Лукомское княжество

Лукомское (Лукомльское) княжество — удельное западнорусское княжество с центром в городе Лукомль, располагавшееся на реке Лукомка (Лукомля) неподалёку от Лукомского озера. Точные границы княжества не установлены.

Некогда Л. В. Алексеев предположил, что Лукомль мог быть центром удельного княжества, владением одного из правнуков Всеслава Полоцкого. Такую возможность нельзя полностью исключать, но княжество в источниках не упоминается. Археологические данные относят пик расцвета Лукомля не к концу ХІІ — началу ХІІІ вв., когда были активны правнуки Всеслава, а к XI — первой половине ХII вв., времени его сыновей и внуков. Среди известных представителей этих двух поколений нет вероятных кандидатов на владение Лукомским уделом.

В связи с этим, Лукомль следует рассматривать не как удельный центр, а как центр исторической волости, которая сложилась, вероятно, ещё в IX в. и затем была включена в Полоцкое княжество как административная и налоговая единица. Управлялась такая волость, скорее всего, наместником из числа бояр полоцкого князя.

По мнению Войтовича, княжество выделилось в 1101 году после смерти Всеслава, как удел Ростислава Всеславича. Войтович также считает, что возможно в 1170-х годах лукомским князем был Володарь (Володша) Василькович.

В XIII веке Лукомль вместе с Полоцким княжеством, от которого зависел, вошёл в состав Великого княжества Литовского.

В XV веке в Литве упоминаются несколько князей Лукомских, но родственные связи между ними не прослеживаются, а их общий родоначальник не установлен. По мнению Юзефа Вольфа эти князья Лукомские были потомками князей Полоцко-Витебских, однако документального подтверждения этой версии не существует. Сами Лукомские выводили своё происхождение от старшего сына великого князя литовского Ольгерда, Андрея, бывшего князем псковским, полоцким и с 1386 года Лукомским. Однако и эта версия происхождении Лукомских документального подтверждения не имеет и в настоящее время отвергнута.

В 1473 году Москву выехал князь Иван Лукомский, а его имения в Литве при этом были конфискованы, в 1493 году он был казнен (заживо сожжен в железной клетке), якобы за участие в заговоре против Великого князя Московского Ивана Васильевича III. По-видимому, у князя Ивана Лукомского было несколько сыновей, живших в Литве, к которым можно отнести Ивана, владевшего Шчидутами, Андрея и Федора, а также, по-видимому, еще Григория и Романа.

От Ивана, Андрея и Романа прослеживаются три линии этого рода, не владевшего большими имениями и не занимавшего крупных должностей в Литве. Лукомлем они владели eщe во второй половине XVI века

В начале XVII века родословная князей Лукомских прерывается, о многих из них встречаются лишь отдельные упоминания.

Лукомские князья

• 1101—1129: Ростислав Всеславич (ум. после 1130)
• 1170-е: Володарь (Володша) Василькович (ум. после 1175)
• 1386—1399: Андрей Ольгердович (ум. 12 августа 1399)

См. также

• Лукомские

Литература

• Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия: в 2 т. / Автор-составитель В. В. Богуславский. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — Т. [books.google.ru/books?id=HcWfQbb6FVcC&printsec=frontcover#PPA768,M1 1]. — 784 с. — 5000 экз. — ISBN 5-224-02249-5.
• Войтович Л. [izbornyk.org.ua/dynasty/dyn24.htm Рюриковичі. Ізяславичі полоцькі] // [litopys.org.ua/dynasty/dyn.htm Князівські династії Східної Європи (кінець IX — початок XVI ст.): склад, суспільна і політична роль. Історико-генеалогічне дослідження]. — Львів: Інститут українознавства ім. І.Крип’якевича, 2000. — 649 с. — ISBN 966-02-1683-1. (укр.)
• Нарбут А.Н. Генеалогия Белоруссии. Выпуск 2. — М., 1994.
• Wolff J. Kniaziowie litewsko-ruscy od końca czternastego wieku. — Warszawa, 1895. — 698 p.

Отрывок, характеризующий Лукомское княжество

– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.