Луций Цецилий Метелл (консул 251 года до н. э.)

Луций Цецилий Метелл лат. Lucius Caecilius Metellus
консул Римской республики
251 год до н. э.
проконсул Сицилии
250 год до н. э.
начальник конницы
249 год до н. э.
консул Римской республики
247 год до н. э.
великий понтифик
243 - 221 годы до н. э.
диктатор Римской республики
224 год до н. э.
Рождение:	III век до н. э.
Смерть:	221 до н. э.(-221)
Род:	Цецилии
Отец:	Луций Цецилий Метелл Дентер (предположительно)
Дети:	1. Квинт Цецилий Метелл, 2. Луций Цецилий Метелл, 3. Марк Цецилий Метелл

Луций Цецилий Метелл (лат. Lucius Caecilius Metellus, умер в 221 году до н. э.) — древнеримский военачальник и государственный деятель, консул 251 и 247 годов до н. э., великий понтифик в 243—221 годах. Участвовал в Первой Пунической войне и одержал большую победу над карфагенянами при Панорме.

Биография

Происхождение

Луций Цецилий принадлежал к плебейскому роду Цецилиев, происходившему, согласно более поздним генеалогическим легендам, от сына бога Вулкана Цекула, основателя города Пренесте, или от спутника Энея по имени Цека. Его отцом был, вероятно, Луций Цецилий Метелл Дентер, первым из Метеллов упоминающийся в источниках и достигший консулата в 284 году до н. э. Капитолийские фасты называют преномен деда Луция Цецилия — Гай.

Военачальник

Первые упоминания Луция Цецилия относятся к 251 году до н. э., когда он стал консулом вместе с патрицием Гаем Фурием Пацилом. В это время шла война с Карфагеном, и оба консула отправились в Сицилию, являвшуюся основным театром военных действий. Долгое время они стояли в Панорме, ничего не предпринимая. Когда Пацил увёл половину армии в Италию, карфагенский военачальник Гасдрубал решил совершить набег на окрестности Панорма, где дозревал необходимый для армии хлеб. Он был уверен, что римляне будут и далее избегать сражения, но в действительности Метелл стремился к битве.

Некоторое время Луций Цецилий ничего не предпринимал для отражения набега, чтобы противник осмелел. Когда карфагеняне приблизились непосредственно к Панорму, консул отправил против них лёгкую пехоту, принудив к построению для правильного боя. Под натиском врага римские стрелки и метальщики отошли к городу. Внезапный град метательных снарядов со стен обратил в бегство слонов, которые смяли карфагенские боевые порядки, и армия Гасдрубала, неся значительные потери, начала отступать. В этот момент Метелл вывел из города свои основные силы и ударил по левому флангу противника. Карфагеняне обратились в бегство.

В результате армия Гасдрубала потеряла до двадцати тысяч человек убитыми. Римляне захватили всех боевых слонов, и Карфаген потерял инициативу в боевых действиях на суше. Метелл по возвращении в Рим был удостоен пышного триумфа, в ходе которого провёл по улицам города сто двадцать слонов и тринадцать карфагенских военачальников. Триумф состоялся в августе 250 года до н. э.; возможно, и битва при Панорме произошла в 250 году, когда Метелл был уже проконсулом.

В 249 году до н. э., когда после двух крупных поражений на море впервые был назначен диктатор для ведения войны за пределами Италии, Луций Цецилий стал начальником конницы при Авле Атилии Калатине. Об их действиях против карфагенян в Сицилии ничего не известно. В 247 году Метелл во второй раз стал консулом вместе с Нумерием Фабием Бутеоном и опять командовал армией на острове.

Великий понтифик

В 243 году до н. э. Луций Цецилий был избран великим понтификом вместо умершего Тиберия Корункания. В этом качестве он в 242 году запретил консулу Авлу Постумию Альбину уехать из Рима на театр военных действий, поскольку Альбин был фламином Марса и на нём лежала обязанность оберегать святыни. В 241 году, когда загорелся Храм Весты и огонь угрожал священному Палладиуму, Метелл спас реликвию из огня (некоторые античные авторы сообщают, что при этом он потерял зрение). В благодарность Метеллу поставили прижизненную статую на Капитолии и разрешили приезжать в сенат на колеснице.

В 224 году до н. э. Луций Цецилий избирался диктатором с техническими целями — для проведения комиций (comitiorum habendorum causa). Он умер в 221 году. Его сын Квинт Цецилий произнёс на похоронах речь, ставшую древнейшим из частично сохранившихся памятников латинской прозы. Её цитирует в своей «Естественной истории» Плиний Старший: «Он стре­мил­ся быть в чис­ле пер­вых вои­те­лей, быть пре­вос­ход­ным ора­то­ром, доб­лес­т­ным пол­ко­во­д­цем, под чьим руко­во­д­с­т­вом совер­ша­лись бы вели­чай­шие подви­ги, поль­зо­вать­ся вели­чай­шим поче­том, обла­дать выс­шей муд­ро­стью, сто­ять по обще­му при­зна­нию во гла­ве сена­та, при­об­ре­с­ти чес­т­ным путем боль­шое сос­то­я­ние, оста­вить мно­же­с­т­во детей и стя­жать сла­ву сре­ди сограж­дан». В историографии считается, что это в первую очередь не индивидуальная характеристика Луция Цецилия, а перечень качеств идеального римского нобиля.

Потомки

У Луция Цецилия было трое сыновей: Квинт (консул 206 года до н. э.), Луций (народный трибун в 213 году) и Марк, претор в 206 году.

Источники и литература

Источники

1. Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. — 308 с. — ISBN 978-5-288-04267-6.
2. Евтропий. Бревиарий римской истории. — СПб., 2001. — 305 с. — ISBN 5-89329-345-2.
3. Тит Ливий. История Рима от основания города. — М.: Наука, 1994. — Т. 3. — 768 с. — ISBN 5-02-008995-8.
4. Павел Орозий. История против язычников. — СПб.: Издательство Олега Абышко, 2004. — 544 с. — ISBN 5-7435-0214-5.
5. Полибий. Всеобщая история. — М.: АСТ, 2004. — Т. 1. — 768 с. — ISBN 5-02-028228-6.
6. [ancientrome.ru/gosudar/capitol.htm Fasti Capitolini]. Сайт «История Древнего Рима». Проверено 28 июля 2016.

Литература

1. Родионов Е. Пунические войны. — СПб.: СПбГУ, 2005. — 626 с. — ISBN 5-288-03650-0.
2. Broughton T. Magistrates of the Roman Republic. — New York, 1951. — Vol. I. — 600 p.
3. Münzer F. Caecilius // RE. — 1897. — Т. III, 1. — С. 1174.
4. Münzer F. Cаecilius 72 // RE. — 1897. — Т. III, 1. — С. 1203-1204.
5. Wiseman T. Legendary Genealogies in Late-Republican Rome // G&R. — 1974. — № 2. — С. 153—164.

Ссылки

• [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0002.001/1066?rgn=full+text;view=image Луций Цецилий Метелл (консул 251 года до н. э.)] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.

Отрывок, характеризующий Луций Цецилий Метелл (консул 251 года до н. э.)

Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.