Львова, Вера Константиновна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Львова Вера Константиновна»)
Перейти к: навигация, поиск
Вера Константиновна Львова
Имя при рождении:

Вера Лизерсон

Дата рождения:

19 ноября (1 декабря) 1898(1898-12-01)

Место рождения:

Москва,
Российская империя

Дата смерти:

24 сентября 1985(1985-09-24) (86 лет)

Место смерти:

Москва, СССР

Профессия:

актриса, педагог

Гражданство:

СССР СССР

Театр:

театр Вахтангова

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Вера Константиновна Льво́ва (урождённая — Лизерсон; 1898 — 1985) — актриса театра и кино, театральный педагог.





Биография

Родилась 19 ноября (1 декабря) 1898 года в Москве (достоверность даты рождения не выяснена: по театру ходили слухи, что Вера Константиновна изменила в паспорте год своего рождения с 1893 на 1898-й). В 1917 году поступила в студию Е. Б. Вахтангова. В 1926 году студия стала театром имени Вахтангова, где она работала вместе с мужем, актёром Л. М. Шихматовым. Играла в театре, три спектакля с её участием были экранизированы:

Леонид Шихматов и Вера Львова принадлежали к старой когорте вахтанговцев, державшейся вместе, единой большой творческой семьей, всегда выручая друга друга. Проживали они в доме, специально построенном в 1928 году для работников театра Вахтангова в Большом Лёвшинском переулке, и все в доме были сослуживцами.
По воспоминаниям их соседки по дому А. В. Масс, когда в 1946 году из ссылки вернулась актриса театра В. Г. Вагрина (она была арестована как жена «врага народа» начальника В/О «Главхимпластмасс» Наркомата тяжелой промышленности СССР Д. М. Колмановского — расстрелян в 1937 году, реабилитирован посмертно в 1989 году), оставшаяся без жилья и московской прописки, администрация театра немедленно нашла возможность обратиться во властные структуры и вернуть ей прописку, а жилье предложили Шихматов и Львова, предоставив комнату в своей квартире[1].

Исполняла роли

Педагогическая работа

По свидетельству актёра театра Вахтангова А. С. Меньщикова, начала преподавательскую деятельность ещё в 1920 году в студии.

Преподавала вместе с мужем в Щукинском училище, вели общий курс. Среди их учеников Ирина Демина,Сергей Проханов[2], Александр Ширвиндт[3], Юрий Любимов, Леонид Каневский, Леонид Филатов, Нина Русланова, Михаил Ульянов, Алла Парфаньяк, Евгений Симонов (впоследствии стал вместе с ними вести учебные курсы), Мария Скуратова, Людмила Ставская, Анатолий Игнатьев, Нина Нехлопоченко, Владимир Обрезков, Валентин Смирнитский, Михаил Державин-младший, Виталий Венгер, Николай Гриценко, Людмила Целиковская, Лариса Пашкова, Владимир Этуш, Юлия Борисова, Людмила Фетисова, Елена Королева, Юрий Назаров, Игорь Охлупин, Екатерина Райкина, Людмила Чурсина, Вадим Грачёв, Александр Калягин, Анастасия Вертинская, Александр Халецкий, Александр Кайдановский, Александр Трофимов, Станислав Жданько, Юрий Беляев, Сергей Урсуляк, И. Дыховичный, Михаил Бушнов, Ролан Быков, Нина Дорошина, Вера Карпова, Ю. Катин-Ярцев, Владимир Качан, И. Бобылев, Ё. Санько, Игорь Сиренко, Инна Ульянова, В. Ширяев, Юрий Шлыков, И. Дымченко, Рубен Симонов-младший и многие другие известные актёры.

Напишите отзыв о статье "Львова, Вера Константиновна"

Примечания

  1. [lit-obraz.narod.ru/Vipusk8/mass8.htm Анна Масс. Вахтанговцы, старшее поколение]
  2. [www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper/article.jsp?number=426&rubric_id=206&crubric_id=100422&pub_id=385983 СЕРГЕЙ ПРОХАНОВ: «В пятьдесят лет рано подводить итоги»]. [archive.is/iMAm Архивировано из первоисточника 4 августа 2012].
  3. [www.realdvd.ru/actor/171 Биография Александр Ширвиндт. Фильмография Александр Ширвиндт]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Львова, Вера Константиновна

Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.