Луций Тарутий Фирмиан
Луций Тарутий Фирмиан (лат. Lucius Taru(n)tius Firmanus) (неизв. — около 86 г. до н. э.) — римский философ, математик, астролог, друг Варрона и Цицерона. Как показывает его имя, уроженец Фирмума (современный город Фермо в Италии).
По просьбе Варрона составил гороскоп Ромула и на основе астрологических предположений определил дату основания Рима. Упоминания Цицерона и особенно Плутарха об этих вычислениях являются важным свидетельством об уровне античной математической астрономии до Птолемея и дают самый ранний пример астрономических ретрорасчетов затмений и положений планет.
Цицерон:
«А между тем наш друг Л. Тарутий Фирман, один из самых сведущих в халдейских расчетах, не поколебался составить гороскоп даже нашего города, основываясь на сроках празднования Парилий, в день которых, по преданию, Ромул основал наш город. Фирман утверждает, что Рим родился, когда Луна была в созвездии Весов, и он, не колеблясь, предсказал судьбы Рима. О, великая сила заблуждения! Даже день рождения города оказался под влиянием Луны и звезд!»[1]
Плутарх:
«Одним из друзей Варрона, глубочайшего среди римлян знатока истории, был Тарутий, философ и математик; из любви к умозрениям он составлял гороскопы и считался замечательным астрологом. Варрон предложил ему вычислить день и час рождения Ромула по его судьбе, в которой отразилось влияние созвездий, подобно тому как решают геометрические задачи, ибо, рассуждал Варрон, то же учение, что позволяет, зная время, когда человек появился на свет, предсказать события его жизни, должно по событиям жизни определить время рождения. Тарутий согласился и, всмотревшись в деяния Ромула и выпавшие ему на долю бедствия, уточнив, сколько он прожил и как умер, сопоставив все эти и им подобные сведения, весьма отважно и уверенно объявил, что основатель Рима был зачат в первый год второй олимпиады, в двадцать третий день египетского месяца хеака, в третьем часу, в миг полного затмения солнца, родился в двадцать первый день месяца тоита на утренней заре, а Рим основал в девятый день месяца фармути между вторым и третьим часом»[2].
Даты приведены Плутархом по подвижному древнеегипетскому календарю, широко использовавшемуся для вычислений античными астрономами[3]. Расчёт затмения Тарутием точен: 23 хояка 1 г. II О. = 24 июня 772 г. до н. э. в Риме действительно было солнечное затмение в 3-м часу после восхода, хотя и в ничтожной фазе (которую Тарутий рассчитать не мог). Дата рождения Ромула и Рема 26 марта 771 г. до н. э. — чисто астрологическая. Марс (покровитель Рима) тогда был в Близнецах, расположение других планет также, видимо, имело смысл. Дату основания Рима (4 октября 754 г. до н. э.), в отличие от других авторов, Тарутий, видимо, не связал с затмением. Она также противоречит традиции (11 майских календ). Возможно, его целью было помещение Марса, Луны и Солнца в знак Весов (легендарное измерение территории будущего города). О Луне в Весах также пишет Марк Манилий Астрономика (Astronomicon) 4,773. Интересно, что солнечное затмение в Риме в этот год тоже было, но 8 Тиби (05.07.-753)]. Иногда в литературе приводимые Плутархом даты ошибочно переводят в юлианские, используя фиксированный александрийский календарь.
Гороскоп Ромула, составленный Тарутием, со ссылкой на Варрона приводит Солин в «Собрании достопамятных сведений» (De mirabilibus mundi) 1,18[4] и Иоанн Лид «О месяцах» (De Mensibus, Gr. Περὶ τῶν μηνῶν) 1,14.
Вычисления Тарутия и их влияние на принятие даты основания Рима обсуждает Скалигер[5].
В честь Тарутия назван лунный кратер — кратер Тарунций (Taruntius).
Напишите отзыв о статье "Луций Тарутий Фирмиан"
Примечания
- ↑ Цицерон. Философские трактаты. — М.: Наука, 1985. [ancientrome.ru/antlitr/cicero/phil/divinat2-f.htm «О дивинации»], II.XLVII
- ↑ Плутарх. Сравнительные жизнеописания. — М.: Наука, 1994. [ancientrome.ru/antlitr/plutarch/sgo/romul-f.htm «Ромул»], 12, 27, 29
- ↑ см. например Альмагест Клавдия Птолемея
- ↑ [www.thelatinlibrary.com/solinus5.html i.18, Collectanea rerum memorabilium]
- ↑ Anthony Grafton, [books.google.com/books?id=9UUP6jOQ2oQC&pg=PA111&lpg=PA111&dq=%22Lucius+Tarrutius%22&source=bl&ots=xmfKDMpUGn&sig=3WXdiFKeXLvxt-YV1KRgMSd_Ujo&hl=en&ei=L5iySeG9Ece_tgfZnZG8Bw&sa=X&oi=book_result&resnum=2&ct=result Joseph Scaliger], Oxford University Press, 1983, p. 111 (anteprima su Google Book Search).
Литература
- Anthony Grafton and Noel Swerdlow, Technical Chronology and Astrological History in Varro, Censorinus, and Others, Classical Quarterly, N 35 (1985), 454-65.
- [www.oocities.org/edovila/astro/tarutius.html Eduardo Vila-Echagüe, Lucius Tarutius and the foundations of Rome]
- [hbar.phys.msu.ru/gorm/atext/ginzel.htm Античные и раннесредневековые затмения в европейских источниках]
Отрывок, характеризующий Луций Тарутий Фирмиан
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
