Луврский дворец

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Лувр (дворец)»)
Перейти к: навигация, поиск
Дворец
Луврский дворец
фр. Palais du Louvre

Луврский дворец или дворец Лувра (фр. palais du Louvre) или просто Лувр — старинный королевский замок в Париже, перестроенный во дворец, расположенный на правом берегу Сены между садом Тюильри и церковью Сен-Жермен-л’Осеруа. Сегодня это один из самых богатых музеев мира — Лувр.

Возведение нынешнего здания Лувра длилось почти тысячелетие и неотделимо от истории самого города Парижа.





История Лувра

Происхождение слова

Первая крепость Лувра была построена при Филиппе-Августе в месте, прозванном «Люпара» (Lupara); происхождение слова неизвестно. Очень многим думается, что слово близко латинскому «люпус» (lupus), отчего представляется место обитания волков.

Другая версия относит происхождение слова «лувр» к языку тех франков, что были предками нынешних французов: слово «lauer» или «lower» на старофранцузском означало «сторожевая башня».

Но похожее слово было и в языке тех германских племён, чей язык был нелатинского происхождения. Французский историк Анри Соваль (Henri Sauval (1623—1676)) считал, что слово «лувр» произошло от «leovar, lovar, lover, leower ou lower», что означало «крепость» или «укрепление».

Средневековый Лувр

Собираясь вместе с Ричардом Львиное Сердце в крестовый поход, король Филипп-Август позаботился оградить свой Город (Cité) от любых внешних атак, и особенно со стороны своих родственников и претендентов на трон Франции — Плантагенетов. Строительство новой крепостной стены началось в 1190 году и длилось 20 лет. Одна из башен крепостной стены, упиравшейся в Сену, была прозвана Луврской. Её двойник, стоявшая на противоположном берегу, звалась Нельской. Луг перед Луврской башней стал по приказу Филиппа-Августа местом постройки крепости, в будущем превратившейся в королевский замок, а позже — в один из самых знаменитых дворцов мира. Крепостная стена пересекала нынешний внутренний двор Лувра (Квадратный двор), располагающийся в восточной части дворцового комплекса; первая крепость находилась в юго-западной части Квадратного двора. Крепость была для своего времени практически неприступной. В её центральной части стоял донжон тридцатиметровой высоты; крепость была защищена десятью башнями, зубчатыми стенами толщиной 2,5 м с машикулями, и наполненным водой рвом с контрэскарпами[1]. В Лувре размещались королевская казна, тюрьма и арсенал, в то время королевский дворец оставался в западной части острова Ситэ. Уже в XIV веке, при Карле V, в связи с расширением Парижа были построены охватившие бо́льшую территорию новые крепостные стены, и Лувр частично утратил прежнее оборонительное значение. Карл V перенёс свою резиденцию из дворца на острове Ситэ в Лувр. Бывшая крепость была приспособлена под апартаменты короля — появились жилой корпус, парадная лестница, в существующем здании прорублены окна, крыша покрылась печными трубами и пинаклями; из старого королевского дворца в Лувр перенесена библиотека из 973 книг — огромное для своего времени собрание[2]. Хорошее представление о внешнем облике Лувра того времени даёт гравюра, размещённая в «Великолепном часослове герцога Беррийского»[1].

Лувр в эпоху Возрождения

После Карла V французские короли предпочитали жить в замках Луары. Лишь в 1546 году Франциск I решил сделать Лувр своей главной резиденцией в Париже. Он велел снести донжон и поручил архитектору Пьеру Леско и скульптору Жану Гужону строительство современного дворца в духе эпохи Возрождения. Работы начались незадолго до его смерти. При его сыне, Генрихе II строительство продолжилось. Крыло Леско расположено в юго-западной части Квадратного двора, слева от выхода из Квадратного двора во двор Наполеона. Оно является древнейшей из сохранившейся частей Лувра[1]. Благодаря благородству пропорций, своеобразному применению классического ордера, строгой уравновешенности горизонтальных и вертикальных членений, богатству и изысканности скульптурного декора крыло Леско признано одним из шедевров архитектуры французского Ренессанса[2]. Центральная часть крыла акцентирована парадным оформлением входа и полукруглым фронтоном.

С 1564 года королева Екатерина Медичи начала строительство нового дворца, Дворца Тюильри, рядом с Лувром.

Генрих IV и Лувр, рождение Большого проекта

Став королём в 1589 году, Генрих IV, начал реализацию «Большого проекта», в который входило удаление остатков средневековой крепости для увеличения внутреннего двора, и соединение дворцов Тюильри и Лувра. Дворцы были соединены с помощью Большой галереи по проекту архитекторов Жака Андруэ и Луи Метезо. Нижний этаж Большой галереи был первоначально занят лавками и мастерскими, при кардинале Ришельё в здании разместили монетный двор и типографию.

В XVII веке одна из луврских галерей стала убежищем для мастеров, не входивших в состав профессиональных цехов.

Из королевского указа 1607 года:
«Мы велели устроить здание таким образом, чтобы в нём могли удобно селиться лучшие ремесленники и мастера, и могли бы заниматься как живописью, ваянием, выделкой золотых и серебряных изделий, производством часов, шлифованием драгоценных камней, так и различными другими искусствами, работая как для нашего двора, так и для наших подданных».

В указе следующего года были обозначены также мастера, производившие холодное оружие, столярные изделия, духи, трубы для фонтанов, физические инструменты, ковры и восточные изделия. Тем самым, что они жили в Лувре, все они освобождались от надзора цехов и находились под покровительством короля. Никто не мог им препятствовать работать на публику и брать к себе учеников, и, несмотря на все протесты цехов, они преспокойно производили и сбывали свои товары. Цеховые мастера вынуждены были ограничиться заявлением, что ни один порядочный мастер в Лувре работать не станет, на что никто, конечно, не обращал внимания[3].

Правление Людовика XIII (1610—1643)

Из собрания отдельных, независимо друг от друга работающих мастеров Луврская галерея постепенно превратилась в обширную, основанную на разделении труда мануфактуру, производившую предметы роскоши. В Луврской галерее могли заниматься промыслами лица любой национальности; публика, гулявшая по этой галерее длиной в 210 метров, встречала много итальянцев и фламандцев на пороге их мастерских. На вывесках были изображены имена голландских гранильщиков и фабрикантов турецких ковров[4].

В 1620-х годах, при Людовике XIII, по проекту Жана Лемерсье был возведён центральный павильон будущего Квадратного двора с тремя арочными проходам (павильон Часов), а к северу от него была построена реплика павильона Леско[2]. К этому времени Квадратный двор был признан слишком тесным, и согласно планам Лемерсье площадь двора планировалось увеличить вчетверо. Реализовать этот замысел удалось лишь при следующем короле, Людовике XIV[1].

Лувр во времена Людовика XIV

При Людовике XIV, переехавшем в Версаль, но считавшим крупные строительные проекты выражением силы королевской власти, началась большая перестройка Лувра. Часть окружавшей дворец старой застройки была снесена. К увеличенному вдвое южному крылу было решено пристроить новые корпуса, стилистически представляющие собой реплики знаменитого крыла Леско. Новые корпуса замкнули квадрат внутреннего двора. Главной же постройкой этого периода стала Восточная колоннада[1].

По желанию короля обращенный к центру города фасад Лувра, восточный, должен был отличаться особым великолепием. К проведённому в 1664 году интендантом королевских построек Жаном Батистом Кольбером конкурсу на его сооружение были привлечены лучшие зодчие своего времени — в том числе французы Луи Лево и Франуса Мансар, итальянец Джованни Лоренцо Бернини. Проект Бернини, предложившего снести дворец и построить на его месте новое здание по своему проекту, был негатино воспринят как королевским двором, так и французскими архитекторами. Впрочем, каждый из участников искал протекции при дворе, и Кольбер с целью прекращения интриг заставил архитекторов разработать совместный проект. Основной вклад в разработку этого проекта внёс Клод Перро. Строительство велось в 1667—1673 годах. Фасад длиной 173 м имеет три этажа. На почти лишённый украшений нижний этаж, выполняющий роль монументального цоколя, водружён массивный ордер. Ритм фасаду задают объединяющие второй и третий этажи здания сдвоенные колонны, им вторят колонны центрального павильона, а также пилястры боковых павильонов. Выступающие вперёд боковые павильоны и главный павильон создают пластическую глубину. Современников удивляло отсутствие аттиков и высоких крыш, ранее характерных для французской гражданской архитектуры. Новаторским было и отделение колонн от плоскости стены — прежде было принято применять полуколонны и пилястры. С помощью парного размещения колонн Перро удалось увеличить оконные проёмы, что делало внутренние помещения более светлыми. Благодаря точно найденному ритму, делающему сооружение цельным, но не монотонным, и строгому соблюдению пропорций было достигнуто желаемое королём ощущение величия. Однако Людовик XIV уже охладел к Парижу, и в 1680 году, вскоре после завершения строительства Восточной колоннады, королевский двор окончательно переехал в Версаль. Грандиозная реконструкция была остановлена. За мощной колоннадой восточного фасада скрывались недостроенные здания внутреннего двора, работы по сооружению которых завершились лишь в XIX веке[1][2].

Полстолетия спустя после основания Луврской галереи количество живших там мастеров значительно возросло, образовались мастерские — ковровые, оружейные, ювелирные и мебельные. Одной из мастерских заведовал Андре-Шарль Буль, эбенист, резчик по металлу и позолотчик. В его мастерской стояло 18 станков для производства изделий из чёрного дерева, два столярных станка; там же работали пильщики, бронзовщики и мастера по сборке отдельных частей и окончательной отделке. Вместе с Булем за ходом работ надзирали его четыре сына; его мастерская представляла собой целую мануфактуру, изготовлявшую всевозможную мебель из дерева и бронзы, как, например, корпуса для часов, столы, бюро из мозаики, с медными инкрустациями на черепаховых панцирях, из цветного дерева, книжные шкафы с зеркальными стёклами, люстры, пресс-папье, комоды с бронзовыми украшениями и т. п.[5].


Лувр сегодня

В Луврском дворце сегодня находятся:

  • музей Лувр;
  • Центральный совет декоративно-прикладных искусств (l’Union centrale des arts décoratifs (UCAD)) и его коллекции (декоративно-прикладное искусство, мода и текстиль, рекламное искусство), а также его библиотека и кружки для детей и взрослых в части дворца под названием Карусель;
  • Высшая школа Лувра (входы Rohan и Flore);
  • Музейно-исследовательский центр реставрации (Centre de recherche et de restauration des musées de France (C2RMF)), лаборатория в Карусель и кружки для взрослых в залах Флоры;
  • торговая часть Луврской Карусели (Carrousel du Louvre): 16 000 кв.м., более 50-ти магазинчиков;
  • залы в Луврской Карусели для проведения выставок: 7 100 м, 4 зала для престижных собраний.

Колоннада Лувра

Колоннада Лувра — восточный фасад королевского дворца Лувр в Париже, выходящий на площадь Лувра.

Сооружена в 16671673 гг. архитектором Клодом Перро, братом знаменитого сказочника, на основе первоначального проекта Луи Лево. Протяжённость колоннады 170 метров. Колоннада считается одним из шедевров французского классицизма.

Южный фасад Лувра

На чертеже представлен проект надстройки южного фасада Лувра (со стороны Сены) поверх существовавшего южного фасада архитектора Луи Лево.

Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Луврский дворец"

Литература

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 [www.travel-journals.ru/Paris/architecture/pont-neuf/pont-neuf.htm Архитектурные памятники Парижа]. Проверено 26 апреля 2015.
  2. 1 2 3 4 Моруа А. [royallib.com/read/morua_andre/parig.html#149490 Париж]. — М.: Искусство, 1970. — 115 с.
  3. И. М. Кулишер. Очерки из истории форм промышленности в Западной Европе с XIII до XVIII ст. — Издание Императорского санкт-петербургского университета. — С.-П., тип. Розена; 1906.
  4. Georges d’Avenel. Histoire économique de la propriété, etc. 1894—1926; Том III, с. 455.
  5. Levasseur. Histoire des classes ouvirères et de l’industrie en France avant 1789. 2-е изд., Париж, 1900. — Том II, с. с. 176, 309.

Ссылки

  • [perso.wanadoo.fr/jean-francois.mangin/capetiens/fenetres_filles/louvre.htm По-фр.: Лувр Филиппа-Августа]
  • [www.ina.fr/archivespourtous/index.php?vue=dossier&id=54 Посещение Лувра] Телеархивы Франции (Ina Archives Télé)

Отрывок, характеризующий Луврский дворец

– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.