Лукулловы монеты
Лукулловы монеты или лукулловы деньги[1] (др.-греч. Λευκόλλεα) — римские выпуски монет во время Первой Митридатовой войны на территории Пелопоннеса в период 86—84 годов до н. э. Данное название закрепилось из-за того, что чеканка этих монет велась под наблюдением Луция Лициния Лукулла.
История
Весной 87 года до н. э. тридцатитысячная армия под командованием Луция Корнелия Суллы высадилась на западном побережье Греции в Эпире и начала наступление на Афины. Осада Афин продолжалась несколько месяцев. В этот период у римлян катастрофически не хватало денег, так как всё, что с большим трудом было собрано для этого похода, пришлось истратить ещё в Италии в связи с междоусобными конфликтами. Из-за этого приходилось рассчитывать только на конфискации у местного населения. Аппиан (Митрид. V.30) так описывает эти события: «Сулла, выбранный римлянами вождем для войны с Митридатом, только теперь переправился из Италии в Элладу с пятью легионами и несколькими манипулами и отрядами конницы и тотчас стал собирать в Этолии и Фессалии деньги, союзников и продовольствие; когда он решил, что всего этого у него достаточно, он направился в Аттику против Архелая».
Эти сокровища, конфискованные из храмов Зевса в Олимпии, Аполлона в Дельфах и Асклепия в Эпидавре, стали основой для чеканки монет хорошо знакомого для греков «нового афинского стиля» (стефанофоров), но они были легко различимы как продукт Суллы. Эти монеты являются последними «древними» серебряными монетами, чеканившимися в Афинах, они также напрямую связаны с историческими событиями и упоминаются в древней литературе.
Ещё один источник, Плутарх (Лукулл II.2), описывает, как Луций Лициний Лукулл, проквестор при Сулле, был назначен курировать чеканку монет в этой экспедиции: «Юношей, приняв участие в Марсийской войне, он (Лукулл) сумел неоднократно выказать свою отвагу и сметливость. За эти качества и ещё больше за постоянство и незлобивость Сулла приблизил его к себе и с самого начала постоянно доверял ему поручения особой важности; к их числу принадлежал, например, надзор за монетным делом. Во время Митридатовой войны большая часть монеты в Пелопоннесе чеканилась под наблюдением Лукулла и в честь его даже получила наименование „Лукулловой“. Ею оплачивались необходимые закупки для военных нужд, и она быстро разошлась, а после долго имела хождение».
Монетные выпуски Суллы в Афинах состояли в основном из серебряных тетрадрахм, значительно меньше было серебряных драхм, и ещё меньше бронзовых монет, которые сейчас встречается чрезвычайно редко.
Тетрадрахмы римлян имели основные черты монет «нового афинского стиля», которые в древние времена называли стефанофоры («венценосные») из-за того, что композиция, размещенная на реверсе, была окружена венком. Но на этом сходство между греческими и римскими тетрадрахмами заканчивается. Стиль монет Суллы несколько иной по сравнению со своими афинскими прообразами. Символы и многочисленные надписи, которыми так загромождён реверс Афинской монеты[2] (также отсутствует характерная этническая надпись AΘE), заменены всего лишь двумя монограммами, а позднее двумя трофеями.
Напишите отзыв о статье "Лукулловы монеты"
Примечания
Литература
- [www.coinarchives.ru/?page_id=2022 Кудряшов С.. «Лукулловы» выпуски монет], раздел «Античная нумизматика», составленный по материалам книг:
- M.Thompson. The New Style Silver Coinage of Athens. Numismatic Studies no. 10. New York: American Numismatic Society, 1961
- Аппиан. Митридатовы войны.
- Плутарх. Жизнеописание Суллы.
- Плутарх. Кимон и Лукулл.
Отрывок, характеризующий Лукулловы монеты
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
