Лукка
|
Лукка Lucca 
|
Лу́кка (итал. Lucca) — город в итальянском регионе Тоскана, на реке Серкио. Административный центр одноимённой провинции. Площадь 185 км². В Лукке проживает 89 154 жителя (апрель 2014)[1].
Покровителем города считается святой Павлин Луккский (итал. San Paolino). Праздник города 12 июля.
Содержание
Расположение
Город, расположенный на высоте 19 м над уровнем моря, был основан лигурийцами на островке посреди аллювиальной равнины реки Серкио. В переводе с местного наречия название означало «болотистый». Лукка и по сей день богата подземными и поверхностными водами. Обусловленный географическим положением, климат города является влажным и умеренным зимой и жарким и сухим летом.
История
В 180 году до н. э. римляне основали селение, согласно каноническому устройству: Кардо Максимус и Декуманус Максимус, которые делят город на кварталы — инсулы — и пересекаются на форуме. Интересно отметить, что и в сегодняшнем устройстве города эти две оси, улицы Филлунго и Ченами, пересекающиеся с улицами Рома и Санта-Кроче, и форум, находящийся на площади Сан-Микеле, полностью соответствуют наиболее людным и богатым торговлей улицам внутри стен Лукки.
В Тёмные века Лукка не теряла своего значения, ибо здесь сходились дороги на Рим, Парму, Флоренцию, Пизу и Луни. Кроме того, через Лукку проходила главная транспортная артерия средневековой Италии — Via Francigena. До 774 года здесь была резиденция одного из трёх лангобардских герцогов Тосканы, потом его сменил франкский вельможа графского достоинства. После распада Каролингской державы Лукка служила столицей маркграфов Тосканских — до начала XII века, когда Матильда Каносская предпочла Лукке Флоренцию.
В Средние века, несмотря на затяжные конфликты с соседними городами-государствами (Пиза, Масса, Флоренция), город достиг значительного экономического развития благодаря изготовлению и продаже шёлка и банковской деятельности. Своего зенита он достиг при Каструччо Кастракани в начале XIV века. В последующие десятилетия владельцы города сменялись с калейдоскопической быстротой — Людовик Баварский и Иоанн Богемский, Герардино Спинола из Генуи и Мастино делла Скала из Вероны.
В XV веке (битва при Сан-Романо) Лукка окончательно уступает Флоренции звание главного города Тосканы, но сохраняет республиканское управление до прихода войск Наполеона в конце XVIII века. На протяжении XVII—XVIII веков это был второй по величине (после Венеции) итальянский город с республиканской формой правления.
23 июня 1805 по решению сената города, Лукка превратилась в княжество Лукки и Пьомбино, переданное сестре Наполеона — Элизе Баччокки (Бонапарт). Именно это событие подразумевается в словах Анны Павловны Шерер, с которых начинается «Война и мир» Л. Н. Толстого: «Ну, что, князь, Генуя и Лукка стали не больше, как поместьями фамилии Бонапарте».
Венский конгресс отобрал Лукку у Бонапартов и передал её в руки вдовствующей королевы Этрурии, которая носила титул герцогини Луккской до самой смерти в 1824 г. Сын её, Карл Людовик, правил герцогством до 1847 года, после чего оно было присоединено к Великому герцогству Тосканскому.
Достопримечательности
Лукка — один из немногих городов, полностью сохранивших старинные крепостные стены, насчитывающие примерно 4,2 км в диаметре. С вершины стен открываются прекрасные виды на окрестную равнину. Собор св. Мартина (с лабиринтом перед порталом), заложенный ещё в VI веке, приобрёл свой нынешний вид в Средние века. Золотой век Лукки — треченто — оставил большое количество небольших церквей с фасадами, покрытыми избыточным скульптурным декором, и высокими квадратными в плане кампанилами. За готическими фасадами скрываются более древние нефы, которые в отношении планировки вполне вписываются в рамки романики. В Базилике святого Фредиана находятся нетленные мощи святой Зиты (1212—1272).
Город Лукка — родина знаменитостей:
- скульптора Маттео Чивитали (1435—1501) — одного из лучших скульпторов тосканской школы XV столетия;
- композиторов Луиджи Боккерини (1743—1805) и Джакомо Пуччини (1858—1924).
Спорт
Женский баскетбольный клуб «Баскет Ле Мура»[2] — выступает в Серии А1 Чемпионата Италии.
Города-побратимы
|
|
| ||
| Вид на город с одной из башен | Пьяцца Анфитеатро | Романская базилика с кампаниллой Сан-Микеле-ин-Форо |
Напишите отзыв о статье "Лукка"
Примечания
Ссылки
- [www.comune.lucca.it Сайт мэрии города Лукка]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Лукка
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»
Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.
Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.
