Луи Кэлхерн
Поделись знанием:
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
| Луи Кэлхерн | |
| англ. Louis Calhern | |
 В фильме «Ищите женщину» (1935) | |
| Имя при рождении: |
Карл Генри Фогт |
|---|---|
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1921—1923 |
Луи́ Кэ́лхерн (англ. Louis Calhern; 1895—1956) — американский актёр театра и кино.
Биография
Карл Генри Фогт (настоящее имя актёра) родился в Нью-Йорке 19 февраля 1895 года, но уехал оттуда с семьёй в Сент-Луис (штат Миссури) ещё будучи ребёнком. В школе проявил актёрские таланты, перед началом войны вернулся в Нью-Йорк, где начал выступать на театральных подмостках, но в связи с началом военных действий был призван в армию, служил во Франции.
После окончания войны вернулся в США, с 1921 года начал сниматься в фильмах. Появившись в пяти лентах, на восемь лет ушёл из кинематографа и вернулся лишь в 1931 году, когда кино уже стало звуковым. Поначалу имел амплуа серьёзных аристократов, но потом смог доказать режиссёрам свою разноплановость.
В 1951 году номинировался в категории «Лучший актёр» на «Оскар» и на «Золотой глобус» за роль в фильме «Великолепный янки»[en], но ни там, ни там не получил награды.
В мае 1956 года Луи Кэлхерн находился в японском городе Нара на съёмках фильма «Чайная церемония», когда с ним случился сердечный приступ. Актёр был срочно отправлен в больницу Токио, но 12 мая скончался. Роль Кэлхерна в этой ленте была передана актёру Полу Форду. Интересно отметить, что в 1949 году сам Кэлхерн точно так же заменил актёра Фрэнка Моргана, который также скончался от внезапного сердечного приступа на съёмках «Энни получает ваше оружие»[en]. Похоронен Кэлхерн на кладбище «Голливуд навсегда».
Личная жизнь
Луи Кэлхерн был женат четыре раза, все его браки окончились разводами:
- 1926—1927 — Илка Чейз, актриса и писательница.
- 1927—1932 — Джулия Хойт, актриса.
- 1933—1942 — Натали Шафер, актриса. Интересно отметить, что Кэлхерн так никогда и не узнал, что эта его супруга была на 12 лет старше, чем говорила о себе. То есть он женился не на 20-летней девушке, а на 32-летней женщине[1].
- 1946—1955 — Марианна Стюарт, актриса.
Избранная фильмография
За 27 лет в кино Луи Кэлхерн снялся в 72 фильмах.
- 1921 — Пятно[en] / The Blot — Фил Уэст
- 1931 — Безумная блондинка[en] / Blonde Crazy — Дэн Баркер
- 1932 — Ночь после ночи[en] / Night After Night — Дик Болтон
- 1932 — 20 000 лет в Синг-Синге[en] / 20,000 Years in Sing Sing — Джо Финн
- 1932 — Фриско Дженни[en] / Frisco Jenny — Стив Даттон, адвокат
- 1933 — Утиный суп / Duck Soup — Трентино, посол
- 1934 — Граф Монте-Кристо[en] / The Count of Monte Cristo — Реймонд де Виллефорт-младший
- 1934 — Человек с двумя лицами[en] / The Man with Two Faces — Стэнли Вэнс
- 1934 — Романы Челлини / The Affairs of Cellini — Оттавиано
- 1935 — Гибель Помпеи[en] / The Last Days of Pompeii — Аллус Мартий, префект
- 1936 — Великолепная инсинуация[en] / The Gorgeous Hussy — Сандерленд
- 1937 — Жизнь Эмиля Золя / The Life of Emile Zola — майор Дорт
- 1939 — Хуарес / Juarez — ЛеМарк
- 1939 — Девушка с Пятой авеню[en] / 5th Ave Girl — доктор Кесслер
- 1940 — Я забираю эту женщину[en] / I Take This Woman — доктор Дювин
- 1940 — Магическая пуля доктора Эрлиха[en] / Dr. Ehrlich’s Magic Bullet — доктор Брокдорф
- 1943 — Небеса могут подождать / Heaven Can Wait — Рэндольф ван Клив
- 1944 — Мост короля Людовика Святого[en] / The Bridge of San Luis Rey — вице-король Дон Андре
- 1944 — Вступайте в ряды армии[en] / Up in Arms — полковник Фил Эшли
- 1946 — Дурная слава / Notorious — Пол Прескотт
- 1948 — Триумфальная арка / Arch of Triumph — полковник Борис Морозов
- 1949 — Рыжий пони[en] / The Red Pony — дедушка
- 1949 — Красный Дунай / The Red Danube — полковник Пиньев
- 1950 — Нэнси едет в Рио[en] / Nancy Goes to Rio — Грегори Эллиотт
- 1950 — Энни получает ваше оружие[en] / Annie Get Your Gun — Буффало Билл
- 1950 — Асфальтовые джунгли / The Asphalt Jungle — Алонсо Эммерих
- 1950 — Её собственная жизнь[en] / A Life of Her Own — Джим Леверсоу
- 1950 — ? / Devil's Doorway — Верн Кулан, адвокат
- 1950 — Великолепный янки[en] / The Magnificent Yankee — Оливер Уэнделл Холмс-младший, судья
- 1951 — Человек в плаще[en] / The Man with a Cloak — Чарльз Франсуа Тевене
- 1952 — Мы не женаты! / We’re Not Married! — Фредерик Мелроуз, миллионер
- 1952 — Пленник Зенды[en] / The Prisoner of Zenda — полковник Запт
- 1952 — Злые и красивые / The Bad and the Beautiful — отец Джорджии Лоррисон (озвучивание, в титрах не указан)
- 1953 — Юлий Цезарь / Julius Caesar — Юлий Цезарь
- 1954 — Рапсодия / Rhapsody — Николас Дюран
- 1954 — Административная власть / Executive Suite — Джордж Найл Касуэлл[2]
- 1954 — Принц-студент[en] / The Student Prince — король Карлсберга
- 1954 — Преданные[en] / Betrayed — генерал Тен Эйк
- 1954 — Афина[en] / Athena — дедушка Улисс Малвейн
- 1955 — Блудный сын[en] / The Prodigal — Нариб
- 1955 — Школьные джунгли / Blackboard Jungle — Джим Мёрдок
- 1956 — Навсегда, дорогой[en] / Forever, Darling — Чарльз Бьюэлл
- 1956 — Высшее общество / High Society — дядюшка Вилли
Напишите отзыв о статье "Луи Кэлхерн"
Примечания
Ссылки
- [www.nndb.com/people/743/000050593/ Луи Кэлхерн] на сайте nndb.com
- [www.rottentomatoes.com/celebrity/louis_calhern/ Луи Кэлхерн] на сайте Rotten Tomatoes
Отрывок, характеризующий Луи Кэлхерн
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
