Луций Марций Цензорин (консул 149 года до н. э.)
| Луций Марций Цензорин лат. Lucius Marcius Censorinus | ||
| ||
|---|---|---|
| 149 год до н. э. | ||
| Отец: | Гай Марций Цензорин | |
Луций Марций Цензорин (лат. Lucius Marcius Censorinus) — консул Древнего Рима 149 года до н. э.
Луций происходил из плебейского рода Марциев. Его отцом был Гай Марций Цензорин.
В 149 году до н. э., в первый год Третьей Пунической войны, Луций Марций был избран консулом совместно с Манием Манилием. Оба консула получили приказ отправляться к Карфагену. Командующим над пехотой был назначен Манилий, над флотом — Цензорин[1]. Переправившись в Африку, консулы потребовали от карфагенских послов выдачи всего оружия и трёхсот заложников, а также от имени сената повелели переселиться всем городом в другое место не ближе 10 миль от моря[2][3]. После того как карфагеняне отвергли требование покинуть город, консулы начали осаду Карфагена. Но вскоре Цензорин вернулся в Рим для проведения выборов магистратов, оставив ведение осады своему коллеге[4].
В 147 году до н. э. Луций Марций был избран цензором совместно с Луцием Корнелием Лентулом Лупом.
Луцию Марцию была посвящена одна из работ философа Клитомаха[5].
Напишите отзыв о статье "Луций Марций Цензорин (консул 149 года до н. э.)"
Примечания
- ↑ Аппиан. Римская история, События в Ливии, 75
- ↑ Тит Ливий. История от основания города, Эпитомы (периохи), кн. 49: Текст на [thelatinlibrary.com/livy/liv.per49.shtml латинском] и [ancientrome.ru/antlitr/livi/periohae.htm#49 русском]
- ↑ Аппиан. Римская история, События в Ливии, 81
- ↑ Аппиан. Римская история, События в Ливии, 99
- ↑ Цицерон. Академика, II, 32
Ссылки
- [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0001.001/679?rgn=full+text;view=image Луций Марций Цензорин (консул 149 года до н. э.)] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Луций Марций Цензорин (консул 149 года до н. э.)
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
