Лупанарий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Лупана́рий (также лупана́р, лат. lupānar или lupānārium) — публичный дом в Древнем Риме, размещённый в отдельном здании. Название происходит от латинского слова «волчица» (лат. lupa) — так в Риме называли проституток.

О степени распространённости проституции в римских городах можно судить по примеру Помпей, где обнаружено 25—34 помещений, использовавшихся для проституции (отдельные комнаты обычно над винными лавками), и один двухэтажный лупанарий с 10 комнатами. Во время первых раскопок в Помпеях, которые начались в середине XVIII в., лупанариев в 20-тысячном городе насчитали 35.

В Помпеях подобные места старались не афишировать. С улицы в лупанарий вела низкая и неприметная дверь. Однако найти лупанарий не представлялось сложным делом даже для заезжих торговцев и моряков. Посетители ориентировались по стрелкам в виде фаллического символа, вырубленным прямо на камнях мостовой. Они пробирались в лупанарий после наступления темноты, прикрываясь низко надвинутыми капюшонами. Специальный остроконечный головной убор, называемый cuculus nocturnus (ночная кукушка), скрывал лицо благородного клиента борделя. Упоминание об этом предмете есть у Ювенала в рассказе о похождении Мессалины[1].

Обитательницы лупанариев принимали гостей в небольших комнатах, расписанных фресками эротического содержания. В остальном обстановка этих крохотных комнат была предельно проста, в сущности, это было одно узкое каменное ложе длиной около 170 см, которое сверху застилали матрасом. По требованию властей все женщины лёгкого поведения носили приподнятые к груди и завязанные сзади красные пояса, называемые mamillare. Напротив входа располагалось отхожее место — одно на всех, а в вестибюле возвышался своеобразный трон, на котором восседала «мадам» — старшая lupa и привратница по совместительству. На верхнем уровне располагались «VIP-апартаменты», то есть салон и несколько комнат для похотливых граждан с кошельком потяжелее. Впрочем, удобствами не отличались и эти «номера». Они не имели окон и были так темны, что даже днём освещались фонарями, дымными и смрадными. К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3123 дня] Так что духота в этих «кельях» стояла, видимо, немилосердная. Кое-где не было и кровати К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3123 дня] — «ложе любви» состояло из постеленного на полу покрывала.





Фрески на стенах лупанария в Помпеях (из Секретного музея)

Напишите отзыв о статье "Лупанарий"

Примечания

  1. Ювенал, «Сатиры» (Satvrae) VI, 118; VI, 330

См. также

  • Спинтрии — римские деньги (жетоны) для оплаты эротических услуг

Ссылки

  • [www.archart.it/italia/campania/Pompei/Pompei%20-%20Lupanare/index.html Изображения в Помпеях]
  • [www.pompeiisites.org/Sezione.jsp?titolo=the%20lupanare&idSezione=1162 The Lupanare of Pompeii]
  • [www.prost.webss.ru/pam.html Вещественные памятники истории проституции]
  • [www.pravda.ru/travel/27-10-2006/201737-lupa-0/ Древние бордели: как развлекались античные любители «клубнички»]


Отрывок, характеризующий Лупанарий

– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides. [Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.