Лукошков, Борис Степанович

Борис Степанович Лукошков
Место рождения:	д. Нюнега Шенкурского района Архангельской области, РСФСР, СССР
Жанр:	живопись, графика
Учёба:	в Ленинградском художественном училище на живописном факультете, затем в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина
Награды:
Звания:

Борис Степанович Лукошков (1922—1989) — заслуженный художник РСФСР.

Основные даты жизни и творчества

• 1922, 20 июня родился в д. Нюнега Шенкурского района Архангельской области.
• 1930—1940 учился в средней школе города Шенкурска.
• 1940, октябрь призван в ряды Красной Армии.
• 1941—1945 участник Великой Отечественной войны.
• 1945—1947 работал: художником-оформителем в Шенкурском Доме культуры, во Всероссийском художественном кооперативе г. Мичуринска.
• 1949—1954 учился: в Ленинградском художественном училище на живописном факультете (Ленинградское художественное училище имени В. А. Серова),
• 1954—1955 в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина (Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина).
• 1955—1957 творческая работа в г. Шенкурске.
• 1957 переехал в Архангельск, работал в мастерских Художественного фонда и в Северо-Западном книжном издательстве.
• 1957 впервые принял участие в выставке произведений архангельских художников.
• 1965 принят в члены Союза Художников РСФСР.
• 1971—1975 председатель Архангельской организаций Союза Художников РСФСР.
• 1972 делегат III съезда Союза Художников РСФСР, избран членом правления.
• 1973 персональная выставка в Архангельске.
• 1973 делегат IV съезда художников СССР. Москва.
• 1975 присвоено почетное звание «Заслуженный художник РСФСР».
• 1976 делегат IV Всероссийского съезда Союза художников. Москва.
• 1979—1983 председатель Архангельской организации Союза Художников РСФСР.
• 1981 делегат V Всероссийского съезда Союза художников. Москва.
• 1983 делегат VI Всероссийского съезда Союза художников. Москва.
• 1989 умер в Архангельске, похоронен в деревне Ижма Приморского района.

Участник выставок: всесоюзных (1962, 1963, 1967, 1969); республиканских (1957, 1965, 1967, 1970, 1972, 1975, 1976, 1977, 1980;зональных (1964, 1967, 1969, 1974, 1979, 1984);областные с 1957 по 1989 годы.

Награждался почетными медалями и грамотами Министерства культуры РСФСР, Секретариата правления Союза Художников РСФСР, ЦК ВЛКСМ, Управления культуры Архоблисполкома.

Имел правительственные награды: орден «Отечественной войны I степени»; медали: «За отвагу», «За победу над Германией», «20 лет победы в Великой Отечественной войне», «30 лет победы над фашистской Германией», «50 лет Вооруженных сил СССР», «60 лет Вооруженных сил СССР», «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина».

Из воспоминаний

Борис Лукошков — гордость нашего небольшого Шенкурска не только в силу оставленного им наследия в художественных полотнах, но и как Человек с высокой моральной ответственностью за судьбы людей большой и малой Родины. Особенно дороги ему были и Шенкурск, и наши деревни, и кормилица Вага. Его честный и искренний талант взрастила эта шенкурская земля, та атмосфера, в которой протекали его детство и юность, и та жизнь уездного полузабытого богом городка, в котором он черпал темы своего художественного творчества…

… Подлинной радостью было возвращение знакомых ребят с войны. Пусть многократно раненых, искалеченных, изувеченных, но живых. Среди них был и Борис. Страшно было смотреть на его израненное тело. Когда-то сильное и красивое, оно было покрыто шрамами. Но внешне он всегда был бодрым и уверенным, что внушало уважение…

После войны, как и многим другим, ему надо было определиться, как дальше жить. У него была страсть, был талант живописца, он усиленно готовился в Ленинградское училище…

Тяжела жизнь художника. И только сильный характер да жена Павла Николаевна помогли Борису преодолеть трудности, стать известным мастером…

Творческая жизнь Бориса была тесно переплетена с общественной. Его лидерские качества проявились в архангельском отделении Союза художников, председателем которого он был избран. Несколько лет честно и страстно отстаивал интересы своих собратьев по кисти. Благодаря его настойчивости, художники получили в новостройках несколько мастерских, было организовано много выставок…

Большую роль в жизни каждого человека имеет семья. Видный шенкурский жених Борис Лукошков остановил свой выбор на замечательной девушке — детском враче Павле Николаевне. Паша оказалась истинной хранительницей домашнего очага. Любящая и заботливая жена, она много помогала мужу во всей его жизни.

Его пристрастием была рыбалка. Как и ко всякому делу, к ней он подошел основательно. Купил лодку с мотором и все свободные дни от ледохода до ледостава проводил на воде…

В. И. Ившин, земляк, товарищ

февраль 2002 года

Начало 70-х годов. Горячее время для архангельской молодой живописи. Борис Степанович заражается этим движением и всячески поддерживает его…

В тот период он был председателем областной организации Союза художников, и только он, из всех, кто занимал эту должность, не спешил исполнять инструкции по «тушению пожара формализма». У него была природная реакция на живое. Это хорошо доказывает и его собственное творчество, в котором нет покоя…

Ему, и только ему, обязаны за поддержку в начале пути Шадруновы, С. Видякин, Ю. Минин, Н.Федоров, Е. Зимирев, С. Егоров. Я не раз слышал, как искренне он восхищался их работами. Он любил их, что редко бывает среди художников, к сожалению. Однако все было не так-то легко. Председатель организации одобряет, поддерживает тех, кого поддерживать не положено — это требовало наличие смелости.

Думаю, что азарт истинного художника заглушал в Борисе Степановиче чувство опасности. Но неприятности поджидали его постоянно…

Светлая память Борису Лукошкову, благодарность за то, что ему было по пути с нами. Он прожил жизнь художника, а это — непросто.

Борис Копылов, художник

август 1997 года

Мое первое знакомство с Борисом Степановичем произошло в 1968 году, я окончил Ярославское художественное училище и работал в театре кукол художником.

Мы встретились в выставочном зале, тогда он был на улице Народной, где проходила выставка архангельских художников. Борис Степанович был очень общительный, доброжелательно настроенный человек, выдержанный, умный, в общем вызывающий уважение. На выставке со свойственным мне максимализмом я высказал ему своё суждение о качестве работ на то время: да-да, нет-нет, это заслуживает внимания — это нет. Что было, то было. На то время коллектив Союза художников был в целом очень сильный, старейший коллектив на Севере. На тот момент в расцвете своего таланта были такие художники как Свешников, Михалев, Рябоконь, Котов, Ширяев, Сараев, Фатьянов, Софронов, Таргонские и еще целый ряд художников, которые составляли лицо организации. Союз художников занимал заметное место в культурной жизни области. А Борис Степанович был не формальным лидером, на то время ему было 46 лет. Лукошков как-то очень среагировал на мои критические замечания. Он хорошо сказал, что все что здесь представлено, сделано на пределе возможностей каждого художника. И потихоньку мой задиристый тон, и категоричное решение стали улетать.

С того времени прошло 40 лет без малого, точнее 39. Но осталась благодарность и за этот урок и за другие уроки, которые постепенно позволяли выруливать к каким-то результатам.

Поездка на Белое море. Рыбалка в устье Двины. О них я вспоминаю очень часто. В этих поездах мне многое открывалось. Белое море рисуем. Солнце, июль, жарко. Сумпосад километра 1,5 от Белого моря. Пошли купаться. Борис Степанович снимает рубаху, лезет в воду, вода холодная, все же Белое море. Я тоже лезу в воду. Я не видел такого: красивый сильный мужик, а тело все в глубоких шрамах, это даже не шрамы, это перепаханная земля. Это все с войны. Ему было 19 в 41 году. Рождения 22 года — это самый выбитый год, так говорил Лукошков: «Я почти не встречаю своих ровесников». Не забуду его рук. На них не было живого места, шрам на шраме. Как он рисовал! А после войны, по его словам, приехал в Шенкурск и ключ с трудом вставил в замок.

Приехали в Сумпосад. Пошли смотреть. Я было папку схватил, тушь, перо, кисть. А Борис Степанович: «пойдем так просто посмотрим». Как правильно! А потом мне через несколько дней, а может почти сразу — «Вот что. Я очень тебя прошу — (сам суров) — если, что я стал рисовать, ты тот мотив не бери, а что ты стал рисовать — я не беру» Я сначала — да. Потом так завидно. Рисует, а я не могу, а выигрышно, готовая работа в жизни, только бери. Чувствую себя поставленным в угол. Но как благодарен. Ведь понял я это не сразу. Он то хотел, чтобы я стал видеть и ушел от общего, от общих мест, что уже увидено и не тобой. Это очень трудный, но нужный урок. И, пожалуйста, поймите его правильно. С этой поездки я сделал немало работ, а, может, это начало и легло в основу моего рисования.

У Бориса Степановича была удивительная черта, он мог делиться там, где считал нужным, что часто просто необходимо молодому художнику, своим творческим опытом. Это не значит, что он раскрывал «кухню» и т. д. На мои просьбы показать, как он делает композицию-«кухню» он прямо сказал: "Зачем, ну будет еще один Лукошков, а ты Зимирев! Ищи свою «кухню». Каждый художник — это своя «кухня». Мне, конечно, повезло, что я в самом начале встретил такого человека и не только его. Таких неформальных учителей было немало. Но Лукошков, он один такой. Он не только профессионально принял меня, но как человек мог дать нужный совет.

Борис Степанович принял участие в моей творческой судьбе. И очень сожалею, что порой, не подозревая, наносил ему боль непониманием. Но у него был еще один дар — прощать, это умение понять твою ошибку, природу её, и простить. Это был настоящий Северянин. Умный, хороший человек и художник!

Е. Н. Зимирев, художник

апрель 2007 года

Галерея

• 2 Лукошков Б.С. Шенкурский дворик. 1955.tif

  Шенкурский дворик. 1955

• 3 Лукошков Б.С. Весна. 1960.tif

  Весна. 1960

• 5 Лукошков Б.С. Северная тишина. 1969.tif

  Северная тишина. 1969

• 6 Лукошков Б.С. Заборье. 1966.tif

  Заборье. 1966

• 7 Лукошков Б.С. Апрель. 1964.tif

  Апрель. 1964

• 14 Лукошков Б.С. В журавлином краю. 1968.tif

  В журавлином краю. 1968

• 15 Лукошков Б.С. Брусника. 1971.tif

  Брусника. 1971

• 19 Лукошков Б.С. Портрет мужчины за письменным столом. 1950-е.tif

  Портрет мужчины за письменным столом. 1950-е

• 21 Лукошков Б.С. Под Успочей. 1958.tif

  Под Успочей. 1958

• 24 Лукошков Б.С. Портрет женщины в цветастом платье. 1950-е.tif

  Портрет женщины в цветастом платье. 1950-е

• 31 Лукошков Б.С. Речка Царева. 1970.tif

  Речка Царева. 1970

• 33 Лукошков Б.С. Соловецкий кремль. 1970.tif

  Соловецкий кремль. 1970

Ссылки

• [www.boris-lukoshkov.ru/ Лукошков Борис Степанович. Официальный сайт]
• [www.arhmuseum.ru/index.php?action=pubs&pid=7&pubs_id=23&item_id=25 Архангельский музей изобразительных искусств]
• [www.arhpress.ru/neboz/2007/9/4/8.shtml Независимый взгляд]
• [www.arhpress.ru/vaga/2007/9/7/4.shtml Важский край]
• [www.arhpress.ru/vaga/2005/1/28/8.shtml Важский край]

Отрывок, характеризующий Лукошков, Борис Степанович

– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.