Лудза

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Лудза
латыш. Ludza
Герб
Страна
Латвия
Статус
краевой город
Регион
Латгалия
Край
Координаты
Первое упоминание
Прежние названия
до 1920 Люцин (Люцинъ), Лужа, Lucyn
Площадь
10,53 км²
Население
8 718 (2016)[1] человек (2016)
Плотность
827.9 чел./км²
Часовой пояс
Телефонный код
+371 657
Почтовый индекс
LV-5701[2]
Код ATVK
0680201[3]

Лу́дза (латыш. и латг.  Ludza), до 1920 года Люцин (также Люцын, польск. Lucyn)[4] — город на востоке Латвии, в Латгалии. Административный центр Лудзенского края.





Содержание

География

Лудза расположена на Латгальской возвышенности (в Лудзенско-Резекненской её части), являющейся самой обширной возвышенностью Латвии, в её восточной части, в основании сложенной главным образом мергелями и доломитами девонского возраста; на поверхности которых развиты рыхлые моренно-глинистые, древнеозёрные и флювиогляциальные отложения. Рельеф моренно-холмистый: камы, древние долины стока, озёрные котловины. Климат континентальный. Средняя температура января составляет −7 — 7,5°, минимальная может доходить до −35°. Средняя температура июля + 16,5 — 17°, максимальная + 35°. Количество осадков в пределах 550—650 мм в год, причём на тёплый период года приходится от 420 до 480 мм. Вегетативный период от 178 до 185 дней. Безлистный период длится до 145 дней. Толщина снежного покрова 25−35 см, он держится около 100 дней.

Реки и озёра

Берега четырёх озёр являются естественными границами города: озеро Лиелайс-Лудзас (рус. Большое Лудзенское или Большая Лужа, латыш. Lielais Ludzas ezers, латг. Ļelys Ludzys azars; пл. 846,4 га, макс. глубина 6,5 м с четырьмя безымянными островами), Дунакля (латыш. Dūnākļa ezers или Dunakļu ezers, латг. Dunakļu azars; пл. 87,2 га, макc. глубина 3,7 м с островом Рожсала (лат. Rožsala)), Звиргзденес (латыш. Zvirgzdenes ezers или Zvirgzdienes ezers, латг. Zvērgzdines azars; пл. 134,2 га, макс. глубина 4,7 м с пятью островами: Лиепу (рус. Липовый), Озолу (рус. Дубовый), Йеву (рус. Ивовый), Лакстигалу (рус. Соловьиный) и Милестибас (рус. Любви) (лат. Liepu, Ozolu, Ievu, Lakstīgalu, Mīlestības)) и Рунтортас (латыш. Runtortas ezers или Runtortu ezers, латг. Runtortys azars; пл. 32,5 га, макс. глубина 3,8 м). В черте города расположено озеро Мазайс-Лудзас (Малое Лудзенское или Малая Лужа, латыш. Mazais Ludzas ezers, латг. Mozīs Ludzys azars; пл. 36,5 га. макс. глубина 2,5 м). Из озера Рунтортас вытекает река Гарбарупе (латыш. Garbarupe), являющаяся естественной границей города и впадающая в протоку Плитница (латыш. Plītnīса), соединяющую озеро Звиргзденес с Малым Лудзенским озером, которое, в свою очередь, соединено протокой с Большим Лудзенским озером, соединённым с озером Дунакля прорытым в 1954 году каналом. Все пять озёр относятся к бассейну реки Великая, которая, в свою очередь, относится к бассейну реки Нарва (через Псковско-Чудское озеро), и в целом — к бассейну Балтийского моря[5].

Ихтиофауна представлена такими видами рыб как плотва (Rutilus rutilus), окунь (Perca fluviatilis), щука (Esox lucius), лещ (Abramis brama), линь (Tinca tinca), европейский угорь (Anguilla anguilla), краснопёрка (Scardinius erythrophthalmus), ёрш (Gymnocephalus cernua), уклейка (Alburnus аlburnus), пескарь (Gobio gobio), густера (Blicca bjoerkna), карп (Cyprinus carpio), золотой карась (Carassius carassius), судак (Stizostedion lucioperca)[5].

Население

По состоянию на 1 января 2015 года по данным Центрального статистического управления численность населения города составила 8 349 жителей[6].

Национальный состав

По данным переписи населения Латвии 2011 года, из 8931 жителей города латыши (латгальцы) составили 57,94 % (5175 чел.), русские — 36,49 % (3259 чел.), белорусы — 2,15 % (192 чел.), украинцы — 1,15 % (103 чел.), литовцы — 1,06 % (95 чел.), поляки — 0,94 % (84 чел.)[7].

Национальный состав города согласно переписи населения 1989 года и по оценке на начало 2015 года[8][9]:

национальность чел.
(1989)
 % чел.
(2015)
 %
всего 11853 100,00% 8349 100,00%
латыши 5487 46,29% 4825 57,79%
русские 5420 45,73% 2972 35,60%
белорусы 331 2,79% 197 2,36%
украинцы 208 1,75% 106 1,27%
поляки 150 1,27% 79 0,95%
литовцы 73 0,62% 24 0,29%
другие 184 1,55% 146 1,75%

В Российской Империи Люцин (Лудза) входил в черту еврейской оседлости и до Второй мировой войны был населен преимущественно евреями. В истории города евреи составляли до 65,8 % (1784) от всего населения города.

Национальный состав населения города Люцин (Лудза) по родному языку (перепись 1897 года):[10]

национальность чел.
(1897)
 %
всего 5 140 100,00%
евреи 2 801 54,49%
белорусы 1 151 22,39%
великорусы 678 13,19%
латыши 237 4,61%
поляки 228 4,44%
малорусы 22 0,43%
немцы 11 0,21%

История

Первое письменное упоминание о Люцине

Официальная версия о первом упоминании Лудзы в письменных источниках основана на сочинении русского историка Н. М. Карамзина «История государства Российского», где он соотносил современный ему город Люцин с Лючиным, упомянутым в Ипатьевской летописи под 1174 годом (6681 год от «сотворения мира»). Летопись сообщает, что в этом году в Лючине у князя Рюрика Ростиславовича родился сын Михаил. В честь этого князь дал город сыну в вотчину и построил церковь Св. Михаила. В этом же сочинении Карамзин противоречит самому себе, упоминая Лучин как город в Смоленском княжестве.

Люцин под властью Ливонии

Начало католической христианизации на территории современной Латвии было положено в 1150 году с прибытием каноника ордена Святого Августина Мейнхарда фон Зегеберга в устье реки Двины на земли, заселённые ливами и получившими название Ливонии. В 1202 году епископ Риги Альберт объявляет Ливонию территорией, находящейся под особым покровительством Матери Божьей (лат. Terra Mariana — Земля Марии). С 1207 года Земля Марии — вассальное княжество в составе Священной Римской империи.

В 1202 году аббатом цестерианского монастыря Св. Николая в Дюнамюнде Теодорихом Торейдским (Theoderich von Toreida) было основано Братство воинов Христа Ливонии (лат. Fratres miliciae Christi de Livonia), известное как Орден меченосцев (нем. Schwertbrüderorden).

В мае 1237 года во временной резиденции папы Григория IX в итальянском городе Вите́рбо произошло слияние потерпевшего поражение в битве при Сауле 22 сентября 1236 года Ордена меченосцев и Тевтонского ордена. Возникшее в Ливонии ландмейстерство Тевтонского ордена (в русской историографии более известное как Ливонский орден) завершило в XIII веке завоевание территории Лотыголы (рус. Лотыгольская земля, латыш. Lotigola, латг. Lotygola), постройкой орденских замков. Время постройки Лудзенского замка доподлинно неизвестно. Наиболее поздней возможной датой возведения, основанной на вытеснении кирпичом камня как основного строительного материала, называется 1399 год (ландмейстером Веннемаром фон Брюггенеем, нем. Wennemar von Brüggenei).
После создания в 1435 году Ливонской конфедерации (как результата поражения Ливонского ордена 1 сентября 1435 года в битве под Вилькомиром), включавшей в себя Ливонский орден, Рижское архиепископство, Дерптское, Эзель-Виккское и Курляндское епископства, Люцин остался во владении Ордена вплоть до его ликвидации в 1561 году.

В 1481 году войска Великого князя Московского Ивана III Васильевича (Ивана Великого) вторглись в Ливонию в ответ на осаду Пскова годом ранее Ливонским орденом. Люцинский замок был разрушен. Лишь в 1525 году, ввиду нормализации отношений, Ордену удалось его восстановить. Однако в 1552 году замок вновь был разрушен русскими под предводительством воеводы, князя Григория Ивановича Тёмкина-Ростовского.

Люцин в Ливонскую войну

В сентябре 1557 года в литовском местечке Посволь (совр. Па́свалис, лит. Pasvalys) между Великим княжеством Литовским и Ливонской конфедерацией был подписан ряд договоров (Посвольский мир), которые обычно рассматриваются как грубое нарушение условия ливонско-московского мирного договора 1554 года о запрете Ливонии вступать в военный союз с Великим княжеством Литовским. Некоторые историки полагают, что именно заключение этих договоров стало поводом для начала Ливонской войны (1558—1583) царём всея Руси Иоанном IV (Иваном Грозным).

Русское царство начало войну с ослабленной внутренними проблемами Ливонской Конфедерацией с вторжения 40-тысячной армии под командованием казанского хана Шах-Али (тат. Şahğali) в январе — феврале 1558 года. В результате последовавших за ним ещё более успешных походов Ливония потеряла обширные территории и людские ресурсы, что вынудило её искать помощи у своих союзников.

В мае 1559 года, во время очередного перемирия (которое продлилось с марта по ноябрь), коадъютор Ливонии Готхард фон Кеттлер (Gotthard von Kettler) отправился в Вену к императору Священной Римской империи Фердинанду I в надежде на помощь, но не нашёл понимания. Возвращаясь через Великое княжество Литовское, ему с трудом удалось убедить короля Польши и Великого князя Сигизмунда II Августа изменить условия Посвольского мира и подписать с ним 31 августа 1559 года в Вильне договор с обещанием защищать Ливонию против русских, за что королю, среди прочего, были заложены несколько орденских замков, в том числе Лудзен.

По данным ревизии 1599 года, в местечке, возникшем возле замка, было 24 дома, хозяевам которых вменялось в обязанность иметь саблю и мушкет с достаточным запасом пороха и пуль, чтобы, в случае необходимости, принять участие в защите замка. За это они были наделены землёй под свои усадьбы, огородами и полями. Кроме того, им была дарована вольность не платить налоги Речи Посполитой и замку в течение девяти лет, срок которой истекал в 1599 году, но по просьбе старосты Люцина она была продлена на пять лет. В местечке была корчма, в которой производились на продажу пиво и солод для хлебного вина (водки), что приносило 40 злотых годового дохода.

После пленения в августе 1560 года русскими войсками ландмейстера Иоганна Вильгельма фон Фюрстенберга (Johann Wilhelm von Fürstenberg) в столице Ливонского ордена Феллине (нем. Fellin, совр. Ви́льянди, Эстония), ландмейстерство перешло к Готхарду фон Кеттлеру, который в ноябре 1561 года заключил с Сигизмундом II Августом в Вильне Виленскую унию. В соответствии с этим договором Ливонская конфедерация упразднялась; на части земель Ливонского ордена образовывалось Герцогство Курляндское и Семигальское, а остальная часть (включая Люцин) отходила к Великому княжеству Литовскому.

В 1566 году на этой территории было образовано Задвинское герцогство (польск. Księstwo Inflanckie — Княжество Инфлянтское), до заключения Люблинской унии в 1569 году бывшее провинцией Великого княжества Литовского, а после образования Речи Посполитой — под совместным управлением Польши и Литвы. Немецкий Ludsen сменил название на польский Lucyn.

В ходе Ливонской войны в Люцин прибыл польский король Стефан Баторий. Он приказывает замок укрепить и разместить в нём тысячный гарнизон.

В июле (по другим данным — в августе) 1577 года Люцин (русские называли город Лужа) без боя заняли войска под личным командованием Иоанна IV Грозного. Парламентёры командира немецкого гарнизона крепости Юргена фон Олденбокума (Jürgen von Oldenbokum) заявили Иоанну, что «за Стефаном быти не хотели и ему не присягнули и по се время, а надеялись на Государя, что их Государь пожалует под сильную руку возьмет для того, что Лифлянская земля вотчина государева». Иоанн приказал отправить гарнизон с семьям в Москву и «разобрав, устроить поместьми и деньгами; а которые пригодятся в пушкари и в стрельцы, и тех устроить жалованьем денежным и хлебным». Воеводой крепости был назначен Григорий Фёдорович Колычёв-Гуща.

В 1581 году Стефан Баторий, возвращаясь из похода на Псков, прибыл в Люцин. На требование сдачи крепости последовал отказ — гарнизон замка открыл огонь по подъехавшим к воротам королевским парламентёрам. Стефан Баторий от штурма замка отказался.

15 января 1582 года в деревне Киверова Гора между Речью Посполитой и Российским государством был заключен Ям-Запо́льский мир, завершивший Ливонскую войну. Люцинский замок был возвращен Речи Посполитой, в составе которой находился до 1772 года.

Люцин в составе Речи Посполитой

После заключения Ям-Запольского мира Люцин стал частью созданного Речью Посполитой Венденского воеводства (польск. Województwo wendeńskie), фактически прекратившего своё существование к 1620 году вследствие поражения Польши в войне со Швецией в 1600—1629 годах. В 1629 году сохранённая за Речью Посполитой территория Венденского воеводства получила название Инфлянтского воеводства (польск. Województwo inflanckie), или Польских Инфлянт (польск. Inflanty Polskie), территория которого делилась на пять трактов (польск. trakt): Динабургский, Режицкий, Мариенхауский, Пилтинский и Люцинский (польск. trakt lucyński) с центром в Люцине.

Находясь в составе Речи Посполитой, с 1582 по 1772 годы Люцин дважды становился ареной боевых действий.

В 1625 году, во время очередной польско-шведской войны, по приказу генерал-губернатора Шведской Ливонии Якоба Делагарди крепость занял отряд полковника Ханса фон Врангеля (Hans von Wrangel, 1588—1663) — ливонского немца на шведской службе[11][12]. В присоединённой к шведским владениям крепости некоторое время размещалась ставка шведского короля Густава II Адольфа. В сентябре 1629 года в деревне Альтмарк (нем. Altmark; совр. Стары-Тарг, Польша) между Швецией и Речью Посполитой было заключено Альтмаркское перемирие сроком на 6 лет. По этому договору Речь Посполитая вернула себе Инфлянты, включая Люцин.

В очередной раз Люцин пострадал от военных действий в ходе русско-польской войны 1654—1667 гг. Война началась в 1654 году после решения Земского собора Российского государства поддержать восстание гетмана Войска Запорожского Богдана Хмельницкого против Речи Посполитой и исполнить решение, принятое Земским собором годом раньше, о подданстве запорожских казаков московскому царю.

Во время Государева похода 1654 года русского царя Алексея Михайловича Люцинский замок был осаждён отрядом воеводы Льва Андреевича Салтыкова в октябре, и взят штурмом в конце ноября лишь после подхода подкреплений и взрыва подкопа, разрушившего часть стены крепости. Люцин оставался под властью Российского государства до подписания Андру́совского перемирия в 1667 году, завершившего русско-польскую войну 1654—1667 гг. возвращением захваченных Польских Инфлянт Речи Посполитой.

В 1678 году Сеймом Речи Посполитой в Гродно была учреждена специальная комиссия (известная как Гродненская комиссия), в задачу которой входило выяснение состояния католицизма в Латгалии и содействие в её рекатолизации.

На основании выводов комиссии Варшавский Сейм Речи Посполитой 1683 г. указом короля Яна III Собеского велел Люцинскому старосте построить римско-католический костёл (строительство которого было закончено весной 1686 г.) и плебаний (жилой дом и хозяйственные постройки для нужд плебана — католического приходского священника)[13][14].

Есть доводы в пользу существования католического костёла и до 1686 года: в люстрации (подробном описании государственного имущества с указанием доходов, численности народонаселения и прочего для финансовых, военных и иных целей) Люцинского замка 1599 г. упомянут небольшой деревянный костёл (Kościółek), построенный старостой Люцина на месте сожжённой русскими в 1654 году лютеранской кирхи)[13][14].

1765 или 1768 годом датируется первое захоронение на еврейском кладбище Люцина (в то время это место находилось за городской чертой): по обвинению в осквернении христианской веры решением самосуда был сожжён на костре деревенский портной Моше бен Давид[15].

Люцин в составе Российской Империи

В феврале 1772 года в Вене была подписана конвенция о разделе Речи Посполитой между Прусским королевством, Австрийской и Российской империями. По именному указу Императрицы Всероссийской Екатерины II от 16 августа 1772 года данному графу З. Г. Чернышёву «О принятии под Российскую державу уступленных от Польши провинций…» было велено между 1 и 7 сентября 1772 года ввести войска на присоединяемые территории дабы воспрепятствовать возможному неповиновению населения и обеспечить беспрепятственный переход под российский суверенитет с опубликованием Плаката (о присоединении к Российской империи) от имени генерал-губернатора и назначением сроков и людей к принятию присяги на верность новому Отечеству[16].

На тот момент в Люцине проживало 195 мещан (в основном католиков) и 32 еврея (присутствие евреев выделялось особо)[13][17].

По именному указу Сената от 23 октября 1772 года «О присоединении к Российской империи от Речи Посполитой польских земель и о разделении оных на две губернии: Псковскую и Могилевскую» местечко Люцин Люцинского уезда стало частью Двинской провинции Псковской губернии[18].

По именному указу, данному Сенату Екатериной II от 24 августа 1776 года «Об открытии Полоцкой и Псковской губерний» повелевалось Псковскую губернию переименовать в Полоцкую, составной частью которой стал Люцинский уезд[19].

22 марта 1777 года именным указом, данным Сенату «Об учреждении Могилёвской губернии из 12, а Полоцкой из 11 уездов», подписанным Екатериной II, местечко Люцин получило статус города[20].

21 февраля 1778 года Именным указом, объявленным Сенату «О Высочайше утверждённых планах двадцати двум городам Могилевского и Полоцкого наместничеств», город Люцин получил первый официальный городской план[21].

21 сентября 1781 года Высочайше утверждённым докладом Сената «Об утверждении гербов городам Полоцкого наместничества» был утверждён герб города Люцин, созданный герольдмейстером, действительным статским советником А. А. Волковым[22][23][24].

В 1784 году к городу было приписано 1491 жителей (803 мужчины и 688 женщин). Из них 981 были евреями (65,8 % численности населения города)[15].

Вступивший на престол в ноябре 1796 г. Император Всероссийский Павел I именным указом от 12 декабря 1796 г., данным Сенату «О новом разделении Государства на губернии», объявил о создании Белорусской губернии, частью которой стал Люцинский уезд[13][25].

Указом Правительствующего Сената Российской империи от 27 февраля 1802 года «Об учреждении губерний Малороссийских: Черниговской и Полтавской и Белорусских: Могилёвской и Витебской», подписанным Императором Всероссийским Александром I, Люцинский уезд стал частью Витебской губернии[26].

В 1833 году на втором этаже присутственного корпуса управления уездного начальства во временной церкви начал действовать постоянный православный приход Люцина с 496 прихожанами.

В 1864 году в Люцине было 3530 жителей, принадлежавших к следующим религиозным конфессиям: 1200 католиков, 37 протестантов, 54 старообрядца, 416 православных и 1778 иудеев[13].

Увеличение численности лютеран в Люцине во второй половине XIX в. вследствие политики поощрения приобретению земель лютеранскими переселенцами из Лифляндии у неблагонадёжных, с точки зрения властей Российской империи, поляков — католиков Латгалии, поддержавших Польское восстание 1863 года, вызвало потребность в строительстве кирхи. Землю для строительства в Люцине пожертвовал этнический немец по фамилии Бекер (Beker). В письменных источниках приводятся разные даты возведения деревянной кирхи (с 1844 по 1864), сгоревшей в 1866 г. На том же месте в 1872 году была построена кирпичная кирха, существующая и по сей день.

В 1883 году люцинским евреем Хаимом Суэром был открыт первый в Люцине книжный магазин, при котором в 1884 году открылась первая люцинская библиотека, в 1888 году насчитывавшая в своих фондах 1116 книг при 44 читателях, из них 38 были мужчинами и 6 женщинами.

По данным 1887 года в Люцине было 5460 жителей обоего пола, численность которых по сословиям была следующей: 4466 мещан (2177 мужчин и 2289 женщин), 586 лиц военного звания (298 мужчин и 297 женщин), 143 крестьянина (73 мужчины и 70 женщин), 95 купцов (45 мужчин и 50 женщин), 126 дворян (69 мужчин и 57 женщин), 11 лиц православного духовенства (5 мужчин и 6 женщин), 2 лица римско-католического духовенства, 2 еврейских священнослужителя, 7 иностранных граждан (5 мужчин и 2 женщины). Среди них было 13 почётных граждан (6 мужчин и 7 женщин). По вероисповеданию более всего было иудеев — 2,403 (1,201 мужчин и 1,202 женщины), 1,913 католиков (988 мужчин и 925 женщин), 1,006 православных (529 мужчин и 477 женщин), 111 раскольников (56 мужчин и 55 женщин) и 27 лютеран (16 мужчин и 11 женщин)[27].

По данным Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года, в Люцине проживало 5140 жителей (2426 мужчин и 2714 женщин), в том числе евреи — 2 801, белорусы — 1 151, русские — 678, латыши — 237, поляки — 228[28].

В 1898 году акционерное общество «Московско-Виндавско-Рыбинская железная дорога» во исполнение Высочайшего Указа российского Императора Николая II от 1897 года начало работы по прокладке железной дороги от Москвы до города-порта на побережье Балтийского моря Виндавы (совр. Вентспилс). В соответствии с планом строительства на расстоянии одной версты от города Люцин была построена железнодорожная станция, начавшая работу с пуском в эксплуатацию участка полотна от Москвы до Крейцбурга (совр. Крустпилс) в сентябре 1901 года.

С началом строительства железной дороги вблизи Люцина в город стали прибывать старообрядцы, так или иначе связанные с её постройкой. До этого малочисленное старообрядческое население города (в 1883 г. в Люцине проживало 36 старообрядцев, в 1843 г. — 62) довольствовалось отправлением служб в расположенной вблизи города Арканской моленной, но возросшему числу прихожан стала необходима собственная моленная, под которую организованное в 1900 г. Люцинское староверческое общество начало арендовать частный дом, ставший к 1903 г. уже тесным (в 1902 г. в городе насчитывалось 93 староверческие семьи). Для строительства собственного молитвенного дома была создана инициативная группа в лице М. Г. Носарева, И. Л. Большакова, К. В. Добрынина и Я. Н. Никитина (за несколько дней собравшая необходимые 1600 рублей золотом), и уже в 1905 году была освящена Люцинская моленная во имя Благовещения Пресвятой Богородицы. В этом же году было основано городское староверческое кладбище. В 1912 году Люцинская община Старопоморского согласия насчитывала 738 прихожан при одном наставнике. В 1921 г. приход насчитывал 489 прихожан, в 1940 г. — 549. В 1922 г. моленная сгорела и была отстроена на новом месте лишь в 1929 году ввиду финансовых и организационных проблем.

Люцин после Февральской революции 1917 года в России

12 марта 1917 года в Петербурге, сразу после победы Февральской революции, Латгальским обществом помощи жертвам войны (латыш. Latgaliešu kara upuru palīdzības biedrība, латг. Latgalīšu bīdreiba paleiga kara upurem) были организованы дебаты об отделении Двинского, Режицкого и Люцинского уездов, большинство населения которых составляли латыши и латгальцы, от Витебской губернии и воссоединении этих трёх латгальских уездов с двумя другими историческими областями проживания латышей — Видземе и Курземе. Большинство делегатов (43 за, 23 против) проголосовало за проведение в апреле 1917 года в Режице объединительного съезда.

26 и 27 апреля 1917 года в Режице состоялся Первый Латгальский латышский конгресс (латыш. Pirmais Latgales latviešu kongress, латг. Pyrmais Latgolas kongress), известный также как Латгальский объединительный конгресс (латыш. Latgales Apvienošanās kongress), который постановил, что латыши Курземе, Видземе и Латгале являются единым народом, и что Латгалия, являясь неотъемлемой составляющей частью Латвии, имеет при этом право на автономию, ввиду ряда причин культурно-исторического развития.

9 августа Временное правительство под председательством А. Ф. Керенского постановило назначить выборы во Всероссийское Учредительное собрание на 12 ноября, а созыв Учредительного собрания — на 28 ноября 1917 года.

Выборами во Всероссийское Учредительное собрание по Люцинскому уезду руководила Уездная избирательная комиссия в составе председателя, административного судьи по Люцинскому уезду Е. Г. Морманна, товарища председателя Я. И. Нобеля, мировых судей Я. И. Вабеля и А. И. Чернецкого, представителей уездной земской управы М. А. Дембинского и П. А. Муйзенека. Членами комиссии от городской думы Люцина были Е. И. Штернин и Р. Ш. Поляк, от городской управы — П. А. Предит и Н. П. Рудковский, а также два представителя от латгальских избирательных списков: социалистов-федералистов и крестьян Латгалии (№ 11) и латышей демократов-националистов (№ 12). В выборах участвовало 14 кандидатских списков от политический партий и общественных организаций. Согласно официальным данным в процентном соотношениии список № 1 (партия социалистов-революционеров (эсеров)) получил 15,2 % голосов избирателей, № 2 (трудовая народно-социалистическая партия) — 0,3 %, № 3 (партия кадетов) — 0,7 %, № 4 (Латгальская социалистическая партия трудового народа) — 4,7 %, № 5 (РСДРП(б)) — 54,9 %, № 6 (блок Витебского белорусского народного союза и Союза православных и единоверческих приходов Полоцкой епархии) — 0,8 %, № 7 (еврейский национальный избирательный комитет) — 4,6 %, № 8 (Витебский губернский союз земельных собственников и общество старообрядцев Витебской губернии) — 0,7 %, № 9 (РСДРП (объединӫнная) и Бунд) — 0,6 %, № 10 (объединённые польские организации) — 0,5 %, № 11 (социалисты-федералисты и крестьяне Латгалии) — 12 %, № 12 (латыши демократы-националисты) — 4,6 %, № 13 (крестьяне Витебской губернии) — 0,3 %, № 14 (граждане Болецкой волости Городокского уезда) — 0,1 % голосов[29].

Победе партии большевиков (РСДРП(б)) в Люцинском уезде в большой мере способствовало то, что в нарушение указания начальника штаба Двинского военного округа солдаты Северного фронта русской армии, расквартированные в большом количестве в латгальских уездах Витебской губернии и находившиеся под влиянием большевиков, обязанные голосовать отдельно от гражданского населения, проголосовали вместе с ними[29].

3 — 4 декабря 1917 года в Режице состоялся Съезд Советов латгальских уездов Витебской губернии (латыш. Vitebskas guberņas latgaliešu apriņķu padomju kongress), или Второй Латгальский конгресс (латыш. Otrais Latgales kongress). По инициативе конгресса Совет Народных Комиссаров РСФСР 14 декабря 1917 года принял постановление о передаче Двинского, Режицкого и Люцинского уездов из состава Витебской губернии в состав Лифляндской губернии.

Люцин в период германской оккупации в 1918 году

В связи со срывом переговоров в Брест-Литовске германские войска 18 февраля 1918 года начали повсеместное наступление на Восточном фронте. В этот же день ими был занят Двинск, а 22 февраля — Режица.

Вечером 22 февраля 1918 года в оставленный за день до этого отступающей русской армией город вошла рота солдат германской армии. За день до оккупации город был обстрелян пулемётным огнём с аэроплана, что вместе с занятием без боя Люцинской железнодорожной станции прибывшим из Режицы на поезде подразделением германских войск, вызвало панику у городских жителей, и ускорило паническое бегство отступающих русских частей.

В результате Ноябрьской революции в Германии и провозглашения её республикой 9 ноября 1918 года уже 11 ноября ею было подписано Компьенское перемирие, означавшее капитуляцию Германии и окончание Первой мировой войны. Воспользовавшись создавшейся ситуацией, 13 ноября 1918 года Советское правительство аннулирует Брест-Литовский мир, а 29 ноября В. И. Ленин отдает указание главнокомандующему Вооружёнными Силами РСФСР латышу Иоакиму Вацетису оказать поддержку в установлении советской власти на оккупированных Германией территориях.

В то же время 17 ноября 1918 года в Риге в результате слияния Временного национального совета Латвии и Демократического блока был сформирован Народный совет Латвии, провозгласивший 18 ноября 1918 года независимую Латвийскую Республику. 19 ноября 1918 года было создано временное правительство во главе с Карлисом Улманисом, которое 26 ноября 1918 года было признано де-факто Германией.

Германская оккупация Люцина закончилась в 7 часов утра 28 ноября 1918 года в связи с капитуляцией Германии в Первой мировой войне. По Компьенскому договору между Антантой и Германией последняя должна была денонсировать Брест-Литовский договор и сохранять своё военное присутствие на оккупированных территориях России до прибытия войск Антанты. Однако по негласной договорённости с германским командованием территории, с которых выводились германские войска, занимали части Красной Армии РСФСР. Так, уже через три часа после вывода из города германских войск, в него вошёл отряд красноармейцев.

Лудза в составе Латвийской Республики

В ночь с 20 на 21 января 1920 г. части Красной Армии и коммунистическое руководство города поспешно оставили Люцин. Чтобы не допустить хаоса безвластия, власть в городе перешла в руки срочно созданного временного гражданского комитета из восьми человек под председательством частного поверенного А. А. Букловского. 24 января в город для разведки прибыло подразделение Латвийской Армии, опубликовавшее воззвание с призывом к сохранению мира и спокойствия, и объявившее о восстановлении частной собственности и свободы торговли. 26 января 1920 года в Люцин вошёл 2-й Вентспилский пехотный полк подполковника Яниса Эзериньша, торжественно встреченный городским комитетом и лояльными к новой власти местными жителями.

Люцин де-факто стал частью Латвийской Республики. 30 января 1920 года между Латвийской Республикой и РСФСР было заключено перемирие, а 1 февраля 1920 года подписан дополнительный договор, определивший установившуюся линию фронта в качестве демаркационной линии. 11 августа 1920 года в Риге был подписан Рижский мирный договор, по которому Люцин стал частью Латвийской Республики де-юре.

В 1920 году просуществовавшее несколько веков название города Люцин было изменено на латышское Лудза. С переименованием города Лудза стала административным центром Лудзенского уезда (латыш. Ludzas apriņķis), просуществовавшего до административно-территориальной реформы 1949 года.

3 октября 1921 года в Лудзе начала свою работу частная Лудзенская реальная гимназия (латыш. Ludzas reālģimnāzija) под руководством директрисы Фелиции Брице (Felicija Brice, 1888—1954)[30], которая в апреле 1925 года перешла в государственное подчинение и до 1940 года называлась Лудзенской государственной гимназией (латыш. Ludzas valsts ģimnāzija).

16 июля 1922 в Лудзе вышел первый номер еженедельной газеты на русском языке «Народная газета». Это издание Союза беспартийных латгальцев под редакцией Станислава Кублицкого прекратило своё существование после третьего выпуска[31][32].

С началом всё более заметной белорусской общественно-политической активности в Латвии к осени 1919 года, белорусское население Лудзы также приняло в ней непосредственное участие. Летом 1921 года было создано лудзенское отделение товарищества «Бацькаўшчына», при поддержке которого, и при субсидии от Белорусского отдела Министерства образования 1 сентября 1922 года, несмотря на сопротивление русского и польского населения города, добивавшегося от городских властей недопущения предоставления белорусам Лудзы возможности получения образования на родном языке, была открыта частная Лудзенская белорусская гимназия с 59 учащимися. С 1 августа 1923 года гимназия переходит в государственное подчинение с полным финансированием от Министерства образования. Первыми директорами гимназии были Г. С. Плыгавко и А. Н. Орлов, которого в апреле 1923 года сменил К. Б. Езавитов, стараниями которого стал выходить школьный ежемесячный журнал «Ластаўка» (вышло 9 номеров), где публиковались стихи учащихся и другие материалы, а в 1924 году был издан (на гектографе) рукописный сборник стихов гимназистов; так же им в мае 1923 года был создан скаутский кружок (вначале как звено первого в Латвии белорусского 45 отряда латвийских скаутов Даугавпилской белорусской гимназии), впоследствии ставший 63 отрядом скаутов, запрещённый властями в апреле 1924 года, а также запрещённый в 1925 году созданный в июне 1923 года 32 отряд гайд. Кроме того, в 1922 году при гимназии был организован ученический театральный кружок. В связи с проходившим в 1924-25 гг. так называемым «белорусским процессом» над белорусскими преподавателями по обвинению в сепаратизме (впоследствии оправданными), К. Б. Езавитов был отстранён от должности директора в апреле 1924 года и арестован. Вслед за ним был арестован и исполняющий обязанности директора гимназии В. В. Пигулевский; а 10 июля 1925 года Министерство образования приняло решение о закрытии гимназии, в четырёх классах которой на тот момент обучалось 45 учеников, последним директором которой был А. И. Шкультин. За время своего существования гимназия успела сделать один-единственный выпуск: в 1925 году успешно закончили курс 6 выпускников[33].

В 1923 году Сейм (парламент) Латвийской Республики принял «Закон о гербах учреждений самоуправлений», обязывавший управы каждого города использовать герб. Имевшиеся гербы, как правило, содержали символику Российской империи, что не увязывалось с идеологией только недавно провозглашённого независимого государства. Для решения этого и других вопросов этим же законом учреждался Геральдический комитет. К концу 1924 года Геральдический комитет принял 37 городских гербов и два герба местечек, включая новый герб Лудзы (автор — известный латвийский художник Рихард Заринь, Rihards Zariņš). Все они были утверждены Президентом Латвии Янисом Чаксте 31 октября 1925 года[34].

11 июня 1938 года в доме Мордуха Бунимовича (в 1930-х гг. владелец большого писчебумажного магазина в Лудзе)[35] начался самый разрушительный в истории Латвии пожар, уничтоживший 371 здание. За медицинской помощью обратились 200 человек, тяжелые ожоги получили трое[36].

Лудза в составе СССР

5 октября 1939 г. был подписан договор о взаимопомощи между СССР и Латвией сроком на 10 лет, предусматривавший ввод в последнюю 25-тысячного контингента советских войск. 16 июня 1940 года Советский Союз предъявил Латвии ультиматум с требованием привести к власти дружественное СССР правительство и допустить на её территорию дополнительный армейский контингент. Условия были приняты. 14 июля 1940 года были проведены внеочередные парламентские выборы, победу на которых одержало прокоммунистическое объединение Блок трудового народа. 21 июля 1940 года новоизбранный Народный Сейм провозгласил о создании Латвийской Советской Социалистической Республики, а 5 августа Латвия вошла в состав СССР как одна из союзных республик.

После вхождении Латвии в состав СССР в 1940 году старая и строящаяся новая лютеранские кирхи были национализированы (дом пастора был национализирован в 1944 году). Внутреннее убранство старой кирхи было либо разграблено, либо уничтожено. Уцелела лишь алтарная картина, переданная на хранение в Лудзенский краеведческий музей. В собственности общины осталась лишь часовня.

14 июня 1941 года на основании «Директивы НКВД СССР о выселении социально-чуждого элемента из республик Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии и Молдавии» из Лудзы во внутренние районы СССР были депортированы 107 человек[37].

В составе СССР Лудза просуществовала меньше года: уже в начале июля 1941 года она была оккупирована войсками Третьего Рейха.

Лудза в составе Третьего рейха

3 июля 1941 года в Лудзу без боя входят германские войска. Лудза становится частью Динабургской окружной области (нем. Kreisgebiete Duenaburg) генерального округа Латвия созданного 1 сентября 1941 года рейхскомиссариата Остланд. 18 ноября 1941 года было создано Министерство оккупированных восточных территорий и предоставлено местное самоуправление в генеральных округах рейхскомиссариата, при полном сохранении верховной власти германских генеральных комиссаров.

По переписи населения 1935 г. в Лудзе жили 1518 евреев — 27 % всех жителей. До установления советской власти в 1940 году из 302 городских магазинов и мастерских в собственности или аренде у евреев находилось 191 предприятие, то есть 63 %[38].С началом войны около 300—400 евреев Лудзы и беженцев эвакуировались в глубь территории СССР[38].

Первой антиеврейской акцией новой власти стал арест беженцев из Латвии и Литвы, в большинстве своем женщин и детей, всего около 150 человек, помещённых в городскую тюрьму. В ночь на 15 июля 1941 года часть арестованных была расстреляна[38].

20 июля 1941 года было создано гетто, в котором находилось около 1000 человек. Евреи в гетто подвергались грабежу, издевательствам и насилию; за малейшее сопротивление расстреливали на месте[38].

Первый массовый расстрел узников гетто произошёл в конце июля 1941 г.: по приказу немецкого коменданта города расстреляли около 40 нетрудоспособных евреев. Второй, самый массовый расстрел, в котором было расстреляно около 800 человек, произошёл 17 августа 1941 г.[38].

В ночь на 27 августа 1941 года по приказу коменданта гетто были доставлены около 30 молодых евреек. Все женщины были изнасилованы, а на рассвете расстреляны[38].

Всего в Лудзе погибло около 1200 евреев. До 150 из них были беженцы из других районов Латвии и Литвы. Из евреев Лудзы, оказавшихся в оккупации, спаслось 4 человека[38].

Часть домов и земельных участков расстрелянных евреев, а также горожан, бежавших в Россию, были национализированы. По сведениям Лудзенского городского отдела жилищного хозяйства, на 3 июля 1942 г. из 137 национализированных домов 70 принадлежало евреям, из 256 квартир 186 принадлежало евреям, из 106 земельных участков 54 были еврейской собственностью. Из не национализированного к этому времени недвижимого имущества в справке указано: домов — 258, из них принадлежали евреям 250; квартир — 280, из них принадлежали евреям 268; земельных участков — 208, из них принадлежали евреям 200. Часть домов и квартир евреев были переданы местным жителям. В 1942—1944 гг. в Лудзе появляются жители из окрестных деревень: они либо покупают, либо арендуют дома убитых евреев у городского управления. В 1943 г. в Лудзе появляются несколько десятков семей — беженцев из России. Они тоже арендуют жильё уничтоженных. Некоторые из них остались в Лудзе после войны и дома остались в их собственности[38].

Ещё до переселения в гетто все еврейские дома и квартиры подверглись грабежам. После отправки евреев в гетто немцы и полицейские возвращались в пустые дома и забирали все лучшее, часть вещей, оставленных евреями, описала городская управа. Имущество и ценные вещи, отобранные в местах расстрелов, были поделены между убийцами. Часть имущества убитых евреев поступала в специализированные склады, откуда отправлялась в Германию. Другая — распределялась по специальным спискам для работавших в немецких учреждениях, а также в магазины, где их покупали местные жители. Были ограблены синагоги города. Вся серебряная утварь по приказу немцев была передана им. Священные книги были или сожжены, или использовались местными жителями для хозяйственных нужд[38].

6 января 1942 года в Гарбаровском лесу были расстреляны около 130 цыган Лудзы[39].

Вновь в составе СССР

В результате начавшегося в 4 часа утра боя, уже к 8 часам 23 июля 1944 года силами 90-го гвардейского стрелкового полка подполковника В. Н. Андроникова 29-й гвардейской стрелковой дивизии при поддержке 19-го гвардейского стрелкового полка подполковника И. Д. Курганского и 23-го гвардейского стрелкового полка подполковника Г. И. Ломова 8-й гвардейской стрелковой дивизии 10-й гвардейской армии 2-го Прибалтийского фронта из Лудзы были выбиты части 126-й пехотной дивизии Вермахта[40] под командованием генерал-лейтенанта Готхарда Фишера (Gotthard Fischer). В середине дня тыловые подразделения 8-й гвардейской стрелковой дивизии были расквартированы в городе. Они организовали разминирование улиц и строений и взятие под охрану складов с оружием, боеприпасами и горючим. Вместе с ними в Лудзу прибыли представители партийных и советских органов, следовавшие за войсками, чтобы подготовить здания для размещения ЦК Коммунистической партии Латвии и Совета Народных Комиссаров Латвийской ССР.

В тот же день в городском парке был похоронен погибший в бою при освобождении Лудзы командир роты 23-го полка 8-й гвардейской стрелковой дивизии Герой Советского Союза лейтенант В. И. Зайцев.

26 июля 1944 года в Лудзе собрался пленум ЦК Компартии Латвии. Он обсудил вопрос о состоянии народного хозяйства в освобождённых районах Латвийской ССР[41].

В августе 1944 года в Лудзе на латышском и русском языках начала выходить газета «Лудзенская правда» (латыш. Ludzas Taisneiba"), в 1961 году сменившая своё название на «За победу коммунизма» (латыш. Par Komunizma Uzvaru). С восстановлением независимости Латвийской Республики название газеты в 1990 году изменено на «Лудзас Земе» (латыш. Ludzas Zeme)[42].

С 1947 по 1956 гг. в старом здании лютеранской кирхи размещался краеведческий музей, в дальнейшем — актовый и спортивный зал. Новое, недостроенное здание кирхи, было перестроено под кинотеатр (кинотеатр «Искра» был снесён в 1974 году, а на его месте в 1981 году разбит сквер и установлен демонтированный в настоящее время памятник Ленину).

25 марта 1949 года на основе постановления Совета министров СССР за № 390—138сс от 29 января 1949 года и приказа от 12 марта 1949 г. министра внутренних дел СССР № 00225 «О выселении с территории Литвы, Латвии и Эстонии кулаков с семьями, семей бандитов и националистов» (операция «Прибой») из Лудзы во внутренние районы СССР были депортированы 39 человек[43].

В результате административно-территориальной реформы 1949 года, с 31-го декабря был упразднён Лудзенский уезд, и Лудза стала административным центром Лудзенского района (латыш. Ludzas rajons), просуществовавшего до 2009 года.

Вновь в составе Латвийской Республики

4 мая 1990 года была принята Декларация Верховного Совета Латвийской ССР о восстановлении независимости Латвийской Республики[44]. 6 сентября 1991 года Госсовет СССР принял постановление о признании независимости Латвийской Республики.

С 1 июля 2009 года, после ликвидации районов в Латвии, Лудза — центр Лудзенского края (латыш. Ludzas novads).

Известные люди

Родившиеся в Лудзе

Жившие и работавшие в Лудзе

  • Элиэзер Дон Ихье (Лейзер Донхин) (1883, Дрисса (совр. Верхнядзвінск, Белоруссия) — 1926, Лудза) — раввин Лудзы c 1876 по 1926 гг. Автор нескольких книг на иврите по вопросам иудаизма, высоко оценённых еврейскими религиозными авторитетами. Среди них: «Эвен штия» (ивр. «אבן שת׳ה», Вильна,1893), «Таам магидим» (ивр. «טעם מגדים — ליקוטי םינגד», Лудза, 1934) и др.[35]
  • Рекашев, Анисим Петрович (1859—1955) — известный врач Лудзенского уезда.
  • Сергей Петрович Сахаров (белор. Сяргей Пятровіч Сахараў; 1880, Полоцк, Витебская губерния — 1954, Рига) — белорусский фольклорист, историк православной церкви, этнограф, педагог, публицист, общественно-политический деятель Латвийской Республики. С 1902 по 1907 год учительствовал в Люцинском начальном городском училище. В 1917—1921 гг — директор и преподаватель Лудзенской городской гимназии. В 1905 году венчался в Люцине с Ольгой Федоровной Никонович, которая была дочерью протоиерея Федора Никоновича — настоятеля Люцинского собора и благочинного всех церквей Люцинского уезда, члена 3-й Государственной Думы. В 1906 году в газете «Витебский голос» вышла первая публикация С. П. Сахарова о Лудзе — «Люценская легенда о старом замке». Лудзе посвящено его исследование «Город Лудза в прошлом и настоящем» (Рига, 1935) и «Краткая записка о существовании Люцинской гимназии за время с 1917 по 1921 год по случаю первого выпуска учащихся». Cергей Петрович был инициатором создания первого в Латгалии историко-краеведческого музея (1918), который начал работать в нескольких классах гимназии.
  • Пётр Петрович Верещагин (1834, Пермь − 1886, Санкт-Петербург) — русский академик живописи, пейзажист, брат художника В. П. Верещагина. В 1866—1868 годах преподавал в Люцине рисование, черчение и чистописание. В 1868 году за картину «Вид города из окрестностей Люцина» был удостоен звания классного художника 1-й степени. Другой картиной люцинского периода жизни В. П. Верещагина является «Ветряная мельница в Люцине».
  • Сергей Арсеньевич Виноградов (1869, село Большие Соли Костромской губернии (ныне посёлок городского типа Некрасовское Ярославской области) — 1939, Рига) — русский академик живописи (1912), участник объединения «Союз русских художников» (1903), действительный член Императорской академии художеств (1916). В 1935 году месяц жил в Лудзе у своего знакомого доктора Д. Е. Войнича, где написал несколько картин с видами города («В Лудзе», «Нагорная улица в Лудзе»).

Так или иначе связанные с Лудзой

  • Герард Денгоф (младший) (нем. Gerhard Dönhoff, польск. Gerard Denhoff; ок. 1598, Мальборк, Речь Посполитая − 1648, там же) — немец на польской службе, первый староста Люцина. Воевода Поморский и венденский, военачальник и дипломат, доверенное лицо польского короля Владислава IV Вазы.
  • Станислав Эрнест Денхоф (польск: Stanisław Ernest Denhoff, нем. Dönhoff; ок. 1673, Koscierzynie, Польша — 1728, Гданьск, Польша) — люцинский староста. Великий ловчий Литовский (с 1697), великий мечник коронный (1704−1721), литовский полный гетман (1709—1728), воевода Полоцкий (1722—1728), староста Новокорзунский, Калушский, Мозырский, латовский и прочих мест; маршалок сейма в 1710, 1712 и 1713 гг. Под его руководством в1704 г. была создана Сандомирская конфедерация. В Полтавской битве (1709) участвовал на стороне Петра Первого. Похоронен в Ченстохове.
  • Николай Степанович Гумилёв (1886, Кронштадт — 1921, расстрелян под Петроградом, точное место неизвестно) — русский поэт Серебряного века, создатель школы акмеизма, переводчик, литературный критик, путешественник, офицер. В журнале военных действий Лейб-гвардии Уланского Её Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полка в 1916 году есть запись «…16 марта. Прибыли в Режицу, получили приказание идти в город Люцин, где должны быть квартирьеры». В расположенных вокруг Люцина фольварках полк находился в резерве до середины мая. Таким образом, в начале апреля 1916 года в Люцине несколько дней провёл по дороге к новому месту службы произведенный в прапорщики и переведенный в 5-й Александрийский гусарский полк Н. C. Гумилёв[45]. В Люцине 30 декабря 1889 года родилась Анна Андреевна Гумилёва, урождённая Фрейганг, жена брата Гумилёва Дмитрия Степановича. Во время Первой мировой войны А. А. Гумилёва пошла на фронт как сестра милосердия. Д. С. Гумилёв, поручик, прошёл почти всю войну (по состоянию здоровья он был демобилизован раньше младшего брата, получил пять орденов, был контужен, тяжело болел и умер в Риге в 1922 году вскоре после расстрела брата). Последние годы его жизни прошли в доме жены. Семье Фрейгангов принадлежало расположенное около Люцина имение «Крыжуты», в котором А. А. Гумилёва жила и после смерти мужа до своего отъезда в Бельгию. Умерла А. А. Гумилёва в Брюсселе 1 февраля 1965 года[45].

Достопримечательности

В список охраняемых объектов Лудзы Государственной инспекцией по охране памятников культуры[46] включены:

Памятники архитектуры

  • Здание почты, построенное в 1929 году по проекту известного латышского архитектора Давида Зáриньша (Dāvids Zariņš,1892-1980), является ярким образцом функционализма (направление в архитектуре, где у зданий «форма определяется функцией») в мировой архитектуре 20−30-х годов XX века.
  • Капелла Тадеуша (латыш. Tadeuša kapela)

Восьмиугольная деревянная ротонда капеллы Святого Тадеуша построена в 1738 году владельцем поместья Эверсмуйжа графом Тадеушем Карницким (польск. Tadeusz Karnicki; ум. 1784) и использовалось как усыпальница семьи Карницких. После пожара 1938 года уничтожившего большую часть зданий города включая католический костёл, капелла использовалось католиками как приходской храм. В 1934 году возле неё установлена четырёхметровая скульптура Девы Марии работы уроженца Лудзы Леона Томашицкого, в честь которого в 2002 году у подножия капеллы был установлен памятный камень.

  • Руины Лудзенского замка (латыш. Ludzas pilsdrupas)

Существует несколько версий о строительстве замка в Лудзе основанных на исторических данных и несколько легенд, связанных с этим событием. Одна из них гласит что в давние времена большая часть нынешней латгальской земли принадлежала могучему немецкому феодалу Волквину. Его главная резиденция находилась в замке Волкенберг (Маконькалнс) около озера Разнас. У правителя не было наследников мужского пола, поэтому после смерти родителей все эти широкие просторы земли унаследовали три дочери-красавицы Розалия, Люция и Мария. Они разделили наследство на три части, и каждая посреди своего участка велела построить по каменному замку, назвав его своим именем. Позже эти названия перешли и на города, которые выросли вокруг замков. Таким образом, Розалия основала Розиттен (Резекне), Люция дала название Люцину (Лудза), а Мария — Мариенхаузену (Виляка).
Другая легенда повествует о том, что когда-то жили две сестры — Люция и Розалия. Они решили построить по замку. Выбрали для них места на расстоянии 20 километров друг от друга. Собрали по огромной куче камней и принялись за работу. Но мастерок был только один. Его они использовали по очереди, время от времени перебрасывая инструмент одна другой. Один бросок Розалия не рассчитала, и мастерок, пролетев мимо Люции, с такой силой вонзился в землю, что сестра его с трудом могла вытащить. Там, где лежала ручка мастерка, образовалось Малое Лудзенское озеро, а там, где была лопатка — Большое Лудзенское озеро.

В декабре 1826 года витебский губернатор (в состав которой на тот момент входил Люцин) А. И. Сорокунский получил циркулярное предписание управляющего Министерством внутренних дел о повелении императора Всероссийского Николая I собрать и предоставить сведения о имеющихся на территории губернии замков, крепостей и прочих сооружений древности и о их состоянии; особенно указывалось на желание Его Величества получить планы и изображения этих объектов в их современном виде, а также провести изучение архивов губернии с целью сбора данных о времени возведения, кем и пр. В исполнение данного предписания городничий Люцина информировал губернские власти о наличии во вверенном ему городе старинной крепости, строенной из булыжного камня и кирпича; но кто её построил, когда и зачем, ни ему, ни местным жителям неизвестно. Кроме того, городничий выразил беспокойство о сохранности крепости ввиду размывания дождями и опасности обрушения части крепостной стены на жилые строения, построенные у подножия крепостного холма.
Командированный в Люцин губернский архитектор подтвердил плачевное состояние замка ввиду выемки местными жителями песка и глины из основания холма, что грозило обрушением. Кроме того, существовала опасность обрушения части стены, из которой жители Люцина вынимали камни и кирпичи для нужд строительства. Ввиду того, что для сохранения находящегося в критическом состоянии участка стены потребовалось бы не менее ста тысяч рублей казённых денег, а сохраняемая тем самым стена составляла лишь сотую часть прежних сооружений замка, было рекомендовано данную стену разобрать, что и было сделано в 1831 году. Тем самым первый, принятый на государственном уровне акт о сохранении исторических памятников, привёл к разрушению части памятника.

Памятники археологии

Могильник латгалов (некоторые исследователи считают, что ливов) датированный IX—X вв. Находящийся сейчас в черте города Лудза могильник впервые был обнаружен в конце 80-х годов XIX века жителями деревни Юриздика, на землях которой находился холм по-русски называемый Комарова гора (или Комаровка), при добыче песка. О найденных скелетах и медных предметах стало известно местным обывателям, один из которых собрал из приобретеных им у крестьян находок коллекцию, о которой стало известно инспектору народных училищ Витебской губернии Е. Р. Романову, который принял меры для охраны Люцинского могильника от произвольных раскопок и затем, по поручению Императорской Археологической Комиссии, возглавил изучение могильника в 1890—1891 гг. Независимо от Е. Р. Романова в 1891 году на могильнике работала экспедиция Императорского Исторического Музея под руководством В. И. Сизова. Богатство находок было названо поразительным: количество найденных предметов исчислялось сотнями. Находки раскопок июня 1890 года были переданы в Императорский Эрмитаж. Находки июля 1891 года отосланы в Виленский музей древностей, а находки сентября 1891 года — в Императорский Российский исторический музей имени Императора Александра III в Москве (сейчас Государственный исторический музей) вместе с находками В. И. Сизова. Результаты раскопок были опубликованы в издании «Древности Северо-Западного края. Т. I. Вып. 2: Люцинский могильник» (С.-Петербург, 1893)[47]. Во времена первой Латвийской Республики здесь вели раскопки Ф. Балодис (F. Balodis) в 1925 году и П. Степиньш (P. Stepiņš) в 1938.

  • Городище Юриздика (латыш. Jurizdikas pilskslns)

Городская застройка

  • Исторический центр Лудзы (латыш. Ludzas pilsētas vēsturiskais centrs)

В застройке исторического центра города центральное место занимает Лудзенский Свято-Успенский православный собор, построенный в 1845 году в стиле русского классицизма по проекту архитектора А. Захарова и перестроенный в 1900—1901 гг. (купол поднят на 8 метров, колокольня — на 4 метра; установлен новый иконостас)[48].

  • Хронометр Лудзы[49] 7 августа 2015 года на лудзенской городской площади торжественно открыты солнечные часы с девизом края -- «Встретим восход солнца в Лудзе!» Автор дизайна этой уникальной работы—Валдис Маевскис. Часы состоят из нескольких символических элементов, розы ветров, циферблата и больших валунов. Вертикальная деталь солнечных часов—гномон—обеспечивает образование тени, по которой можно определить время.

Гномон—древнейший инструмент для определения времени: по наименьшей длине его тени (в полдень) определяется угловая высота солнца. Чтобы гномон всегда показывал время правильно, его необходимо наклонить в направлении земной оси, то есть на Полярную звезду. Проектированием солнечных часов и специальными геометрическими расчетами в Латвии занимается астроном и математик Мартиньш Гиллс, благодаря которому в нашей стране сегодня уже три десятка таких объектов. Он же—автор часового «механизма» в Лудзе.

Гномон часов в Лудзе выглядит как большой сундук с ключом. Мастерская Антона Масальскиса выполнила работы по гравировке, которые с особой точностью и энтузиазмом провел Николай Спруктс. Но часы—это лишь часть интерактивного архитектурного объекта, который выполняет также культурные и образовательные функции. Горожане и туристы теперь смогут не только узнать точное время, но и ознакомиться с историей Лудзы и наиболее важными культурными объектами в крае.

Часы создавались на основе открытого конкурса, проведенного самоуправлением, стоимость их строительства составила 114 548 евро. Более четверти необходимой суммы на проект пожертвовал президент Itera Latvija Юрис Савицкис—патриот Латгалии и Лудзы, в окрестностях которой прошло его детство. Юрис свободно владеет латгальским языком и вкладывает свои средства в сохранение традиций и развитие предпринимательства на этой территории.

Воинские братские могилы

На территории Лудзы находятся несколько братских могил. Одна из них расположена в городском парке. В ней захоронены 9 воинов Советской Армии, посмертно удостоенных звания Героя Советского Союза (лейтенант В. И. Зайцев, старший сержант Х. Р. Ахметгалин, сержант П. К. Сыроежкин, младший сержант М. С. Чернов, ефрейтор Ч. Уразов, рядовые Ф. И. Ашмаров, Т. Тайгараев, Я. С. Шакуров и М. Е. Шкураков). На насыпном кургане над могилой в 1963 году установлен памятник «Скорбящая мать» (скульптор Янис Зариньш (Jānis Zariņš), архитектор Велта Айзупиете (Velta Aizupiete)[50].
Рядом с православным храмом Успения Пресвятой Богородицы расположено братское захоронение семи партизан (Антон Антонов, Виталий Дударев, Петр Захаренок, Валия Калванс, Климанс Калванс, Александр Сведс, Геронимс Цодарс)[51].

Ещё несколько братских и одиночных захоронений находятся на территории Католического кладбища. Здесь похоронены красноармейцы, погибшие в ходе Гражданской войны (число и имена неизвестны), жертвы нацистского террора, погибшие в 1941 году (число и имена неизвестны) и 58 воинов, погибших в ходе и вскоре после Великой Отечественной войны (известны имена 39)[52].

Памятник жертвам Холокоста

В августе 2015 года на набережной Большого Лудзенского озера, неподалеку от Большой Лудзенской синагоги, был установлен памятник жертвам Холокоста в Лудзе. «Здесь под ногами стонет земля», — написано на нем. Это напоминание о трагической истории Лудзенского гетто, в котором погибло почти все еврейское население города, не успевшее уйти в эвакуацию. Большая синагога была осквернена и превращена в гараж для техники. Она уцелела только благодаря тому, что была обложена кирпичом и представляла собой стабильную постройку. В 2016 году здание синагоги было восстановлено в первозданном виде и открыто для посетителей как музейная экспозиция истории еврейской общины Лудзы, ее быта и традиций.

Международные отношения

Лудзенский край имеет договора о сотрудничестве со следующими административными единицами[53]:

  • Молетайский районный совет (г. Молетай, Литва, с 2012 г.)
  • Рокишкский районный совет (г. Рокишкис, Литва, с 2010 г.)
  • Область Ауэ (нем. Samtgemeinde Aue, Германия, с 2005 г.)
  • Невельская районная администрация (г. Невель, Россия, с 2006 г.)
  • Себежская районная администрация (г. Себеж, Россия, с 2011 г.)
  • Брестский городской исполнительный комитет (г. Брест, Беларусь, с 2007 г.)
  • Новополоцкий городской исполнительный комитет (г. Новополоцк, Беларусь, с 2011 г.)
  • Глубокский районный исполнительный комитет (г. Глубокое, Беларусь, с 2011 г.)
  • Свиштовское самоуправление (г. Свиштов, Болгария, с 2011 г.)
  • Маковское самоуправление (г. Маков, польск. Makow, Польша, с 2012 г.)

Разное

Лудза на почтовой марке

В 2002 году Латвийская почта тиражом 1 миллион экземпляров выпустила марку номиналом 5 сантимов с изображением герба Лудзы (Michel LT562)[54].

Теплоход «Лудза»

Теплоход «Лудза» из серии «Андижан» был заложен в феврале 1959 г. на судоверфи «Neptun» в Ростоке (ГДР) и в сентябре того же года передан Латвийскому морскому пароходству. Эксплуатировался для перевозки грузов в район Средиземного моря, в Северную и Западную Африку. В 1977 году судно было передано Эстонскому морскому пароходству. В 1986 году прибыл в Гамбург для утилизации[55].

Напишите отзыв о статье "Лудза"

Примечания

  1. [www.pmlp.gov.lv/lv/assets/documents/statistika/IRD2016/ISPV_Pasvaldibas_iedzivotaju_skaits_pagasti.pdf «Latvijas iedzīvotāju skaits pašvaldībās pagastu dalījumā»]
  2. [www.pasts.lv/lv/uzzinas/Indeksu_gramata/novadi/Novadi_aprilis_2011.xls Книга почтовых индексов Латвии] - апрель 2011  (латыш.)
  3. [www.csb.gov.lv/node/29893/list/0/0 Классификатор административных территорий и территориальных единиц Латвии] - 16 февраля 2011  (латыш.)
  4. см. карту Файл:Карта Витебской Губернии (1820).jpg
  5. 1 2 [www.ezeri.lv/ Latvijas ezeru datubāze Internetā]
  6. [data.csb.gov.lv/pxweb/lv/Sociala/Sociala__ikgad__iedz__iedzskaits/IS0042.px/table/tableViewLayout1/?rxid=09cbdccf-2334-4466-bdf7-0051bad1decd Численность постоянного населения по полу: города республиканского значения, края, города и волости в начале и в середине года] // [www.csb.gov.lv/statistikas-temas/iedzivotaji-datubaze-30028.html Iedzīvotāji — Datubāze (Население. База данных)] Centrālo statistikas pārvaldi (Центральное статистическое бюро Латвии)  (латыш.)
  7. [pop-stat.mashke.org/latvia-ethnic-comm2011.htm Численность населения и этносостав городов, краёв и волостей Латвии по переписи населения 2011]
  8. [pop-stat.mashke.org/latvia-ethnic1989.htm Ethnic composition: 1989 census]
  9. [pop-stat.mashke.org/latvia-ethnic2015.htm Ethnic composition: 2015 estimation]
  10. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_lan_97_uezd.php?reg=136 Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г. Распределение населения по родному языку и уездам 50 губерний Европейской России] Демоскоп
  11. [books.google.ru/books?id=M5UCAAAAYAAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_atb#v=onepage&q=adolf%20ludzen&f=false Svea rikes historia under konung Gustaf Adolf den stores regering, Том 5]
  12. [books.google.co.il/books?id=NZPJ9k2GqugC&pg=PA290&lpg=PA290&dq=hans+wrangel+ludzen&source=bl&ots=aYW3ft9Mkj&sig=nnI88NiqlJtNvQtt7FpThjxG_Ss&hl=iw&sa=X&ei=VgaNUM77I4Hm4QT7x4GoCw&ved=0CCYQ6AEwAQ#v=onepage&q=hans%20wrangel%20ludzen&f=false Geschichte der Familie Von Wrangel Vom Jahre Zwölfhundertfünfzig Bis Auf Die Gegenwart]
  13. 1 2 3 4 5 [www.przegladpowszechny.pl/archiwum_content/pdfs/1884/1.pdf Przegląd Powszechny. Tom 1, 1884.]
  14. 1 2 [dir.icm.edu.pl/pl/Slownik_geograficzny/Tom_V/467 Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich, Tom V, s. 467.]
  15. 1 2 [www.lu.lv/materiali/studiju-centri/jsc/resursi/247-252.pdf А. Фейгманис. Ранние сведения о евреях Латгалии]
  16. [www.runivers.ru/bookreader/book9827/#page/555/mode/1up Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. Том XIX, с. 553.]
  17. [dir.icm.edu.pl/pl/Slownik_geograficzny/Tom_V/465 Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich, Tom V, s. 465.]
  18. [www.runivers.ru/bookreader/book9827/#page/604/mode/1up Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. Том XIX, с. 602.]
  19. [www.runivers.ru/bookreader/book9828/#page/409/mode/1up Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. Том XX, с. 407.]
  20. [www.runivers.ru/bookreader/book9828/#page/516/mode/1up Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. Том XX, с. 514.]
  21. [www.runivers.ru/bookreader/book9828/#page/598/mode/1up Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. Том XX, с. 596.]
  22. [www.runivers.ru/bookreader/book9829/#page/269/mode/1up Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. Том XXI, с. 271.]
  23. [www.hrono.ru/heraldicum/russia/lost/towns/ludza.htm Герб Лудзы]
  24. [www.nkj.ru/archive/articles/10860/ Гербы городов Полоцкой и Витебской губерний Российской империи]
  25. [www.runivers.ru/bookreader/book9832/#page/230/mode/1up Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. Том XXIV, с. 229.]
  26. [www.runivers.ru/bookreader/book9835/#page/58/mode/1up Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. Том XXVII, с. 59.]
  27. [book-old.ru/BookLibrary/005001-Pam.-kn.-Vitebskoy-gubernii/1887.-Pamyatnaya-knizhka-Vitebskoy-gubernii-na-1887-god.html Памятная книжка Витебской губернии на 1887 год]
  28. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_lan_97_uezd.php?reg=136 Демоскоп Weekly — Приложение. Справочник статистических показателей]
  29. 1 2 [www.iarex.ru/books/book80.pdf Русский Сборник: исследования по истории России. Том XII.]
  30. [latgalesdati.du.lv/persona/2304 Latgales dati — Felicija Brice]
  31. [skola.ogreland.lv/istorija/slovo/A/as.117.htm Русское печатное слово в Латвии 1917—1944 гг.]
  32. [www.russkije.lv/ru/pub/read/rus-in-latvia-edition2/abizov-rus-latvii-2.html 20 лет русской печати в независимой Латвии]
  33. [www.belrus-seminar2008.narod.ru/Lis_M.M..htm С. П. Сахараў — збіральнік і папулярызатар беларускага фальклору ў Латвіі]
  34. [www.heraldicum.ru/latvija/index.htm Геральдикум — Гербы Латвии]
  35. 1 2 [izrus.co.il/diasporaIL/article/2012-08-17/18783.html Выдающиеся евреи Лудзы]
  36. [www.d-pils.lv/news/22396 Техногенные катастрофы в Латвии: первыми погибнут больные и зеки?]
  37. [www.itl.rtu.lv/LVA/dep1941/meklesana41.php?rinda=0 Latvijas Valsts arhīvs]
  38. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [berkovich-zametki.com/2005/Starina/Nomer1/Shneer1.htm А. Шнеер. Холокост в Лудзе: местное население и евреи]
  39. [www.e-reading.org.ua/chapter.php/89332/100/Latviya_pod_igom_nacizma._Sbornik_arhivnyh_dokumentov.html № 53 Справка Следственного отдела КГБ при СМ СССР по материалам о преступной деятельности Х. П. Пунтулиса]
  40. [www.manns-world.de/126ste/126ste.html 126. Infanterie-Division: Hauptseite]
  41. [www.nashapobeda.lv/951.html В сражениях за Советскую Латвию]
  42. [www.ludzaszeme.lv/about/history Ludzas Zeme — Vēsture]
  43. [www.itl.rtu.lv/LVA/dep1941/meklesana49.php?rinda=0 Latvijas Valsts arhīvs]
  44. [www.likumi.lv/doc.php?id=75539 Deklarācija «Par Latvijas Republikas neatkarības atjaunošanu»]
  45. 1 2 [sites.utoronto.ca/tsq/29/stepanov29.shtml Toronto Slavic Quarterly: Евгений Степанов ПОЭТ НА ВОЙНЕ — ЧАСТЬ 2 — Выпуск 6]
  46. [www.mantojums.lv/?lang=lv&cat=576 JAUNUMI — VKPAI]
  47. [www.library.chersonesos.org/showtome.php?tome_code=233&section_code=7 ДРЕВНОСТИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО КРАЯ. Т. I. Вып. 2: Люцинский могильник.]
  48. [www.pravoslavie.lv/index.php?newid=396&id=178 Официальный сайт Латвийской Православной Церкви]
  49. Игорь Малзуб ЛУДЗА, ВОСХОД СОЛНЦА (рус.) // "Бизнес-КЛАСС" : журнал. — 2015. — Сентябрь (№ 5). — С. 40-41.
  50. [voin.russkie.org.lv/ludza_stacijas.php Воинская братская могила (Лудза, улица Стацияс)]
  51. [voin.russkie.org.lv/ludza_latgales.php Партизанское братское кладбище (Лудза, улица Латгалес)]
  52. [voin.russkie.org.lv/ludza_barona.php Воинские братские могилы на территории Католического кладбища (Лудза, улица Крышьяня Барона)]
  53. [www.ludza.lv/ru/camoupravlenie/mezhdunarodnoe-sotrudnichestvo/ Международное сотрудничество — LUDZA]
  54. [colnect.com/lv/stamps/stamp/141621-Ludza-Coat_of_arms-Latvija Pastmarka: Ludza (Latvija) Mi@LT 562]
  55. [moremhod.info/index.php?option=com_content&view=article&id=145&Itemid=18 Теплоход «Лудза»]

Ссылки

  • [www.ludza.lv Официальный сайт Лудзенского края] (латыш.) (рус.)
  • [www.mesta.lv/index.php?p=11&id=8077 Информация о Лудзе на туристическом портале mesta.lv] (рус.)
  • [www.ludzasamatnieki.lv/ Лудзенский центр ремесленников (латыш., рус., англ., нем.)]
  • [vietvardi.lgia.gov.lv/vv/to_www_obj.objekts?p_id=65464 Информация о Лудзе в топонимической базе данных] (латыш.)
  • [www.ludzasmuzejs.lv/ Лудзенский краеведческий музей (латыш.)]
  • [www.ludzaszeme.lv/ Газета «Лудзас Земе»]
  • О озёрах Лудзы подробнее на сайте общества [www.ezeri.lv/ «Озёра Латвии»] (латыш. «Latvijas ezeri») (латыш., англ.)
  • [web.archive.org/web/20140222043713/du.lv/files/0000/4754/Dobicins_7.pdf 7-й выпуск «Добычинского сборника» на сайте Даугавпилского университета]
  • [www.ruthenia.ru/document/547253.html Леонид Добычин. Библиографический указатель] (1924—2008) — на сайте интернет-проекта издательства ОГИ и кафедры русской литературы Тартуского университета
  • [az.lib.ru/d/dobychin_l_i/ Произведения Л. И. Добычина] в Библиотеке Мошкова
  • [www.mantojums.lv/?lang=lv&cat=576 Подробная информация о охраняемых объектах Лудзы] на сайте Государственной инспекции по охране памятников культуры (латыш., англ., франц.)
  • Михаил Фальков. [izrus.co.il/diasporaIL/article/2012-08-17/18780.html Забытая годовщина: как возник и исчез Иерусалим Восточной Прибалтики]. IzRus (17.08.2012). Проверено 20 августа 2012.
  • Михаил Фальков. [izrus.co.il/diasporaIL/article/2012-08-17/18783.html Выдающиеся евреи Лудзы]. IzRus (17.08.2012). Проверено 20 августа 2012.
  • Арон Шнеер. [berkovich-zametki.com/2005/Starina/Nomer1/Shneer1.htm Холокост в Лудзе: местное население и евреи]

Использованная литература

  • «Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich» (Warszawa,1880 — 1902) (польск.)
  • «Древности Северо-Западного края. Т. I. Вып. 2: Люцинский могильник» (С.-Петербург, 1893)
  • Л. К. Розеншильд-Паулин «Любимец России, или Храбрый Кульнев» (Москва, 2005)
  • М. И. Богданович «История Отечественной войны 1812 года, по достоверным источникам» (С.-Петербург, 1859)
  • «Отечественная война и русское общество. 1812—1912» (Москва, 1911)
  • Jean Baptiste Antoine Marcellin baron de Marbot «Mémoires du général baron de Marbot» (Madrid-Essling-Torrès-Védras, 1891) (фр.)
  • «Волостныя, станичныя, сельскія, гминныя правленія и управленія, а также полицейскіе станы всей Россіи съ обозначеніем мѣста ихъ нахожденія» (Кіевъ: Изд-во Т-ва Л. М. Фишъ, 1913)
  • «Памятная книжка Витебской губерніи на 1887 г.» (Витебскъ, 1887)
  • Русский Сборник: исследования по истории России \ ред.-сост. О. Р. Айрапетов, Мирослав Йованович, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, Пол Чейсти. Том XII. М.: Издательский дом «Регнум», 2012.
  • С. П. Сахаров «Город Лудза в прошлом и настоящем» (Рига, 1935)
  • В. В. Никонов «Староверие Латгалии. Очерки по истории староверческих обществ Режицкого и Люцинского уездов (2-я половина XVII — 1-я половина XX вв.)» (Издание Резекненской кладбищенской старообрядческой общины, Резекне, 2008)
  • «Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. 1649—1825 гг.» под редакцией М. М. Сперанского (С.-Петербург, 1830)

Отрывок, характеризующий Лудза



Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».


Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…