Луций Папирий Мугиллан (консул 427 года до н. э.)
| Луций Папирий Мугиллан |
Луций Папирий Мугиллан (лат. Lucius Papirius Mugillanus; V век до н. э.) — древнеримский политический деятель из патрицианского рода Папириев, консул 427 года до н. э., военный трибун с консульской властью 422 года до н. э.
Коллегой Луция Папирия по консульству был Гай Сервилий Структ Агала. В 427 году не происходило ничего, кроме подготовки к войне с Вейями[1].
В 422 году до н. э. Луций Папирий стал одним из трёх военных трибунов с консульской властью - наряду с Луцием Манлием Капитолином и Квинтом Антонием Мерендой[2].
В 420 году до н. э. Луций Папирий был интеррексом. По его инициативе были проведены выборы военных трибунов с консульской властью[3].
Напишите отзыв о статье "Луций Папирий Мугиллан (консул 427 года до н. э.)"
Примечания
| ||||||
Отрывок, характеризующий Луций Папирий Мугиллан (консул 427 года до н. э.)
– Как же? Как же? Стоит или лежит?– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
