Лукиан Самосатский

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Лукиан»)
Перейти к: навигация, поиск
Лукиан Самосатский
др.-греч. Λουκιανὸς ὁ Σαμοσατεύς

Лукиа́н из Самоса́ты (др.-греч. Λουκιανὸς ὁ Σαμοσατεύς, лат. Lucianus Samosatensis), также Лукиа́н Самоса́тский (около 120 — после 180 гг. н. э.) — древнегреческий писатель. В сатирических сочинениях Лукиан высмеивает общественные, религиозные и философские предрассудки, а также другие пороки современного ему общества. Кроме того, его сочинение «Правдивая история», описывающее, в частности, путешествие на Луну и Венеру, оказало влияние на становление научной фантастики.





Биография

Биография Лукиана восстанавливается прежде всего на основании его собственных произведений (прежде всего, «Сновидение, или жизнь Лукиана» и «Дважды обвинённый, или Судебное разбирательство»), хотя сведения о нём есть в византийской энциклопедии «Суда» и у некоторых христианских авторов[1][2]. Автобиографичность по крайней мере «Сновидения» обычно признаётся[3]. По наиболее распространённой версии, Лукиан родился около 120[4] или 125 года н. э.[1][3], хотя «Суда» относит его рождение к правлению императора Траяна (98—117 годы)[1][5]. Местом его рождения был город Самосата в римской провинции Сирия, который ранее был столицей Коммагены. Сам Лукиан называл себя сирийцем (ассирийцем[6]), однако о его семитских корнях нельзя сказать ничего определённого[3]. Родным языком писателя, вероятно, был арамейский[7].

Статья о Лукиане в византийской энциклопедии «Суда»

Лукиан Самосатский прозван богохульником и злословцем за то, что в его диалогах содержатся насмешки над божественным. Жил он при императоре Траяне и его преемниках. Сначала Лукиан был адвокатом в сирийском городе Антиохия, но, не добившись успеха на этом поприще, обратился к ремеслу логографа. Написано им без числа. Говорят, что умер он, растерзанный собаками, ибо боролся против истины. И в самом деле, в «Жизнеописании Перегрина» он нападает на христианство и надругается, нечестивец, над самим Христом. За эти бешеные выпады было ему уготовано достойное наказание в этом мире, а в будущем вместе с Сатаной он получит в удел вечный огонь[8].

Его отцом, вероятно, был бедный ремесленник, который не смог обеспечить сыну традиционное школьное образование, и отдал мальчика в подмастерья его дяде-скульптору. Впрочем, после того, как Лукиан случайно разбил каменную плиту, его обучение ремеслу прекратилось. В сочинении «Дважды обвинённый» Лукиан указывает, что он обучился древнегреческому языку и мастерству риторики, странствуя по Ионии[1]. Вскоре он стал странствующим ритором, и до сорока лет путешествовал по Греции, Македонии, Италии, Галлии и Сирии[9]. Незадолго до этого (или, возможно, позднее) он некоторое время был адвокатом в Антиохии[10]. По собственному признанию, в возрасте сорока лет он внезапно почувствовал отвращение к занятиям риторикой и обратился к философии[9]. Вскоре Лукиан получил некий пост в провинциальной администрации Египта, который различными исследователями характеризуется и как незначительный[11], и как крупный[12]. Поскольку последние произведения Лукиана вновь носят строго риторический характер, иногда предполагается возврат в конце жизни к профессии ритора (альтернативное объяснение — развлечение императорского чиновника[9]). Известно, что у писателя было немало друзей среди философов; наиболее известен из них Цельс[13]. Умер Лукиан после 180 года: умершего в этом году Марка Аврелия в произведении «Александр, или Лжепророк» он называет божественным[1][11]. По свидетельству «Суды», Лукиан умер, растерзанный собаками, «за то, что лаял против истины» (то есть христианства). Повод к легенде, видимо, дал сам Лукиан, пошутив однажды, что киники едва не растерзали его, как собаки Актеона («О смерти Перегрина»).

Творчество

Творчество Лукиана обширно: оно включает философские диалоги, сатиры, биографии и романы приключений и путешествий (часто откровенно пародийные), имеющие отношение к предыстории научной фантастики. Всего Лукиану приписывается 82[14], 84[15] или 85[16] произведений различных жанров. Некоторые из них порой причисляются к подложным: таковы, в частности, эпиграммы и стихотворные пародии на греческие трагедии[15]. Впрочем, «Трагоподагра» и некоторые элегии иногда считаются подлинными[12]. Э. М. Хармон, переводчик Лукиана в серии Loeb Classical Library, называет в числе наверняка не-Лукиановых произведений работы «Гальциона», «Нерон», «Друг отечества» и «Об астрологии», а также выделяет целый ряд произведений, в которых авторство Лукиана вызывает сомнения[14]. С. К. Апт полагает, что Лукиану, помимо стихотворных произведений, не принадлежат диалог «Две любви», трактат «Об астрологии», диалог «Харидем, или О красоте», диалог «Киник», «Похвала Демосфену», диалог «Гальциона, или О превращении», трактат «Долговечные», диалог «О парасите, или о том, что параситизм — искусство», трактат «О сирийской богине» и диалог «Патриот, или слушающий поучения»[17]. А. И. Зайцев считает однозначно подложными сочинения «Две любви», «Харидем», «Гальциона», «Долговечные», «Нерон», «Друг отечества», «Быстроног» и признаёт существование ряда произведений, авторство которых установить затруднительно[16].

В первых своих сочинениях Лукиан отдаёт дань риторике («Тираноубийца», «Похвала мухе», «Сон» и другие). Но скоро он разочаровывается в риторике и грамматике и заостряет против них свою сатиру («Лексифан», «Лжец», «Учитель риторики» и другие). Впоследствии он обращается к изучению философии, но сначала не становится сторонником какой-либо философской школы и одинаково высмеивает в своих произведениях философов различных направлений. Одно время он увлекался кинической философией, позднее отдаёт предпочтение философии Эпикура. Лукиан осмеивает в своей острой сатире как отживающее язычество, так и устанавливающееся христианство. Наиболее яркими произведениями Лукиана, в которых он смеется над богами Олимпа, являются его «Разговоры богов», «Морские разговоры» и «Разговоры в царстве мертвых». Везде Лукиан смеется над мифологическими образами.

Лукиана часто называют «первым писателем-фантастом» в истории, имея в виду его «фантастические» романы — «Икароменипп» (др.-греч. Ἰκαρομένιππος) (ок. 161; рус. 1935 — «Икароменипп, или Заоблачный полет»), давший название литературоведческому термину «мениппеи», и «Правдивая история» (др.-греч. Ἀληθών Διηγημάτων[18]) (ок. 170; рус. 1935). В первой книге герой совершает космический полет на Луну с помощью крыльев (и с единственной целью — взглянуть на земные дела «с высоты»), после чего посещает Олимп; во второй, претендующей на титул «первого научно-фантастического романа в истории», — путешественники-мореплаватели также унесены на Луну (штормовым вихрем), встречают там множество экзотических форм внеземной жизни, активно вторгаются в местную «политику» и даже участвуют в «звёздных войнах» за планету Венера.

Важнейшая особенность стиля Лукиана — его стремление писать на устаревшем аттическом диалекте, который считался классическим для греческой литературы[7].

Влияние

Лукиан не оказал большого влияния на современников. Письма Алкифрона (возможно, младшего современника писателя) находятся под влиянием «Разговоров гетер». Позднеантичный писатель Аристенет был хорошо знаком с творчеством Лукиана, но вплоть до начала X века его редко упоминают. Однако начиная с Льва Философа пробуждается большой интерес к нему в Византии; примерно в XI веке, вероятно, был создан трактат «Патриот, или Слушающий поучения» («др.-греч. Φιλόπατρις ή Διδασκόμενος») — искусное подражание Лукиану[19]. Читал Лукиана патриарх Фотий, а Арефа Кесарийский составлял комментарии к его сочинениям[20].

Сатирические произведения Лукиана с их резкими нападками на религиозную ортодоксию и власть оказали большое влияние на поздних авторов, среди которых выделяются Ульрих фон Гуттен, Томас Мор (переводчик многих сочинений Лукиана на английский язык), Эразм Роттердамский, Франсуа Рабле, Джонатан Свифт. В сатирических диалогах Ульриха фон Гуттена, особенно в диалоге «Вадиск, или Римская троица», несомненно чувствуется отзвук сатирических диалогов Лукиана, также и в сатире Эразма Роттердамского «Похвала глупости». «Утопия» Мора объединяет два типично лукиановых мотива — сатирический диалог и увлекательное путешествие. В фантастике романов Рабле можно даже найти прямые параллели к «Правдивым историям» Лукиана. Они же стали прообразом «Путешествия Гулливера» Свифта.

Благодаря переводам Лукиана на более известный в Европе латинский язык, а позднее — и на новые языки (в частности, на английский, немецкий и французский), с творчеством Лукиана познакомились повсеместно[19]. На русский язык фрагменты Лукиана впервые перевёл М. В. Ломоносов: это был диалог Александра Македонского и Ганнибала в «Разговорах в царстве мёртвых»[20]. Сочинения Лукиана нередко подвергались критике в Византии, а в XVI веке в Европе попали в Индекс запрещённых книг[19].

Память

В 1973 г. Международный астрономический союз присвоил имя Лукиана кратеру на видимой стороне Луны.

Сочинения

Издания

Изд. Sommerbrodt, Berlin (Wiedmann). Полный перев. на франц. яз.: Eugène Talbot, I—II, P.-Hachette, 1882.

  • В «Loeb Classical Library» сочинения изданы в 8 томах (№ 14, 54, 130, 162, 302, 430, 431, 432).
    • [www.archive.org/details/lucianha01luciuoft Vol. I]
    • [www.archive.org/details/lucianhar02luciuoft Vol. II]
    • [www.archive.org/details/lucianhar03luciuoft Vol. III]
    • [www.archive.org/details/lucianhar04luciuoft Vol. IV]
    • [www.archive.org/details/lucianhar05luciuoft Vol. V]
    • [www.archive.org/details/luciankilb06luciuoft Vol. VI]
    • [www.archive.org/details/lucianmac07luciuoft Vol. VII]
  • В «Collection Budé» [www.lesbelleslettres.com/recherche/?fa=tags&tag=LUCIEN%20DE%20SAMOSATE начато издание] (опубликовано 4 тома, сочинения № 1-29)

Русские переводы

  • Икароменипп или Заоблачный. / Пер. М. Лисицына // Филологические записки. Воронеж, 1874. 23 стр.
  • Разговоры Лукиана Самосатского. / Пер. И. Сидоровского и М. Пахомова. СПб., 1775—1784. Ч. 1. 1775. 282 стр. Ч. 2. 1776. 309 стр. Ч. 3. 1784. С. 395—645.
  • Собор богов. Продажа жизней с аукциона. Рыбак, или Воскресшие. / Пер. М. Лисицына // Филологические записки. Воронеж, 1876. 30 стр.
  • Сочинения Лукиана Самосатского. Разговоры богов и разговоры мертвых. / Пер. Е. Шниткинда. Киев, 1886. 143 стр.
  • Лукиан. Сочинения. Вып. 1-3. / Пер. В. Алексеева. СПб., 1889—1891.
  • Истинное происшествие. / Пер. Э. Фехнер. Ревель, 1896. 54 стр.
  • Человеконенавистник. / Пер. П. Руцкого. Рига, 1901. 33 стр.
  • Избранные сочинения. / Пер. и примеч. А. И. Манна. СПб., 1906. 134 стр.
  • Как надо писать историю? / Пер. А. Мартова. Нежин, 1907. 25 стр.
  • Избранные сочинения. / Пер. Н. Д. Чечулина. СПб., 1909. 166 стр.
  • О смерти Перегрина. / Пер. под ред. А. П. Касторского. Казань, 1916. 22 стр.
  • Диалоги гетер. / Пер. А. Шика. М., 1918. 72 стр.
  • Лукиан. Сочинения. / Пер. чл. Студенч. об-ва классич. филологии. Под ред. Ф. Зелинского и Б. Богаевского. Т. 1-2. М.: Сабашниковы. 1915—1920.
    • Т. 1. Биография. Религия. 1915. LXIV, 320 стр.
    • Т. 2. Философия. 1920. 313 стр.
  • Лукиан. Собрание сочинений. В 2 т. / Под ред. Б. Л. Богаевского. (Серия «Античная литература»). М.-Л.: Academia. 1935. 5300 экз. Т. 1. XXXVII, 738 стр. Т. 2. 789 стр.
  • Избранные атеистические произведения. / Ред. и ст. А. П. Каждана. (Серия «Научно-атеистическая библиотека»). М.: Изд-во АН. 1955. 337 стр. 10000 экз.
  • Избранное. / Пер. И. Нахова, Ю. Шульца. М.: ГИХЛ. 1962. 515 стр. 30000 экз. (впервые включает перевод эпиграмм Лукиана)
  • Лукиан. Избранное. / Сост. и пред. И. Нахова, комм. И. Нахова и Ю. Шульца. (Серия «Библиотека античной литературы. Греция»). М.: Худож. лит. 1987. 624 стр. 100000 экз.
  • Лукиан —. Избранная проза: Пер. с древнегреч. / Сост., вступ. ст., коммент. И. Нахова. — Москва: «Правда», 1991. — 720 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-253-00167-0.
  • Лукиан. Сочинения. В двух томах / под общ. ред. А. И. Зайцева. — [На основе издания 1935 года]. — СПб.: Алетейя, 2001. — («Античная библиотека». Раздел «Античная литература»). — 2000 экз. — ISBN 5-89329-315-0. Т. 1. VIII+472 стр. Т. 2. 544 стр. (полное собрание сочинений)

Напишите отзыв о статье "Лукиан Самосатский"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Апт С. К. Лукиан // История греческой литературы. — Т. 3. — М.: Изд-во АН СССР, 1960. — С. 220.
  2. Возможно, о Лукиане упоминает врач Гален, но это свидетельство считается спорным; см.: Lucian. Selected Dialogs / Translation, Introduction, Notes by D. Costa. — Oxford: Oxford University Press, 2005. — P. VII.
  3. 1 2 3 Lucian in eight volumes. Loeb Classical Library. — Volume I. — London: W. Heinemann; Cambridge (Massachusetts): Harvard University Press, 1961. — P. IX.
  4. Lucian. Selected Dialogs / Translation, Introduction, Notes by D. Costa. — Oxford: Oxford University Press, 2005. — P. VII.
  5. Впрочем, речь могла идти об императоре Адриане, полное имя которого — Публий Элий Траян Адриан.
  6. Frye, Richard N. [www.jaas.org/edocs/v11n2/frye.pdf Assyria and Syria: Synonyms]. PhD., Harvard University. Journal of Near Eastern Studies 51 (1992): 281–85. (1992). — «Lucian of Samosata…says (par. 1): “I who write (this) am Assyrian.”»
  7. 1 2 Lucian. Selected Dialogs / Translation, Introduction, Notes by D. Costa. — Oxford: Oxford University Press, 2005. — P. VIII.
  8. Нахов В. Вступительная статья. Лукиан из Самосаты / Лукиан из Самосаты. Избранная проза. — М.: Правда, 1991. — С. 10.
  9. 1 2 3 Апт С. К. Лукиан // История греческой литературы. — Т. 3. — М.: Изд-во АН СССР, 1960. — С. 221.
  10. Нахов В. Вступительная статья. Лукиан из Самосаты / Лукиан из Самосаты. Избранная проза. — М.: Правда, 1991. — С. 11.
  11. 1 2 Lucian. Selected Dialogs / Translation, Introduction, Notes by D. Costa. — Oxford: Oxford University Press, 2005. — P. IX.
  12. 1 2 Нахов В. Вступительная статья. Лукиан из Самосаты / Лукиан из Самосаты. Избранная проза. — М.: Правда, 1991. — С. 13.
  13. Нахов В. Вступительная статья. Лукиан из Самосаты / Лукиан из Самосаты. Избранная проза. — М.: Правда, 1991. — С. 18.
  14. 1 2 Lucian in eight volumes. Loeb Classical Library. — Volume I. — London: W. Heinemann; Cambridge (Massachusetts): Harvard University Press, 1961. — P. XI.
  15. 1 2 Апт С. К. Лукиан // История греческой литературы. — Т. 3. — М.: Изд-во АН СССР, 1960. — С. 222.
  16. 1 2 Зайцев А. И. [annals.xlegio.ru/ant_lit/lukian/lukian.htm Лукиан из Самосаты — древнегреческий интеллигент эпохи упадка] // Лукиан. Сочинения : вступительная статья. — СПб.: Алетейя, 2001. — Т. 1. — С. 1-16. — ISBN 5-89329-315-0.
  17. Апт С. К. Лукиан // История греческой литературы. — Т. 3. — М.: Изд-во АН СССР, 1960. — С. 239—240.
  18. В некоторых рукописях — «др.-греч. Ἀληθινῶν Διηγημάτων», изредка — «др.-греч. Ἀληθοῦς Ἱστορίας».
  19. 1 2 3 Lucian. Selected Dialogs / Translation, Introduction, Notes by D. Costa. — Oxford: Oxford University Press, 2005. — P. XIII.
  20. 1 2 Апт С. К. Лукиан // История греческой литературы. — Т. 3. — М.: Изд-во АН СССР, 1960. — С. 240.

Литература

  • Античная культура: Словарь-справочник. - М., 1995. - С. 172-173.
  • Апт, С. К. Лукиан // История греческой литературы. В 3-х т. Т. 3. - М., 1960. - С. 219—241.
  • Богаевский Б. Лукиан, его жизнь и произведения // Лукиан. Сочинения. Т. 1. - М., 1915. - С. 8-14.
  • Богаевский, Б. Лукиан из Самосаты // Лукиан. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. - Л.; М., 1935. - С. 9-37.
  • Забудская Я. Л. Лукиан // Большая российская энциклопедия. Т.18. М., 2011.
  • Зайцев, А. И. Лукиан из Самосаты - древнегреческий интеллигент эпохи упадка // Лукиан Самосатский. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. - СПб., 2001. - С. 1-16.
  • Левинская, О. Л. "Ослиные" метаморфозы в античной беллетристике: Лукиан, Апулей и Луций из Патр // Вестник древней истории. - 2002. - 1. - С. 25-32.
  • Нахов, И. М. Лукиан из Самосаты // Лукиан из Самосаты. Избранная проза. - М., 1991. - С. 5-24.
  • Нахов, И. М. Мировоззрение Лукиана Самосатского: Автореферат...кандидата филологических наук. - М., 1951.
  • Попова Т. В. Литературная критика в сочинениях Лукиана // Древнегреческая литературная критика. М.: Наука. 1975. С. 382—414.
  • Преображенский, П. Ф. Вольтер античности // Лукиан. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. - Л.; М., 1935. - С. 1-15.
  • Радциг, С. И. История древнегреческой литературы. - М., 1982. - С. 431-438.
  • Сапрыкин, С. Ю. Боспорские сюжеты в диалоге Лукиана "Токсарид" // Аристей: Классическая филология и античная история. - 2012. - 1. - С. 185-209.
  • Словарь античности. - М., 1989. - С. 323.
  • Солопова, М. А. Лукиан // Античная философия: Энциклопедический словарь. - М., 2008. - С. 454-456.
  • Тахо-Годи А. А. Некоторые вопросы эстетики Лукиана // Из истории эстетической мысли древности и средневековья. М., 1961. С. 183—213.
  • Тихонов, В. А. Боспор Киммерийский в 5 в. до н. э. в диалоге Лукиана "Токсарид, или О дружбе" (гл. 44-55) // www.liveinternet.ru/users/4656192/post390307241.
  • Тронский, И. М. История античной литературы. - М., 1988. - С. 242-248.
  • Чиколини Л. С. Диалоги Лукиана и «Утопия» Мора в издании Джунти (1519) // Средние века. М., 1987. Вып.50. С. 237—252.
  • Anderson G. Lucian: Tradition versus reality // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. II, 34, 2, 1994, S. 1422-1447.
  • Avenarius G. Lukians Schrift zur Geschichtsschreibung. - Meisenheim am Glan, 1956 (библ. с. 179—83).
  • Bompaire J. Lucien écrivain. Imitation et création. - P., 2000.
  • Caster М. Lucien et la pensée religieuse de son temps. - P., 1937.
  • Clay D. Lucian of Samosata: Four Philosophical Lives (Nigrinus, Demonax, Peregrinus, Alexander Pseudomantis) // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. II, 36,5, 1992, p. 3406-3450.
  • Croiset. Essai sur la vie et les œuvres de Lucien. - P., 1882.
  • Goulet-Cazé M.-O. Le cynisme a l'époque impériale // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. II, 36,4, 1990, p. 2720-2833;
  • Helm R. Lucian und die Philosophenschulen // NJKAlt 5, 1902, S. 188-213, 263-278, 351-369.
  • Jones С. P. Culture and Society in Lucian. - Camb. (Mass), 1986.
  • Lanaud, M. Le monde des morts selon Lucien de Samosate : Une recreation originale du theme de l'Hades au IIe siecle // dumas.ccsd.cnrs.fr/dumas-00482547 (Submitted on 8 Jun 2010).
  • Lucien de Samosate: Actes du colloque international de Lyon organisé au Centre d'études romaines et gallo-romaines les 30 sept.-l oct. 1993: Textes rassemblés avec la coll. d'A. Buisson. - Lyon; P., 1994.
  • Nesselrath H.-G. Kaiserlicher Skeptizismus in platonischem Gewand: Lukians «Hermotimos» // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. II, 36,5, 1992, S. 3451-3482.
  • Robinson С. Lucian and his influence in Europe. - L., 1979.

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Лукиан Самосатский
  • [annales.info/ant_lit/lukian/index.htm Лукиан] в библиотеке Annales
  • [lib.ru/POEEAST/LUKIAN Лукиан Самосатский] в библиотеке Максима Мошкова
  • [fantlab.ru/autor10000 Лукиан Самосатский] на сайте «Лаборатория Фантастики»
  • Лукиан [filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000607/index.shtml Киник]. Цифровая библиотека по философии

Отрывок, характеризующий Лукиан Самосатский

– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.