Луций Сергий Фиденат (военный трибун 397 года до н. э.)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Луций Сергий Фиденат
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Луций Сергий Фиденат (лат. ; V—IV века до н. э.) — древнеримский политический деятель из патрицианского рода Сергиев, военный трибун с консульской властью 397 года до н. э.

Консульские фасты называют преномен отца Луция Сергия — Маний. Возможно, это Маний Сергий Фиденат, военный трибун 404 и 402 годов до н. э.

В 397 году Луций Сергий стал одним из шести трибунов-патрициев. О его действиях на этом посту источники ничего не сообщают[1].

В 394 году Луций Сергий вместе с Луцием Валерием Потитом и Авлом Манлием Вульсоном Капитолином отправился послом в Дельфы, чтобы отвезти золотую чашу в дар Аполлону. В пути посольский корабль был захвачен липарскими пиратами, но предводитель последних отпустил римлян и даже предоставил им охрану[2].

Напишите отзыв о статье "Луций Сергий Фиденат (военный трибун 397 года до н. э.)"



Примечания

  1. См.: Тит Ливий V, 16 — 17.
  2. Тит Ливий V, 28, 2 — 4.

Отрывок, характеризующий Луций Сергий Фиденат (военный трибун 397 года до н. э.)

– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.