Луций Корнелий Лентул (консул 3 года до н. э.)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Луций Корнелий Лентул
лат. Lucius Cornelius Lentulus
Консул Римской империи 3 года до н. э.
 
Отец: Луций Корнелий Лентул
Дети: Корнелия

Луций Корнелий Лентул (лат. Lucius Cornelius Lentulus) — политический деятель эпохи ранней Римской империи.

Его отцом был, по всей видимости, Луций Корнелий Лентул. Лентул начал свою карьеру в качестве монетного триумвира в 15 году до н. э. В 3 году до н. э. он занимал должность ординарного консула вместе с Марком Валерием Мессалой Мессалином. Около 4 года Лентул находился на посту проконсула Африки[1]. В бытность его наместником он столкнулся с восстания местных племен на юге провинции и за её пределами. Во время экспедиции в Ливийской пустыне против одного из африканских племен, насамонов, он был убит[2].

Лентул был фламином Марса. Он также являлся сторонником Тиберия. Его дочь Корнелия была супругой консула-суффекта 3 года Луция Волузия Сатурнина[3].

Напишите отзыв о статье "Луций Корнелий Лентул (консул 3 года до н. э.)"



Примечания

  1. Syme, pg. 435
  2. Roller, Duane W., The World of Juba II and Kleopatra Selene: Royal Scholarship on Rome’s African Frontier (2003), pg. 109
  3. Levick, pg. 53

Литература

  • Syme, Ronald. The Roman Revolution. (1939).
  • Levick, Barbara. Tiberius the Politician. (1999).

Отрывок, характеризующий Луций Корнелий Лентул (консул 3 года до н. э.)

Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.