Орбегосо, Луис Хосе де

Луис Хосе де Орбегосо и Монкада Галиндо Luis José de Orbegoso y Moncada Galindo<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
президент Перу
21 декабря, 1833 — 4 января, 1836
Преемник:	Педро Пабло Бермудес
президент Перу
24 апреля, 1834 — 23 февраля, 1835
Предшественник:	Педро Пабло Бермудес
Преемник:	Филипе Сантьяго Салаверри
Рождение:	25 августа 1795(1795-08-25)
Смерть:	5 февраля 1847(1847-02-05) (51 год)

Луис Хосе де Орбегосо и Монкада Галиндо (исп. Luis José de Orbegoso y Moncada Galindo; 25 августа 1795 — 5 февраля 1847, Трухильо) — граф де Олмос, перуанский аристократ, государственный и военный деятель, временный президент Перу с 21 декабря 1833 по 11 августа 1836 года, эти времена были у истоков становления перуанской государственности когда происходило много восстаний и фактически шла гражданская война, за время президентского срока его смещали с поста два раза.

Луис Хосе Орбегосо участвовал в войне за независимость Перу под командованием Хосе Сан-Мартина, а также в войне против Великой Колумбии под командованием Хосе де Ла Мара. На выборах в 1833 году одержал победу над ставленником предыдущего президента Педро Бермудесом. В результате последующего противостояния Педро Бермудес объявил себя президентом, но был вскоре смещён войсками Филипе Салаверри, который в свою очередь сам вскоре сместил президента Луиса Хосе Орбегосо. С помощью войск президента Боливии Андреса де Санта Круса, Орбегосо вернул себе власть. В качестве оплаты за помощь Санта Круса, Луис Орбегосо согласился на создание Перу-боливийской конфедерации где Санта Крус становился главой конфедерации, а Орбегосо только республики Северного Перу.

Потерпев поражение от желающего вернуть себе власть при поддержке Чили Августина Гаммара, Орбегосо был вынужден покинуть Перу, возвратившись через несколько лет, он избегал политической жизни.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Орбегосо, Луис Хосе де

Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]