Луцкий, Алексей Николаевич

Алексей Николаевич Луцкий
Алексей Николаевич Луцкий
Род деятельности:	русский и советский разведчик
Дата рождения:	10(22) февраля 1883
Место рождения:	город Козлов
Дата смерти:	28-29(?).05.1920
Место смерти:	близ Владивостока
Отец:	Николай Константинович Луцкий
Мать:	Наталья Сергеевна Луцкая
Награды и премии:

Алексе́й Никола́евич Лу́цкий (10(22) февраля 1883, Козлов, ныне Мичуринск, — май 1920, станция Муравьёво-Амурская, ныне станция Лазо Приморского края) — русский и советский разведчик, революционер, участник Гражданской войны в Сибири и Приморье, коммунист, большевик.

Биография

Алексей Луцкий (иногда встречается вариант Луцкой) родился в городе Козлове Тамбовской губернии в семье коллежского асессора, внук самого молодого декабриста Александра Луцкого. (по мнению некоторых историков А. Н. Луцкий не является внуком декабриста Александра Луцкого).

Имел 7 братьев и сестер.

До Великой Октябрьской социалистической революции он окончил Рязанское духовное училище, учился в Рязанской духовной семинарии. В 1904 году окончил Тифлисское военное училище, службу проходил в Несвижском полку. В январе 1905 года в составе маршевой роты был направлен в Маньчжурию, участвовал в Мукденском сражении. После окончания японского отделения военных курсов при Владивостокском институте Востока, на два года был направлен в Токио: «для дальнейшего изучения японских нравов, японского языка и знакомства с организацией и методами разведывательной деятельности Японии». В 1914 году, как специалист по разведке, служил в штабе Иркутского ВО. С августа 1917 года — начальник Харбинского контрразведывательного отделения, в чине штабс-капитана. Устанавливал неофициальные контакты с некоторыми офицерами русского отдела генерального штаба Японии.

После Февральской революции Луцкий начинает активно сотрудничать с большевиками. С августа 1917 года он становится начальником контрразведки в полосе отчуждения КВЖД.

После Октября, он уже с ноября 1917 года стал членом Харбинского совета рабочих и солдатских депутатов, а в декабре Луцкий назначен комиссаром полосы отчуждения КВЖД. В январе-сентябре 1918 года он работает на военной работе в Центросибири.

С февраля 1920 года Алексей Луцкий вошёл в состав Военного совета Временного правительства Приморской областной земской управы в городе Владивостоке. 5 апреля 1920 японские интервенты арестовали его вместе с Сергеем Лазо и Всеволодом Сибирцевым. Известно, что на первомайской демонстрации выдвигались требования об освобождении задержанных членов Военного совета. Японцы же передали всех троих белогвардейцам-бочкарёвцам. В конце мая Луцкий, Сибирцев и Лазо были расстреляны, а их трупы сожжены в паровозной топке. По другим данным, Лазо, Луцкий и Сибирцев были сожжены живьем.

В честь Алексея Луцкого названы улицы во Владивостоке и в некоторых других населённых пунктах.

Дети

Сын Евгений Алексеевич Луцкий (1907—1991) — доктор исторических наук, профессор, преподаватель в Историко-архивном институте с 1947 г., заведующий кафедрой вспомогательных исторических дисциплин.

Правнук Алексей Александрович Луцкий (1983 г.р) — джип-триалист, неоднократный чемпион в соревнованиях по джип-триалу.

Литература

• Антонов В. С., Карпов В. Н. Тайные информаторы Кремля. Нелегалы. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2002. — 352 с. — (Досье). — 5000 экз. — ISBN 5-94849-019-Х.

Ссылки

• [kohet.narod.ru/2lazo.htm Пламенные революционеры, несгораемые имена]
• [militera.lib.ru/bio/lazo_oa/06.html Сергей Лазо]
• [www.michpravda.ru/articles/u-istokov-rossiyskoy-razvedki-5083 Логунов В. У истоков российской разведки — Мичуринская правда]

Отрывок, характеризующий Луцкий, Алексей Николаевич

– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.