Лу Тин

Лу Тин (также известные как Лу Юй (盧餘), Лу Хэн, люди-рыбы (盧亨魚人), люди-рыбы (盧亭魚人)) — раса мифических существ, упоминаемая в древнекитайских повествованиях, наполовину люди, наполовину рыбы, один из которых в период Восточной Цзинь якобы был предводителем народного восстания; в легендах сообщается, что его звали Лу Сюнь, он жил в горах Дасишань (大奚山) возле Гонконга (Даайхайсаань, сегодня это обобщающее название вершин мелких островов около Гонконга); по преданию, он также был прародителем народа даьцзя. Истории о них рассказывали начиная периодом Восточной Цзинь (東晉) вплоть до наших дней. Так называемый Лу Хэн (盧亨魚人), или Лу Тин (盧亭魚人), имел внешний облик обычного человека, но с необычными отклонениями. В гонконгских преданиях указывалось, что на их теле была длинная чешуя, а ещё они любили пить кровь кур. Время от времени им удавалось обменивать улов рыбы на кур, а иногда они воровали их у местных крестьян.

Древние заметки Сянь (獻)

В «Кантонских хрониках» (廣東新語) записано следующее: «Так называемые Лу Тин… были неоднократно замечены. У них высокий рост, среди них есть самки и самцы, волосяной покров тёмно-жёлтый, глаза тоже жёлтые, кровь тёмно-коричневая, длина хвоста несколько цуней; увидев человека, они сразу в страхе прячутся в воду, постоянно плавают среди волн, пугаются людей, стараясь их прогнать. Если это их самки, то они хорошенькие, просто нет слов; умеют только смеяться, давно используют пять основных зерновых культур для пропитания; пока имеют при себе горы улова рыбы, они не входят в море; вероятно, люди-рыбы не опасны для человека». Эти записи в период Восточной Цзинь уже были названы записями про народ Лутин (盧亭人), но, однако, имеется и описание этих существ в другом, более «современном» варианте, отличающемся от первоначального, — люди-рыбы Лу Хэн (盧亨魚人). В связи с этим, хотя их название и произносится обычно Лухэн (盧亨魚人), в действительности их называют Лутин (盧亭魚人), поскольку один из иероглифов был со временем видоизменён (亭->亨), но, тем не менее, о достоверности соответствующего произношения (то есть Лутин) исследователями не было получено убедительных доказательств.

В эпоху династии Мин в записях «Сборник рассказов местности Линнань» (《嶺南叢述》), написанных человеком по имени Чэн Чуньчжу (鄧淳著) из уезда Дунгуань (東莞), также упоминается: «И на острове Лантау, и у 36 островов в местном море есть гроты на побережье, во множестве населённые дикарями, или так называемыми потомками Лу Сюня (盧循), сейчас известными как Лутин (盧亭), а ещё называемых Лу Юй (盧餘)».

Конец народа Лутин (согласно преданию)

Народ Лутин якобы мирно обитал в горах острова Лантау, и изначально ханьцы, жившие на равнине, с ними не ссорились. Но позже императорский двор Сунской династии (南宋朝) запретил им перепродавать незаконно добываемую соль, и в год празднования начала правления Цин Нинцзуна (宋寧宗), послав солдат в Лантау, они, как сообщается, устроили среди островитян большую резню. Народ Лутин был практически полностью уничтожен, а уцелевшие дали начало народности, известной сегодня как танка (蜑家).

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Лу Тин

Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?