Лъгана-цъгви

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лъгана-цъгви
Самоназвание:

ǁGana-ǀGui, ǁganakhoe

Страны:

Ботсвана

Регионы:

округа Ганзи и Квененг

Общее число говорящих:

4 500

Классификация
Категория:

Языки Африки

Койсанская макросемья

Центральнокойсанская семья
Ветвь чу-кхве
Языковые коды
ISO 639-1:

ISO 639-2:

ISO 639-3:

gnk (лъгана)
gwj (цъгви)

См. также: Проект:Лингвистика

О транскрипции, используемой в этой статье, см. Койсанские языки

Лъгана-цъгви — язык, распространенный в центральной Ботсване, вокруг заповедника Сентрал-Калахари. В период с 1997 по 2002 годы люди, жившие на территории заповедника, были выселены в соседние области, однако в 2004 году около 150 человек вернулось (или осталось на исконной территории). В настоящее время продолжается борьба за репатриацию.

Несмотря на очень большое количество лексических совпадений между диалектами, часто рассматривается как 2-4 отдельных языка. Из идиомов общепризнанными являются только лъгана и цъгви. Статус остальных не выяснен, имеющиеся в литературе названия могут быть названиями идиомов разной близости, синонимичными лингвонимами или даже топонимами. Близок к языку наро.

Многие говорящие на лъгана-цъгви являются носителями двух и более языков. Как дополнительные языки общения используются наро, в меньшей степени — тсвана и очень редко — английский.





Фонология

Гласные

Вокализм представлен 10-членной треугольной системой, включающей пять простых (оральных), три носовых и два фарингализованных монофтонга:

передние средние задние
верхние i u
средние e, o, õ,
нижние a, ã,

Различие гласных по долготе слабо изучено. Встречающиеся «долгие» гласные могут быть как настоящими долгими, так и псевдо-долгими, представляющими последовательность двух фонем (как в нама).

Система дифтонгов представлена двумя фонемами: [oa] и [o̰a̰].

Согласные

Нещёлкающие согласные

Губные Зубные Альвеолярные Палатальные Велярные Увулярные Глоттальные
Смычные Звонкие b d dz ɟ g ɢ
Глухие
(непридыхательные)
p t ts c k q ʔ
Придыхательные ph th tsh ch kh qh
Абруптивы (t') ts' c' k' q'
Глухие стечения tsχ
Абруптивные стечения tχ' tsχ' kx'
Носовые смычные m n (ŋ)
Щелевые s
Дрожащие ɾ
Скользящие w j

Клики

В языке лъгана-цъгви выделяют от 48 до 52 щелкающих согласных (различая 12 — 13 исходов). Как и во многих языках чу-кхве, в лъгана-цъгви существует тенденция к замене кликов на нещелкающие согласные с близкой артикуляцией, что связано с влиянием соседних языков банту. Многие слова, которые раньше включали клики в начальной позиции (что можно показать путём сравнения родственных слов из близких языков), утратили их за последние несколько столетий.

За исключением отсутствия билабиальных щелчков (ʘ), инвентарь кликов близок к таковому языка чъоан.

Аффрицированные (менее шумные) клики «Острые» (шумные) клики Описание исхода
Дентальные Латеральные Постальвеолярные Палатальные
Звонкий непридыхательный
Глухой непридыхательный
kǀh kǁh kǃh kǂh Глухой придыхательный
ɢǀ ɢǁ ɢǃ ɢǂ Звонкий непридыхательный увулярный
Глухой непридыхательный увулярный
qǀh qǁh qǃh qǂh Глухой придыхательный увулярный
kǀ' kǁ' kǃ' kǂ' Велярный эйективный
qǀ' qǁ' qǃ' qǂ' Увулярный эйективный
qǀχ qǁχ qǃχ qǂχ Глухой увулярный + щелевой увулярный
qǀχ' qǁχ' qǃχ' qǂχ' Глухой увулярный + увулярный эйективный
ŋǀ ŋǁ ŋǃ ŋǂ Носовой
ŋǀh ŋǁh ŋǃh ŋǂh Придыхательный носовой
ŋ̊ǀʔ ŋ̊ǁʔ ŋ̊ǃʔ ŋ̊ǂʔ Ингрессивный глухой носовой + глоттализация

Просодия

Лъгана-цъгви — тоновый язык. Система тонов представлена тремя регистровыми тонами — высоким (a), средним (ā) и низким (à) и тремя контурными — нисходящим плавным (á), резко нисходящим (â) и восходящим плавным (ǎ).

Морфонология

Слоги обычно имеют структуру CV, а также CVN (где N — носовой согласный), CVV и V.

В односложных морфемах могут встречаться только простые и носовые монофтонги. Носовым гласным в слогах CV всегда предшествует носовой согласный.

В двусложных морфемах вида C1V1C2V2, в позиции C1 могут встречаться любые согласные, за исключением n и ɾ, в положении C2 — только b, m, ɾ, n, j и w. В положении V1 могут встречаться любые гласные, включая дифтонги, в V2 — лишь простые и носовые монофтонги.

Характерной особенностью является использование в односложных морфемах только двух тонов (высокого и низкого.) В двусложных морфемах первый гласный может нести любой из шести тонов, тогда как второй несет только высокий тон. Для трехсложных морфем выявлено 14 тоновых вариантов. За исключением двух слов, в которых второй слог несет средний тон, ход тона в трехсложных морфемах соответствует таковому для комбинации двусложной морфемы с односложной.

Напишите отзыв о статье "Лъгана-цъгви"

Литература

  • Hirosi Nakagawa [jambo.africa.kyoto-u.ac.jp/kiroku/asm_suppl/abstracts/pdf/Sup.22/S.22-8%81@Nakagawa.pdf An outline of ǀGui phonology]. African study monographs, supplementary issue, 1996, v 22, p 101—124.

Ссылки

  • [lingvarium.org/africa/khoisan/tshu-khwe.shtml Ветвь чу-кхве] в проекте Лингвариум
  • [lingvarium.org/maps/TK150.gif Карта языков чу-кхве, къхонг и чъоан] на странице [lingvarium.org/africa/khoisan/khoisan-maps.shtml Карты койсанских языков]
  • [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=gnk Лъгана на Ethnologue]
  • [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=gwj Цъгви на Ethnologue]


Отрывок, характеризующий Лъгана-цъгви

– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.