Луций Корнелий Сципион (претор 174 года до н. э.)
Луций Корнелий Сципион |
Луций Корнелий Сципион (лат. Lucius Cornelius Scipio; III—II вв. до н. э.) — древнеримский государственный деятель.
Луций Корнелий был вторым сыном Публия Корнелия Сципиона Африканского и Эмилии Павлы. Он принял участие в Сирийской войне и в 192 году до н. э. попал в плен. По одной версии, это произошло на море, по другой — на суше в Азии, когда Луций Корнелий во главе конного отряда вёл разведку у царского лагеря[1]. Антиох содержал пленника в прекрасных условиях, рассчитывая, что благодаря этому сможет склонить его отца к переговорам о мире. Царь предложил Сципиону Африканскому отпустить его сына без выкупа, но тот не пошёл на встречные уступки[2]. Позже Луций Корнелий получил свободу, но обстоятельства этого остаются неизвестными.
Луций Корнелий Сципион, избранный претором на 174 год и получивший в своё ведение судебные дела с чужеземцами, традиционно отождествляется именно с сыном Сципиона Африканского. Он был избран только благодаря тому, что более популярный кандидат Гай Цицерей, бывший когда-то клиентом его отца, снял свою кандидатуру[3]. Во время претуры Луций Корнелий получил «особое порицание» от цензоров, вероятно, сопровождавшееся исключением из сената[4].
О дальнейшей судьбе Сципиона и о его потомках ничего не известно.
Напишите отзыв о статье "Луций Корнелий Сципион (претор 174 года до н. э.)"
Примечания
Отрывок, характеризующий Луций Корнелий Сципион (претор 174 года до н. э.)
– Отчего ж, можно.Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.