Львиный мост (Санкт-Петербург)

Запрос «Львиный мост» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Львиный мост
Координаты: 59°55′37″ с. ш. 30°18′05″ в. д.59.92694° с. ш. 30.30139° в. д. / 59.92694; 30.30139
Область применения	пешеходный
Пересекает	канал Грибоедова
Место расположения	Адмиралтейский район Санкт-Петербурга
Конструкция
Тип конструкции	висячий мост
Общая длина	22,44 (27,8) м
Ширина моста	2,2 м
Эксплуатация
Открытие	1 июля 1826 г.
Закрытие на реконструкцию	1948 г., 2000 г.

К:Мосты, построенные в 1826 году

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810694006

Льви́ный мост — пешеходный мост через канал Грибоедова в Адмиралтейском районе Санкт-Петербурге, соединяет Казанский и Спасский острова. Выдающийся памятник мостостроительной архитектуры первой четверти XIX века. Один из трех сохранившихся пешеходных цепных мостов в Петербурге (наряду с Банковским и Почтамтским мостами).

Расположение

Соединяет Львиный переулок и Малую Подьяческую улицу.

Выше по течению находится Подьяческий мост, ниже — Харламов мост.

Ближайшие станции метрополитена (1 км) — «Садовая», «Сенная площадь», «Спасская».

Название

Своё название Львиный мост получил от четырёх чугунных скульптур львов работы скульптора П. П. Соколова, расположенных по углам моста.

История

Необходимость строительства моста была вызвана ростом населения в районе, прилегающем к Екатерининскому каналу.

Проект моста разработал инженер Г. М. Треттер и В. А. Христианович. Одновременно с Львиным составлялся проект второго цепного пешеходного моста через канал — Банковского. 18 февраля 1825 г. оба проекта были утверждены, летом того же года началось строительство моста.

Предполагалось завершить работы к октябрю того же года, но из-за задержки с изготовлением металлических частей моста сборка моста началась весной 1826 года. Для строительства опор моста была разобрана забутовка набережной (без разборки гранитной облицовки). Изготовление чугунных и металлических частей, а также сборку элементов на месте строительства производил завод Берда. 1 июля 1826 г. мост был открыт для движения

Скульптуры львов выполнил академик П. П. Соколов. Работа над созданием моделей продолжалась с мая по сентябрь 1825 г., также скульптором были изготовлены алебастровые формы.

Скульптуру предполагалось чеканить из медных листов, но затем фигуры отлили из чугуна на Александровском чугунолитейном заводе. Скульптуры львов были покрашены белой матовой краской под мрамор.

В 1880 г. чугунные литые перила были заменены железными коваными весьма примитивного рисунка, демонтированы фонари, находившиеся на середине моста.

В 1948 г. по проекту инженера А. М. Яновского произведена капитальная реконструкция моста с заменой деревянных продольных балок на металлические двутавровые.

В 1954 г. на мосту установили новое перильное ограждение и фонари, выполненные по первоначальному проекту, восстановлен белый цвет скульптур львов (после ряда неудачных тёмных покрасок). Реставрационные работы по воссозданию ограждений моста, торшеров с фонарями и возобновлению первоначальной окраски производились Специальными научно-реставрационными производственными мастерскими Управления по делам архитектуры по проекту архитектора А. Л. Ротача и техника Г. Ф. Перлиной.

В 1999—2000 гг. по проекту АО «Институт «Стройпроект» произведён капитальный ремонт моста: заменены балки пролётного строения, выполнена реставрация скульптур львов.

Копия моста

В 1838 г. уменьшенная копия моста (длина 17,3 м, ширина 2 м) была возведена фирмой Borsig по проекту немецкого архитектора Л. Ф. Гессе на территории берлинского парка Большой Тиргартен.

Львиный мост стал первым берлинским подвесным мостом. В отличие от петербургского оригинала, пролётное строение и перила берлинского Львиного моста до сих пор деревянные.

Конструкция

Мост однопролётный висячий. Пролётное строение состоит из двух сварных двухтавровых балок из низколегированной стали, объединённых с цепной висячей системой распределительной полосой.

Функцию пилонов выполняют декорированные скульптурой чугунные рамы (каркасы), прикреплённые анкерными болтами через кладку к деревянному ростверку, обжатому сверху и снизу массивными чугунными плитами, к которым прикреплены несущие цепи. Под пилонами сооружена монолитная железобетонная плита в границах чугунных пьедесталов скульптур. Цепи состоят из металлических звеньев круглого сечения.

У входов на мост на чугунных пьедесталах установлены скульптуры львов.

Перильное ограждение художественного литья, рисунок представляет собой сетку из непрерывного ряда перекрещенных прямоугольных стержней, концы которых вверху и внизу соединены полукруглыми такого же сечения дугами в виде стилизованных восьмерок, образуя места для полукруглых бронзированных розеток. Подобный рисунок ограждения использован для нескольких петербургских мостов (например, Иоанновского моста).

На середине моста в ограду перильного ограждения вмонтированы два многогранных фонаря на богатых лепкой чугунных стойках.

Некоторые детали моста (шарики и розетки ограждения, фигурные части фонарей и т. д.) позолочены.

Ширина моста между перилами — 2,26 м, длина моста — 22,44 (27,8) м, расстояние между осями цепей — 2,42 м. Покрытие прохожей части моста — дощатый настил.

Галерея

• Sankt Petersburg Löwenbrücke 2005 a.jpg

  Мост органично вписан в городской пейзаж

• Sankt Petersburg Löwenbrücke 2005 b.jpg

  Современный вид скульптур моста

• Bridge of Four Lions2006.jpg

  Вид ночью

• Bridge of Four Lions001.jpg

  Вид на Малую Подьяческую улицу

• Bridge of Four Lions002.jpg

  Фрагмент скульптуры

• Bridge of Four Lions 2011.jpg

  Перспектива моста

• Мост Львиный, Санкт-Петербург.jpg
• Мост Львиный (пешеходный мост).jpg

  Фонари Львиного моста

Литература

• Бунин М. С. Мосты Ленинграда. Очерки истории и архитектуры мостов Петербурга — Петрограда — Ленинграда. — Л.: Стройиздат, 1986. — 280 с.
• Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Ленинграда. — СПб.: Норинт, 1996. — 359 с. — ISBN 5-7711-0002-1.
• Новиков Ю. В. Мосты и набережные Ленинграда / Сост. П. П. Степнов. — Л.: Лениздат, 1991. — 320 с.
• Тумилович Е. В., Алтунин С. Е. Мосты и набережные Ленинграда. Альбом. — М.: Издательство Министерства Коммунального Хозяйства РСФСР, 1963. — 298 с.
• Кочедамов В. И. [www.russianlaw.net/files/art/kochedamov/mosty_web.pdf Мосты Ленинграда]. — Л.: Искусство, 1958. — 60 с.
• Пунин А. Л. Повесть о ленинградских мостах. — Л.: Лениздат, 1971. — 192 с.
• Алексеева С. В., Владимирович А. Г., Ерофеев А. Д. и др. Городские имена сегодня и вчера: Петербургская топонимика. Полный свод названий за три века: Справочник-путеводитель. — СПб.: Лик, 1997. — 288 с.
• Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Ленинграда. — 3-е изд., испр. и доп. — Л.: Лениздат, 1985. — С. 468. — 511 с.
• Кочедамов В.И. [www.russianlaw.net/files/art/kochedamov/c_mosty_web.pdf Цепные мосты в Петербурге первой четверти XIX века] // Архитектурное наследство. — Л., 1959. — № 9. — С. 209-220.

Отрывок, характеризующий Львиный мост (Санкт-Петербург)

– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.