вызвать или остановить дождь. Лошадь являлась защитником людей от зла, болезней и несчастий. Считалось, что конский глаз наделен сверхъестественной способностью видеть скрытое от человека. В качестве оберега над ульями, на кольях оград и на воротах устанавливали лошадиный череп. Магическая сила передавалась веревкам, свитых из конских волос или кожи, их брали с собой в дорогу, клали возле себя во время сна как оберег от змей[11].

См. также

Напишите отзыв о статье "Домашняя лошадь"

Примечания

  1. Anthony, David W.; Brown, Dorcas (2000). «Eneolithic horse exploitation in the Eurasian steppes: diet, ritual and riding». Antiquity 74: 75–86.
  2. Anthony, David W.; Telegin, Dimitri; Brown, Dorcas (1991). «The origin of horseback riding». Scientific American 265 (6): 94–100.
  3. Матюшин Г. Н. Археологический словарь. — М.: Просвещение: АО «Учеб. лит.», 1996. — 304 с.: ил. ISBN 5-09-004958-0.
  4. Bennett, 1998, с. 7.
  5. [horsesbb.ru/publ/vsjo_o_loshadi/porody_loshadej/dikie_mustangi_v_zapovednike_rostovskij/5-1-0-19 Дикие мустанги в заповеднике «Ростовский»]
  6. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 Ливанова Т. К., Ливанова М. А., Всё о лошади. — М.: АСТ-ПРЕСС СКД, 2002. — 384 с.: ил. — (Серия «1000 советов»)
  7. [www.infox.ru/science/animal/2016/09/22/Biologi_nauchili_los.phtml Биологи научили лошадей понимать язык символов.]. Infox.ru. (22 сентября 2016). Проверено 29 сентября 2016. - [www.appliedanimalbehaviour.com/article/S0168-1591(16)30219-2/pdf Cecilie M. Mejdell et al. Horses can learn to use symbols to communicate their preferences, Applied Animal Behaviour Science (2016)] doi:10.1016/j.applanim.2016.07.014
  8. В одной только Франции ежегодных доходов от тотализатора на бегах хватает на приличную зарплату всем работникам бюджетных сфер.
  9. [www.newsru.ru/world/31oct2008/berdy.html Президент Туркмении написал пособие по верховой езде]
  10. 1 2 Галлямов С. А. «Великий Хау Бен (Исторические корни башкордско-английского языка и мифологии)».- Издательство «Башкортостан»: Уфа, 1997, ISBN 5-8258-0098-0
  11. Янгузин Р. З., Хисамитдинова Ф. Г. Коренные народы России. Башкиры. — Уфа: Китап, 2007. С.264-271.

Литература

  • Матюшин Г. Н. Археологический словарь. — М.: Просвещение: АО «Учеб. лит.», 1996. — 304 с.: ил. ISBN 5-09-004958-0.
  • Ливанова Т. К., Лошади. — М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. — 256 с.
  • Энтони Д., Телегин Д. Я., Браун Д., Зарождение верховой езды // В мире науки, 1992. № 2.
  • Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В., Миграции племён — носителей индоевропейских диалектов — с первоначальной территории расселения на Ближнем Востоке в исторические места их обитания в Евразии // Вестник древней истории, 1981. № 2.
  • Клягин Н. В., Происхождение цивилизации (социально-философский аспект), ЦОП Института философии РАН. — М., 1996.
  • Mircea Eliade, Histoire des croyances et des idees religieuses. Tome I. De l’age de la pierre aux mystere d’Eleusis. P.: Payot, 1976. — М.: Критерион, 2002.
  • Галлямов С. А. «Великий Хау Бен (Исторические корни башкордско-английского языка и мифологии)». — Издательство «Башкортостан»: Уфа, 1997, ISBN 5-8258-0098-0.
  • Deb Bennett. Conquerors: The Roots of New World Horsemanship. — Solvang, CA: Amigo Publications, Inc., 1998. — 422 с. — ISBN 9780965853309.  (англ.)
  • В.В. Калашников, И.Ф. Драганов, В.Г. Мемедейкин. [books.google.co.il/books?id=QPUHVS_u5-EC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Кормление лошадей: учебник.]. — М.: ГЭОТАР-Медиа, 2011. — 224 с. — ISBN 978-5-9704-1977-9.

Ссылки

  • Лошади // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/2433 Лошадь домашняя] — статья из Энциклопедии Кольера
  • [www.edudic.ru/ves/1739/ Лошадь домашняя] — статья из Ветеринарного энциклопедического словаря
  • [www.edudic.ru/she/1927/ Лошадь домашняя] — статья из Большого энциклопедического словаря «Сельское хозяйство»
  • [interpretive.ru/dictionary/406/word/loshad Лошадь] — статья из Археологического словаря (1998)
  • [lingvostranovedcheskiy.academic.ru/308/ЛОШАДЬ Лошадь] — статья из Большого лингвострановедческого словаря // М.: Государственный институт русского языка им. А. С. Пушкина. АСТ-Пресс. 2007.
  • [human_ecology.academic.ru/1574/ЛОШАДЬ Лошадь] — статья из словаря «Экология человека» // Ростов-на-Дону. Б. Б. Прохоров. 2005.
  • [news.bbc.co.uk/hi/russian/sci/tech/newsid_7927000/7927778.stm Новое открытие: лошадей приручили предки казахов] (bbc.co.uk)


Отрывок, характеризующий Домашняя лошадь


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.