Лубанов, Абрам Рувимович

Абрам Рувимович Лубанов
Главный раввин Ленинграда
Дата рождения:	1888(1888)
Место рождения:	Могилёвская губерния, Российская империя, ныне Рогачёвский район Гомелевской области
Гражданство:	Российская империя, СССР
Дата смерти:	20 августа 1973(1973-08-20)
Место смерти:	Ленинград, СССР

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Абрам Рувимович Лубанов (1888, Свержень Рогачёвского уезда Могилёвской губернии — 20 августа 1973, Ленинград) — еврейский религиозный и общественный деятель, главный раввин Ленинграда с 1943 года.

Биография

Происходил из семьи любавических хасидов. Юность Абрама Лубанова и годы обучения в хасидской иешиве пришлись на время наивысшей терпимости в еврейском религиозном мире, что отразилось на формировании его мировоззрения.

Приехал в Ленинград в 1929 году. Жил в здании синагоги, где числился сторожем, но фактически являлся помощником раввина.

В 1942 году был арестован, но вскоре освобождён. Пережил блокаду Ленинграда. В 1942 назначен главным раввином Ленинградской хоральной синагоги — первым после смерти в 1936 году раввина Менделя Глускина.

В 1949 году был вновь арестован по политическим мотивам, несколько месяцев содержался под стражей в следственном изоляторе «Кресты», где из-за религиозных убеждений объявил голодовку и добился того, чтобы ему разрешили ежедневно получать из дома передачи с кошерной пищей. После осуждения и отбытия наказания в тюрьме в Новочеркасске был освобождён по амнистии и вернулся в Ленинград в 1953 году, где вновь приступил к исполнению обязанностей главного раввина.

Проявлял полную лояльность ко всем группам верующих, у которых пользовался абсолютным доверием и непререкаемым авторитетом. При нём в общине не было ни острых конфликтов, ни хищений. По воспоминаниям современников, был редким бессребреником и, довольствуясь небольшим жалованьем от общины, отдавал нуждающимся плату за совершение обрядов и пожертвования, до получения квартиры в Московском районе Ленинграда проживал с женой и двумя дочерьми в небольшой комнате в здании синагоги.
С 1970 года не покидал своего дома (ему ампутировали ногу), но оставался духовным лидером общины. В сложных жизненных ситуациях к нему приходили на Суд Торы, хотя официально это было запрещено.

Михаил Бейзер в своей книге «Евреи в Петербурге» описывал его так:

Высокий, седой, с волевым мраморным лицом и каким-то особенным, проникновенным взглядом, он умел так расположить простых людей, что те проникались доверием и делились с раввином своими бедами, просили совета. Его имя и сейчас овеяно легендами в среде верующих.

Похоронен на на старом участке еврейского кладбища рядом с Домом прощания.

Ссылки

• [www.jewishpetersburg.ru/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=57# Информационный портал Санкт-Петербургской еврейской общины]
• [jhist.org/russ/russ000_09.htm Михаил Бейзер. Евреи в Петербурге]
• [www.chassidus.ru/history_of_chassidism/osipova/zecher2/l.htm#__toc8312_13306 Биографическая справка]

Отрывок, характеризующий Лубанов, Абрам Рувимович

– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)