Лумумба, Патрис

Патрис Эмери Лумумба Patrice Émery Lumumba<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Республики Конго
24 июня — 14 сентября 1960 года
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Жозеф Илео
Рождение:	2 июля 1925(1925-07-02) Оналуа, Катакокомбе, Бельгийское Конго.
Смерть:	17 января 1961(1961-01-17) (35 лет) Элизабетвиль (ныне Лубумбаши), провинция Катанга
Партия:	Национальное движение Конго
Награды:

Патри́с Эмери́ Луму́мба (фр. Patrice Émery Lumumba, 2 июля 1925 — 17 января 1961) — конголезский политический деятель левонационалистического толка, первый премьер-министр Демократической Республики Конго после провозглашения её независимости в июне 1960, национальный герой Заира, поэт и один из символов борьбы народов Африки за независимость. Основатель (1958) и руководитель партии Национальное движение Конго.

Снят с поста премьер-министра президентом Конго, затем арестован в ходе Конголезского кризиса в сентябре 1960. Убит 17 января 1961 года.

Биография

Из народа тетела. Окончил среднюю школу при католической миссии, затем курсы почтовых служащих. Работал писарем, почтовым клерком, служащим в бельгийских промышленных компаниях.

С 1950-х годов активно участвовал в политической жизни колонии. Первоначально разделял умеренные политические воззрения — был приверженцем идеи «бельгийско-конголезского сообщества», выступал за европеизацию Конго, за постепенную отмену расовой сегрегации.

Получив образование за счёт колониальных властей и войдя в число так называемых «эволюэ» (просвещенных жителей), он служил почтовым чиновником. В числе других избранных ездил на бесплатную экскурсию по Бельгии. Решался вопрос о его работе в бельгийском министерстве колоний, но успешную карьеру прервал арест по обвинению в хищении денежных переводов на сумму, примерно равную двум с половиной тысячам долларов.

В конце 1950-х годов взгляды Лумумбы революционизировались. Отсидев в тюрьме шесть месяцев, Лумумба проникся радикальными идеями, занялся политикой и в октябре 1958 года возглавил левую партию Национальное движение, которая на первых в стране выборах в мае 1960 года получила в парламенте 40 мест из 137. Лумумба стал премьер-министром.

В результате сложившейся политической ситуации Брюссель был вынужден признать независимость Конго, рассчитывая создать марионеточное государство и по-прежнему контролировать использование природных ресурсов страны.

На торжественной церемонии 30 июня 1960 года в присутствии посетившего с визитом страну бельгийского короля Бодуэна I президент Касавубу произнёс речь о национальной модернизации, многорасовом обществе и сотрудничестве с бывшей метрополией. Лумумба вопреки протоколу взял слово вслед за ним и произнёс гневную филиппику, закончив её знаменитой фразой: «Мы больше не ваши обезьяны!» («Nous ne sommes plus vos singes»).

Моиз Чомбе, прозападный лидер провинции Катанга, где были сосредоточены основные месторождения полезных ископаемых и значительное белое население, в ответ провозгласил независимость. Москва прислала для борьбы с «марионеточным режимом Чомбе» советских и чехословацких советников и десять военно-транспортных самолётов, один из которых, по официальной версии, являлся личным подарком Хрущёва Лумумбе.

Поскольку Чомбе обещал прекратить мятеж, если Лумумба будет отстранён от власти, президент 5 сентября 1960 года снял премьера с должности и посадил под домашний арест. В ответ Лумумба заявил по радио о незаконности смещения, так как его поддержал парламент. 6 сентября лидеры основных партий, которые составляли правительственную коалицию, заявили о поддержке Лумумбы, однако в это время войска ООН захватили радиостанцию и закрыли доступ на неё членам правительства. 7 сентября палата депутатов большинством в ¾ голосов аннулирует решение об отстранении Лумумбы от власти. 8 сентября Сенат подтвердил данное решение, однако ООН продолжала игнорировать правительство и удерживать захваченные аэродромы и радиостанцию. Был выписан ордер на арест Лумумбы, 12 сентября он был заточён в тюрьму, однако был освобождён солдатами.

Когда сторонник Лумумбы Антуан Гизенга поднял восстание, тот бежал, чтобы присоединиться к единомышленникам, но при не до конца выясненных обстоятельствах попал в руки катангских сепаратистов и был расстрелян без суда.

Убийство

Точные обстоятельства смерти П. Лумумбы были долгое время неизвестны широкой общественности. По некоторым данным, уже во время полёта в Тисвилл^{[когда?]} он был настолько избит, что умер сразу же по приземлении. Однако, сын Патриса Лумумбы, Франсуа, подал запрос в Бельгию с целью выяснения обстоятельств смерти своего отца. Спустя 41 год после события специальная комиссия бельгийского парламента восстановила события, сопутствовавшие смерти П. Лумумбы.

Согласно выводам комиссии, Лумумба и его соратники были арестованы^[где?] сообщниками Мобуту Сесе Секо и депортированы в самолёте к Моизу Чомбе в Катангу, где были помещены в лесную хижину. Лумумба со своими соратниками Нестором Окито и Морисом Мполо подверглись пыткам, после чего их посетили политические соперники — Чомбе, Эварист Кимба Мутомбо и бельгийские политики, для того, чтобы оскорбить и оплевать их.

17 января 1961 года Лумумба с соратниками были расстреляны катангийскими солдатами, состоявшими под командованием бельгийских офицеров, и предварительно закопаны на месте расстрела. Чтобы скрыть содеянное, трупы были эксгумированы спустя несколько дней. Тело Лумумбы было расчленено, растворено в кислоте и после этого останки были сожжены. Убийство было приписано жителям деревни. Большинство средств массовой информации, однако, приписывала убийство Чомбе.

В заключительном отчёте комиссия пришла к выводу, что король Бельгии Бодуэн знал о планах убийства Лумумбы. Также было установлено, что бельгийское правительство оказывало транспортную, финансовую и военную помощь силам, враждебно относившимся к Лумумбе. Большая часть вины была приписана непосредственно королю Бодуэну, который, предположительно, в обход политических институтов страны проводил свою собственную колониальную политику.

«Проблеме Лумумбы» были посвящены несколько заседаний Совета национальной безопасности США летом 1960 года, 18 августа 1960 года президент США Дуайт Эйзенхауэр одобрил рекомендации ЦРУ ликвидировать Лумумбу, в дальнейшем специалистами ЦРУ были разработаны варианты убийства Лумумбы из огнестрельного оружия и с помощью яда, в итоге был утверждён план операции «Голубая стрела».

Документальный фильм «Убийство в колониальном стиле» (реж. Томас Гифер) 2000 года расследует события тех дней на основе интервью со многими бывшими сотрудниками и офицерами ЦРУ и бельгийской службы безопасности. В интервью многие из них впервые признались в том, что лично участвовали в убийстве и последующем устранении останков Лумумбы и его соратников (в том числе и при помощи кислоты). Один из офицеров до сих пор хранит передние зубы Лумумбы, которые он предъявил перед камерой.

В прощальном письме жене Патрис Лумумба писал: «Единственное, чего мы желали для нашей страны — это право на достойное существование, на достоинство без лицемерия, на независимость без ограничений… Придёт день, когда история скажет своё слово».

В марте 2010 года появилась информация о том, что Патрис Лумумба был свергнут со своего поста и убит при участии сотрудницы британской Секретной разведывательной службы MI-6, баронессы Дафны Парк. В марте 2013 года газета британская «Telegraph», со ссылкой на лорда Дэвида Эдварда Ли (David Edward Lea), сообщила, что сотрудница британской разведки Ми-6 баронесса Дафна Парк, с 1959 по 1961 годы бывшая консулом и первым секретарём в Леопольдвиле, незадолго до её смерти в 2010 году, призналась в организации убийства Патриса Лумумбы в 1961 году. Причиной ликвидации Лумумбы стали его панафриканский национализм, левые симпатии и просоветские настроения.

Память

Имя Патриса Лумумбы с 1961 по 1992 год носил Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. 5 февраля 1992 года вуз переименовали в Российский университет дружбы народов, а посвящение Лумумбе из названия убрали.

В российских городах Владивосток, Курганинск, Димитровград, Грозный, Чебоксары, Пермь, Екатеринбург, Липецк, Лермонтов, Казань, Будённовск, Ханты-Мансийск, Дивногорск, Майкоп, Дербент, Кисловодск, Волгоград, Новоаннинский, Кинешма, Междуреченск, Кимры, Нелидово, Клинцы, Нязепетровск, Туймазы, посёлках городского типа Верхнеднепровский (Смоленская область), Тугулым (Свердловская область), селе Кырен (Бурятия), Мирный (Якутия) есть улицы Патриса Лумумбы.

До 1990-х годов имя Патриса Лумумбы также носила одна из улиц Владивостока, в дальнейшем часть улицы переименована в честь адмирала Юмашева, командовавшего Тихоокеанским флотом в годы Великой Отечественной войны, другая часть улицы переименована в честь адмирала Кузнецова. Однако в разговорной речи жителей города прежнее название улицы до сих пор часто используется.

До середины 90-х годов в Новокузнецке также была улица Лумумбы, ныне переименована в улицу Кузнецова.

В Пятигорске с 1961 года была улица Патриса Лумумбы, в 1994 году переименована.

Именем Патриса Лумумбы названы улицы в украинских городах Керчь, Севастополь, Лубны, Киев, Одесса (проспект, ныне переименован в Адмиральский), Донецк, Кременчуг, Смела, Бахмут, Летичев, в киргизском Бишкеке, в казахстанских Алматы, Усть-Каменогорске, Таразе, Чимкенте (ныне переименованы), а также в Чебоксарах в России.

Ж.-П. Сартр написал предисловие к сборнику его статей. Эме Сезар написал о нём пьесу «Сезон в Конго». Стихи ему посвятили Евгений Долматовский, Евгений Евтушенко, Иван Драч, Максим Танк, Пимен Панченко, Серафим Попов, а также поэты Финляндии, Ливии, Танзании.

На севере Анголы вокруг фигуры Лумумбы возникло в начале 60 г. ХХ века мессианское движение. Так называемая «война Марии». Его имя остаётся популярным политическим знаменем в Конго. К его идеям апеллирует правящая Народная партия Реконструкции и демократии. Сын Лумумбы Патрис-младший выдвигал свою кандидатуру на пост президента Конго в 2008 г, но получил менее 10 % голосов. Его брат Франсуа воссоздал партию отца Национальное движение Конго. Любопытные факты: фамилия Лумумба означает «наследник обречённого на смерть». Известного американского комика Патрика О Нила назвали в честь Лумумбы. Знаменитая чёрная активистка Анджела Дэвис в юности ходила в клуб имени Патриса Лумумбы. Че Гевара отправился в Конго, чтобы отомстить «за великого идеалиста Лумумбу». Оценки личности российским африканистом Аполлоном Борисовичем Давидсоном: «Конечно, Патрис Лумумба был очень неопытным политическим деятелем. Но откуда у него мог быть большой опыт-то? Обстановка тогда была очень сложной. А вот как человека его можно было по-настоящему уважать. Ни в коррупции, ни в чём-то подобном он никогда не был замешан, выступал очень честным человеком — это вне всякого сомнения». Лидер чёрных мусульман США Малкольм Икс назвал Лумумбу «самым великим чернокожим мужчиной».

Литература

• Хохлов Н. Патрис Лумумба. — М.: Молодая гвардия, 1971. — (ЖЗЛ).
• Пономаренко Л. В. Патрис Лумумба: жизнь во имя свободы Африки. — М.: Издательство Университета дружбы народов, 1989.
• Слободин А. Бельгия извинилась за Лумумбу. Зря его убили. // Время новостей, 7 февраля 2002 (№ 22).
• Алексеев В. А. Грани алмаза: Повесть о Патрисе Эмери Лумумбе. — М.: Политиздат, 1988. — 333 с, ил. — (Пламенные революционеры).
• Патрис Эмери Лумумба (Люди и события) // Новое время. — М., 1960. — № 28. — С. 9.

Ссылки

• Ю. Жуков. [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/HISTORY/LUMUMBA/LUMUMBA.HTM Жизнь и смерть Патриса Лумумбы]
• [www.bbc.co.uk/russian/russia/2010/02/100127_russia_rudn_history.shtml Символ дружбы или «рука Москвы»?]

Отрывок, характеризующий Лумумба, Патрис

Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.