Лу Шэн

Лу Шэн (魯勝, прозвище «Шуши» 叔時) (III — начало IV в. н. э.) — китайский философ и учёный-отшельник.

Автор произведений «Чжэн Тянь лунь» («正天论»), «Мо бянь чжу» («墨辯注») и др. Первое сочинение (астрономическо-календарного характера) не дошло до нашего времени. От второго сочинения сохранилось краткое предисловие к комментарию к четырём первым главам «Канона» школы моистов, одной из философских школ древнего Китая. Согласно исследователю М. Л. Титаренко, заслугой Лу Шэна является высокая оценка научной ценности гносеологических идей моистов. М. Л. Титаренко отмечает, что в сочинении «Мо бянь чжу» Лу Шэн, обратив внимание на достижения мо цзя в области познания, выделил в их построениях четыре основные проблемы:

1. учение об именах (понятиях);
2. учение о реальной основе понятий;
3. о содержании понятий как разграничении бытия и небытия;
4. учение о тождестве и различии как способе установления понятий («имен») и определения различия между истиной и неистиной.

Лу Шэн считается первым комментатором двух частей моистского «Канона» и «Пояснений» к ним. Ему также приписывают введение термина «мобянь» (墨辯) («Мо о рассуждении») для обозначения первых четырёх глав «Канона». Позднее философ Ху Ши распространил этот термин на все шесть глав «Канона».

Литература

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. произведения Лу Шэна на китайском языке

• Духовная культура Китая. Энциклопедия в 5-и тт. Философия. М.: Вост. лит., 2006. По именному указателю. ISBN 5-02-018431-4
• Китайская философия: Энциклопедический словарь. М., 1994. С. 190—191. ISBN 5-244-00757-2
• Титаренко М. Л. «Древнекитайский философ Мо Ди, его школа и учение». М., «Наука», 1985. По именному указателю.
• Чжоу Юньчжи. Основные вехи развития древнекитайской логики: мин бянь, её главные особенности и реальные достижения //Рационалистическая традиция и современность. Китай. М.: Наука. Издательская фирма «Восточная литература», 1993. С. 158—159. ISBN 5-02-017062-3

Отрывок, характеризующий Лу Шэн

[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.