Луций Валерий Клавдий Попликола Бальбин Максим
| Луций Валерий Клавдий Попликола Бальбин Максим лат. Lucius Valerius Claudius Poplicola Balbinus Maximus | ||
| ||
|---|---|---|
| 253 год | ||
| Отец: | Луций Валерий Клавдий Ацилий Присциллиан Максим | |
| Дети: | Мессала (?) | |
Луций Валерий Клавдий Попликола Бальбин Максим (лат. Lucius Valerius Claudius Poplicola Balbinus Maximus) — римский политический деятель и сенатор середины III века.
Максим происходил из патрицианского рода Валериев[1]. Его отцом, по всей видимости, был двукратный консул Луций Валерий Клавдий Ацилий Присциллиан Максим. Как и его отец он начинал свою карьеру службой в армии, где занимал должность командира кавалерийского подразделения. Затем Бальбин был назначен на должность начальника тюрем, вероятно, на год. Затем, он был императорским кандидатом на должность квестора, а за этим последовало выдвижение его кандидатуры на должность претора tutelaris (должностное лицо, ответственное за вопросы опеки), на которую он, вероятно, был номинирован около 240 года[2].
Вскоре Попликола стал легатом при проконсуле провинции Азия. В 253 году он был назначен на должность ординарного консула вместе с императором Волузианом до тех пор пока Волузиан не был убит в первые месяцы этого года[2]. Его преемник Эмилиан может быть заменил Максима на консула-суффекта, хотя сам так и не занял должность консула.
Между 254 и 260 годом Попликола был «curator rei publicae Laurentium Lavinatium item cognoscens ad sacras appellationes» (куратор двух итальянских городов и помощник судьи)[3]. Затем он находился на постах «curator aquarum et Miniciae» (чиновник, отвечающий за распределение воды и зерна в Риме), «praefectus alimentorum viae Flaminiae» (должностное лицо, ответственное за обслуживание Фламиниевой дороги и обеспечие подвоза продовольствия в Рим)[2]. Тем не менее, он так и не стал ни наместником какой-либо провинции, ни консулом во второй раз.
Его сыном, возможно, был консул 280 года Мессала[4].
Напишите отзыв о статье "Луций Валерий Клавдий Попликола Бальбин Максим"
Примечания
Литература
- Mennen, Inge, Power and Status in the Roman Empire, AD 193—284 (2011)
Отрывок, характеризующий Луций Валерий Клавдий Попликола Бальбин Максим
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
