Лутц, Оскар

Оскар Лутц
нем. Oskar Lutz
Дата рождения:	1 апреля 1902(1902-04-01)
Место рождения:	Таллин
Дата смерти:	5 августа 1975(1975-08-05) (73 года)
Место смерти:	Ганновер
Гражданство:	Эстония Эстония, Третий рейх Третий рейх ФРГ ФРГ
Образование:	Дерптский университет; юрист
Вероисповедание:	католик
Партия:	НСДАП, Общегерманский блок/Союз изгнанных и бесправных, Немецкая имперская партия, Немецкая партия свободы, Немецкое независимое сообщество действий, ХДС
Основные идеи:	правый национализм
Род деятельности:	студенческий активист, адвокат; функционер НСДАП; политика Союза изгнанных, Немецкой имперской партии, Немецкой партии свободы, Немецкого независимого сообщества действий; депутат ландтага Нижней Саксонии

Оскар Лутц (нем. Oskar Lutz; 1 апреля 1902, Таллин — 5 августа 1975, Ганновер) — немецкий правонационалистический политик. Участник немецкого национального движения в Эстонии 1930-х годов. В 1939—1945 — активист НСДАП в оккупированной Польше, гауптштурмфюрер СС. После Второй мировой войны — участник «движения изгнанных». Один из руководителей Немецкой имперской партии и Немецкой партии свободы. В последний период политической деятельности эволюционировал к консервативному либерализму, состоял в руководстве Немецкого независимого сообщества действий, был членом ХДС.

От национализма к нацизму

Немецкий активист в Эстонии

Родился в семье эстонских немцев. Окончил юридический факультет Дерптского университета, состоял в германо-балтийском студенческом союзе. До 1939 работал адвокатом в Таллинне. Активно участвовал в движении эстонских «Фольксдойче» и эстоно-немецкой католической организации.

Нацистский «общественник» в Польше

Приход к власти в Германии НСДАП Оскар Лутц воспринял с националистическим энтузиазмом. В 1939 он переселился из Эстонии в оккупированную Польшу. Натурализовался в Вартеланде как подданный Третьего рейха, вступил в НСДАП. Был целленляйтером (функционер НСДАП нижнего звена) в Голденау. Руководил местными нацистскими организациями — крестьянской, социальной помощи, вузовских выпускников. Имел звание гауптштурмфюрера СС, но не был замечен в нацистских преступлениях.

В 1944 Лутц перебрался в Германию, в январе 1945 взят в плен американскими войсками. До 1947 находился в лагере интернирования.

Политическая эволюция в ФРГ

В «движении изгнанных»

Проходил процедуру денацификации. Пытался скрыть своё положение в СС. Был признан «малозначимым» деятелем нацизма, получил разрешение на юридическую практику в ФРГ. Работал в Ганновере адвокатом и нотариусом.

В 1949 Оскар Лутц вступил в «Союз изгнанных» — организацию этнических немцев, принудительно перемещённых из стран Восточной Европы. Руководил отделением Союза в Бургдорфе. С 1955 — член национального руководства Союза. В 1955—1959 — депутат ландтага Нижней Саксонии. Представлял «движение изгнанных» в западногерманской праворадикальной среде.

В ультраправых партиях

Оскар Лутц был одним из создателей Немецкой имперской партии (DRP). Выступал с позиций национализма и антикоммунизма. В руководстве DRP Лутц поддерживал Генриха Кунстмана с его немецкими этнонациональными приоритетами. С этих позиций Кунстман и Лутц выступали против членства ФРГ в НАТО. В 1961 Лутц поддерживал Кунстмана в конфликте с Адольфом фон Тадденом.

В 1962 Кунстман и Лутц вышли из DRP и учредили Немецкую партию свободы (DFP).

В общественном движении

После кончины Кунстмана в 1964 Лутц стал и. о. председателя DFP. В 1965 DFP влилась в Немецкое независимое сообщество действий (AUD), где Лутц стал заместителем председателя.

AUD позиционировалось как «национально-нейтралистское» (в смысле приоритета национальных интересов и невступления в НАТО), но фактически являлось движением преимущественно либералов, пацифистов, экологистов и умеренных националистов. Бывший гауптштурмфюрер, даже не совершавший военных преступлений, сомнительно смотрелся в такой организации. В 1967 Оскар Лутц вынужден был покинуть Сообщество. После этого он вступил в ХДС.

Скончался в возрасте 73 лет.

Общественные приоритеты как политическая особенность

В политической деятельности Оскара Лутца заметна ориентация на общественные движения — студенческое, крестьянское, вынужденных переселенцев, пацифистско-экологическое. Националистических целей Лутц предпочитал добиваться не столько партийно-государственными рычагами, сколько общественными инициативами. Этот подход, нехарактерный для нацистской партократии и этатизма, создавал выраженную особенность Лутца как политика.

Отрывок, характеризующий Лутц, Оскар

Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!