Лубенский 8-й гусарский полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
8-й гусарский Лубенский полк

Знак 8-го гусарского Лубенского полка, 1907-17
Годы существования

14 марта 1807—1918 годы

Страна

Россия Россия

Входит в

8-я кав. див.
(8 АК, Одесский ВО)

Тип

кавалерия

Дислокация

Кишинёв

Участие в

Наполеоновские войны
Польская кампания 1831 года
Венгерская кампания 1849 года
Русско-турецкая война (1877—1878)

Командиры
Известные командиры

П. Х. Граббе

У этого термина существуют и другие значения, см. 8-й полк.

8-й гуса́рский Лубе́нский полк — кавалерийская часть Русской императорской армии.





Формирование и кампании полка

Сформирован 14 марта 1807 года в составе двух пятиэскадронных батальонов и запасного эскадрона, под названием Лубенский гусарский полк. Формировал полк назначенный его шефом генерал-майор А. П. Мелиссино.

Греки, сербы, молдаване, немцы, французы, поляки, цыгане, крещеные евреи и даже несколько негров; отставные чиновники, семинаристы, купцы, мещане, дворяне, крестьяне, священнослужители — все это мешалось вместе и являлось в полк подготовленное вовсе не к трудам и лишениям воинской службы.

— Бурский И. Д. История 8-го гусарского Лубенского полка

Во время Отечественной войны 1812 года лубенцы входили в состав 3-й резервной армии и находились в отряде генерала Мелиссино, действовавшем с 1 июля по 21 сентября против французского VII корпуса генерала Ренье, и отбили одно орудие — первый трофей войны 1812 года. С 3 по 12 октября полк находился в Варшавском герцогстве и, состоя в авангарде барона Сакена, участвовал в боях у Горностаевичей и Волковыска. 3 января 1813 года полк был переформирован в 6 действующих и 1 запасной эскадроны.

После Люценского сражения лубенцы были назначены в арьергард и, прикрывая с 21 по 27 апреля отступление нашей армии к Дрездену, доблестно участвовали в боях у Вальгейма, Версдорфа, Носсена и Бишофсверде. В Бауценском сражении полк, находясь на левом фланге, блистательно атаковал французов и обеспечил Милорадовичу отступление. 14 августа 1813 года, под Дрезденом, Лубенский полк геройски атаковал гвардейскую пехоту и, потеряв убитым своего храброго шефа Мелиссино, смял неприятельское каре. За блестящее участие в войне 1813 года полку были пожалованы знаки на кивера с надписью «За отличие». Перейдя Рейн, Лубенцы участвовали в сражениях при Бар-сюр-Обе, у Лобресель, при Фер-Шампенуазе и Париже.

Измените картинку (лубенский гусар 1812) на правильную — img1.liveinternet.ru/images/attach/c/4/79/588/79588583_large_09_Lubenskiy_gusarskiy_1815.jpg

Полковая гусарская униформа в 1812 году имела следующую расцветку: Доломан синий, ментик синий, воротник и обшлага доломана желтые. Мех ментика офицеров — серый мерлушковый, унтер-офицеров — чёрный, солдат — белый. Пояс-кушак синий. Чакчиры синие. Ташка синяя с белой отделкой. Вальтрап синий с белой отделкой . Приборный металл — серебро.[1]

В 1831 году Лубенский полк принял участие в усмирении польского мятежа и находился в делах при с. Бялоленке, Грохове и при штурме Варшавы. 21 марта 1833 года Лубенский полк был приведён в состав 8 действующих и 1 запасного эскадронов. 28 мая 1838 года кронпринц Ганноверский Эрнест-Август был назначен шефом, и полк был назван его именем.

В 1849 году Лубенский полк принял участие в усмирении Венгерского мятежа и находился в бою у Тура и в сражении при Дебрецене. За Венгерский поход император Николай I пожаловал всем чинам полка серебряные медали на Андреевской ленте, а император австрийский — 40 австрийских медалей с тем, чтобы они всегда оставались в полку и носились наиболее достойными нижними чинами. 11 ноября 1856 года, по случаю смерти шефа, полк назван Лубенским гусарским. 15 сентября 1853 года эрцгерцог австрийский Карл-Людвиг был назначен шефом, и полку присвоено его имя. 18 сентября 1856 года полку повелено иметь 4 действующих и 2 резервных эскадрона. 25 марта 1864 года к названию полка присоединен № 8.

Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов Лубенский полк входил в состав Рущукского отряда Цесаревича и доблестно участвовал в делах при Маиркиой, Хайдаркиой, Карахасанкиой и Кацелево. 4 января 1878 года, после расформирования Рущукского отряда, Лубенский полк был откомандирован к своему корпусу и перешёл через Балканы. За доблестную службу в Рущукском отряде полку были пожалованы 21 июля 1878 года Георгиевские штандарты с надписью: «За отличие в Турецкую войну в 1877 и 1878 гг.».

18 августа 1882 года, при общем переформировании кавалерии, Лубенский полк был переименован в драгунский и назван 24-й драгунский Лубенский Его Императорского Высочества эрцгерцога Карла-Людвига полк; 11 августа 1883 года полк был приведён в состав 6 эскадронов. 21 мая 1896 года, по случаю смерти шефа, полк был наименован как 24-й драгунский Лубенский полк; 16 сентября 1896 года из полка был выделен эскадрон на сформирование 52-го драгунского Нежинского полка.

15 апреля 1897 года эрцгерцог австрийский Оттон был назначен шефом, и полку присвоено его имя. 30 октября 1906 года, по случаю кончины шефа, полк снова назван 24-м драгунским Лубенским полком. 14 марта 1907 года, в день столетнего юбилея, полку пожалован новый штандарт с дополнительной надписью «1807—1907» и Александровской юбилейной лентой. 6 декабря 1907 года, при установлении гусарских и уланских полков, Лубенский полк назван гусарским с переменою № 8.

В 1917 году был украинизирован и 21 декабря 1917 года приказом по Украинскому генеральному штабу переименован во 2-й Лубенский конно-казачий имени Сагайдачного полк войск Центральной рады. 3 июня 1918 года, после вывода с румынского фронта в Киев, переименован в Лубенский Сердюцкий конно-казачий полк Сердюцкой дивизии гетмана Павла Скоропадского. В сентябре — октябре 1919 года полк перешел к белым и поступил под командование командира 3-го армейского корпуса генерала Слащова, который сразу же бросил их против Махно.

10 октября 1919 года приказом войскам Новороссийской области за № 96 в состав ВСЮР и войск Новороссийской области с 1 октября включён Гусарский полк «сформированный из кадров бывшего 8 Гусарского Лубенского полка», наименованный Лубенским гусарским полком, состоящим из четырёх строевых и запасного эскадронов и команд — пулемётной, связи и трубаческой, насчитывающими 500 чел. Командиром полка был назначен полковник А. А. Иеропес. 11 ноября 1919 года полк был включен в Отдельную кавалерийскую бригаду. В дальнейшем полк, вероятно, участвовал в Бредовском походе. В начале 1920 года запасной эскадрон полка влился в бригаду генерала Ю. К. Сахно-Устимовича, оборонявшей Перекопский вал.

Знаки отличия

  1. Георгиевский штандарт с надписью: «За отличие в Турецкую войну в 1877 и 1878 гг.» и «1807—1907», с Александровской юбилейной лентой.
  2. Знаки на головные уборы с надписью «За отличие», в память отличий в кампании 1812, 1813 и 1814 годов, в особенности в сражении под Лейпцигом 2 октября 1813 года.
  3. Андреевская лента, пожалованная полку Наследником Цесаревичем Александром Николаевичем со своего плеча в Дармштадте в 1843 году и хранящаяся в полковой церкви.
  4. Австрийские медали в память усмирения Венгрии и Трансильвании в 1848—1849 годах, для ношения вахмистрами и унтер-офицерами полка.

Командиры полка

Шефы полка

Известные люди, служившие в полку

Напишите отзыв о статье "Лубенский 8-й гусарский полк"

Примечания

  1. ↑ [fvo.sfedu.ru/other/forma/gussaryi_in_da_house.htm Униформа русской кавалерии 1812 года. Гусары]

Источники

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Бурский И. Д. История 8-го гусарского Лубенского полка. Одесса, 1912
  • Чарторыжский Г. А. Лубенские гусары. Т. 1. Елисаветград, 1872

Отрывок, характеризующий Лубенский 8-й гусарский полк

– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Лубенский_8-й_гусарский_полк&oldid=81557927»