Лусакский протокол

Лусакский протокол (англ. Lusaka Protocol) — соглашение о прекращении огня, национальном примирении и всеобщих выборах, заключённое между правительством Анголы и организацией УНИТА 15 ноября 1994 года. Призванный положить конец гражданской войне в Анголе Лусакский договор не был полностью претворён в жизнь, и в 1998 году, после нескольких лет политического процесса, кровопролитие в Анголе возобновилось в полном объёме.

Предпосылки

К моменту освобождения Анголы от португальской колониальной зависимости в 1975 году на её территории действовали три национально-освободительных движения — Народное движение за освобождение Анголы (МПЛА), Национальный фронт освобождения Анголы (МФЛА) и Национальный союз за полную независимость Анголы (УНИТА). Уже к моменту провозглашения государственной независимости между этими движениями началась вооружённая борьба, в результате которой контроль над большей частью страны установила пользующаяся поддержкой СССР и коммунистической Кубы МПЛА. МФЛА, которую поддерживал Заир, и УНИТА, опиравшаяся на поддержку ЮАР, не смогли в полной мере противостоять массированной военной поддержке социалистического блока. В дальнейшем УНИТА, позиционировавшая себя как прозападную и антикоммунистическую организацию, на протяжении десятилетий вела против правительства Анголы гражданскую войну при открытой поддержке со стороны ЮАР и секретной — со стороны США (в период между 1985 и 1991 годами потративших на секретную помощь УНИТА 250 млн долларов).

После крупного военного противостояния в районе Квито-Кванавале в 1987 году ангольские власти, пришедшие к выводу, что военная победа невозможна, начали предпринимать шаги по достижению дипломатического урегулирования конфликта. Этому стратегическому повороту способствовало и то обстоятельство, что со стороны Советского Союза начали поступать сигналы о возможном прекращении военных поставок МПЛА. В итоге уже в 1989 году президент Анголы Жозе Эдуарду душ Сантуш и лидер УНИТА Жонаш Савимби подписали первое соглашение о прекращении огня. Вскоре, однако, перемирие было нарушено, и в следующие полтора года попытки вернуть стороны за стол переговоров сопровождались самой ожесточённой военной борьбой за историю страны. При посредничестве Португалии, СССР и США в мае 1991 года была достигнута новая договорённость о прекращении огня, известная как Бисесские соглашения (по названию пригорода Лиссабона, где она была подписана). За Бисесскими соглашениями последовали первые в истории Анголы всеобщие президентские и парламентские выборы, результаты которых были отвергнуты Савимби и руководством УНИТА, возобновившими военные действия. Этот новый виток конфликта, начавшийся менее чем через месяц после выборов, получил название «Третья война».

По приводимым Human Rights Watch оценкам, с октября 1992 по конец 1994 годов в результате боевых действий, в которых обе стороны нарушали законы ведения войны, погибло 300 тысяч жителей Анголы, то есть 3 % населения страны. К концу 1993 года УНИТА, изначально поддерживавшаяся населяющей юг и центр страны народностью овимбунду, контролировала 70 % территории Анголы, но в 1994 году ситуация изменилась и правительственные войска начали быстрое продвижение к Уамбо — оплоту УНИТА, к ноябрю сократив территорию Анголы под контролем УНИТА до 40 %. Чтобы остановить территориальные потери и обезопасить свою штаб-квартиру, Савимби был вынужден согласиться на новые переговоры о прекращении огня.

Содержание протокола

Протокол состоит из ряда разделов. Эти разделы оговаривают следующие темы.

• Порядок прекращения огня, отвод и демобилизация вооружённых сил УНИТА, освобождение всех военнопленных и гражданских заключённых, удерживаемых в рамках конфликта
• Вхождение части членов УНИТА в состав вооружённых сил Анголы (согласно критериям отбора, которые предполагалось установить позже) и ангольской полиции (в количестве 5500 человек, из которых 180 в офицерских званиях)
• Завершение процесса национального примирения, что включает в себя осуждение применения насилия, амнистию и дальнейшее участие членов УНИТА в деятельности политических, экономических и административных институтов всех уровней (в том числе на постах министров и губернаторов провинций), а также обеспечение особых условий безопасности руководителей УНИТА со стороны государства
• Завершение процесса всеобщих выборов, включающее второй круг президентских выборов (в первом круге душ Сантуш получил 49,7 % голосов, а Савимби 40,7 %; таким образом, ни один кандидат не набрал в первом круге абсолютного большинства голосов, что означало проведение второго круга выборов, сорванного возобновлением боевых действий)

В документе также закреплена миротворческая роль ООН в обеспечении прекращения конфликта.

Ход, нарушения и провал Лусакского мирного процесса

В отличие от первого перемирия 1989 года, под Лусакским протоколом не стоят подписи Савимби и душ Сантуша. Лидер УНИТА, как позднее рассказывал бывший генеральный секретарь организации Эужениу Манувакола, с самого начала не верил в принципы достижения мира, предусматриваемые протоколом, и позаботился о том, чтобы Манувакола подписал соглашение вместо него. Многие члены правительства также выражали сомнения в жизнеспособности протокола в условиях, когда УНИТА сохраняет слишком большой военный потенциал.

Уже в 1995—1996 годах условия перемирия, устанавливаемого протоколом, неоднократно нарушались. Постоянно вспыхивали вооружённые столкновения, в которые иногда оказывались втянуты и миротворцы ООН. Напряжённость снова начала нарастать, и летом 1997 года появились сообщения о концентрации войск и передвижении транспорта с оружием (в этом же году во Франции разгорелся скандал вокруг тайных поставок оружия в Анголу на сотни миллионов долларов), а также о взаимных нападениях сил УНИТА и правительственных войск. В одной из атак УНИТА в провинции Северная Лунда была полностью разрушена деревня с населением порядка 150 человек; в свою очередь, правительственные силы за одну июньскую ночь захватили около 15 % алмазодобывающего региона, находившегося под контролем УНИТА, в районе коридора между Дундо и Луеной. В августе 1997 года Совет Безопасности ООН пригрозил УНИТА новыми санкциями в случае, если эта организация не продолжит выполнение своих обязательств в рамках Лусакского протокола. Санкции были введены в октябре резолюцией 1135 СБ ООН.

Тем не менее благодаря постоянному давлению ООН и США политический процесс продолжал идти, несмотря на нарушения перемирия, душ Сантуш и Савимби несколько раз встречались, и последнему предлагалось занять пост вице-президента (один из двух, предусмотренных государственным строем Анголы). Лидер УНИТА окончательно отверг это предложение только в августе 1996 года, ссылаясь на сопротивление членов своей собственной партии. В апреле 1997 года в Национальной ассамблее Анголы принесли присягу 63 депутата от фракции УНИТА, и уже через два дня было объявлено о завершении формирования правительства национального единства. В марте 1998 года были назначены 3 губернатора, 7 вице-губернаторов и 6 послов, представляющих УНИТА.

Почти все стадии процесса проходили с опозданием. Хотя, согласно протоколу, предполагалось завершить разоружение УНИТА и восстановление государственного контроля над всей территорией Анголы к концу февраля 1998 года, даже к началу июня под контролем правительства находились только 8 из 12 стратегических регионов, которые УНИТА должна была освободить, и 80 % территории страны. Затяжки времени со стороны УНИТА привели к тому, что в июле 1998 года ООН были введены дополнительные санкции против этой организации. В УНИТА произошёл раскол с выделением лояльной правительству фракции под руководством Жоржи Валентина, однако большинство депутатов парламента от УНИТА новую фракцию не поддержали. В итоге правительство начало сворачивать политический процесс с участием основной фракции УНИТА. Полномочия министров, назначенных по представлению УНИТА, были приостановлены на двухнедельный срок, после чего один из них был уволен президентом. В начале октября была обстреляна машина лидера парламентской фракции УНИТА Абеля Шивукувуку, а в конце того же месяца парламент большинством голосов снял с Савимби статус лидера оппозиции.

В начале декабря 1998 года последовало возобновление полномасштабных боевых действий, начавшееся с наступления правительственных войск на опорные пункты УНИТА в центре страны. УНИТА предприняла контрнаступление в районе Уамбо и Куито, где ангольская армия была вынуждена отступить и избежала тяжёлых потерь лишь благодаря тому, что механизированные отряды УНИТА остались без горючего. В конце декабря — начале января в зоне боевых действий в районе Уамбо были сбиты два вертолёта ООН, причём обе стороны отрицали свою причастность, а бортовые самописцы были похищены. В январе 1999 года Национальная ассамблея приняла резолюцию, объявляющую Савимби военным преступником и международным террористом. Эта резолюция и последующее заявление президента душ Сантуша о том, что Анголе «придётся вести войну во имя достижения мира», знаменовали окончание политического процесса, начатого за четыре года до этого в соответствии с Лусакским протоколом.

Литература

• [books.google.ca/books?id=9FU9s7yKDCEC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Angola Unravels: The Rise and Fall of the Lusaka Peace Process] / Human Rights Watch. — 1999. — ISBN 1-56432-233-5.

Ссылки

• [peacemaker.un.org/sites/peacemaker.un.org/files/AO_941115_LusakaProtocol%28ru%29.pdf Полный текст протокола] на сайте миротворческих сил ООН.

Отрывок, характеризующий Лусакский протокол

– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.