Лучина
Лучи́на (драночка, щепань) — тонкая длинная щепка сухого дерева, предназначенная для растопки печи или для освещения избы[1]. Для получения лучин полено щепили, то есть разделяли на щепы. Для этого могли использовать специальный большой нож-косарь, обычный нож или припечный топорик. Чтобы получить больше света, одновременно жгли несколько лучин. Их закрепляли в светец. Это специальное металлическое приспособление, вбивавшееся нижним заострённым концом в чурбак или иную подставку. Под лучины ставили сосуд с водой. Вода отражала и множила свет, а также предохраняла от пожара, который могли вызвать падающие угольки.
Использование
Описание лучины можно встретить в письме валаамского старца по поводу намерений издать его письма. «В то время керосина не было еще, по ночам в избе работали с лучинкой. Я наблюдал за огнём, лучинку вставлял в светец, а угольки падали в приготовленный ушат с водой.»[2]
Лучины использовались в быту крестьян вплоть до начала XX века, когда были оттеснены более современными средствами освещения типа свечей, керосиновых и масляных ламп, а позднее и электрическим освещением. Причиной тому являлась чрезмерная отдалённость некоторых малых деревень — туда не представлялось возможным тянуть электрические сети, в то время как плюсами лучин были их простота и доступность.
Также лучина используется для розжига костров.
В фольклоре
В русском языке есть выражение «Жив курилка». По мнению авторов Словаря русской фразеологии, этот оборот является осколком традиционной игровой формулы. Эта народная игра заключалась в передаче зажжённой или тлеющей лучины из рук в руки до тех пор, пока она не гасла. Игра сопровождалась песней:
|
Жив, жив курилка! |
|
Под курилкой в этой песне подразумевается горящая лучина (от древнерусского глагола курити — «разжигать, раскладывать огонь, тлеть, едва гореть»). У древних горящий огонь ассоциировался с жизнью, а угасание огня — со смертью. Оборот «Жив курилка!» давно утратил связь с игрой. Теперь это просто одно из многих и многих устойчивых выражений, которое произносится с оттенком иронии, насмешки.
В песне «То не ветер ветку клонит» (стихи С. Стромилова, музыка А. Варламова) есть такая строфа:
|
|
Извела меня кручина, |
|
Поговорки
- Придет кручина, как нет ни дров, ни лучины.
- Лучина с верою, чем не свеча?
- Не видал ты меня в красный день да при лучине.
- Посмотреть на него в красный день в белой рубашке да при лучинке.
- Пошли наши лучинушки плясать!
- Никого не бей лучиной: сухота нападет.
- Лучина трещит и мечет искры, к ненастью.
- Лучина трещит, пыл с визгом по лучине, к морозу[1].
См. также
Напишите отзыв о статье "Лучина"
Примечания
- ↑ 1 2 Даль, 1880—1882.
- ↑ [www.ccel.org/contrib/ru/Letioann/Let1.htm Письма валаамского старца]
Литература
- Лучина // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>
- [enc-dic.com/academic/Luchina-18471.html Лучина] // Словарь русского языка: в 4-х т. (Малый академический словарь) / Под ред. А.П. Евгеньевой. — М.: Институт русского языка Академии наук СССР, 1981—1984.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 27 января 2013 года. |
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Лучина
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
