Львов, Степан Фёдорович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Львов, Степан Федорович»)
Перейти к: навигация, поиск
Степан Фёдорович Львов
Род деятельности:

стольник, окольничий, воевода

Подданство:

Русское царство Русское царство

Отец:

Фёдор Дмитриевич Львов

Дети:

Яков Степанович Львов и Матвей Степанович Львов

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Князь Степан Фёдорович Львов (ум. после 1688) — русский государственный деятель, стольник, окольничий и воевода из рода Векошкиных.

Сын дворянина московского князя Фёдора Дмитриевича Львова, брат стольника Никиты Фёдоровича, дядя боярина Михаила Никитича. Двоюродный брат — князь Алексей Михайлович Львов-Векошкин.

Впервые князь Степан Фёдорович Львов упоминается в 1646 году, когда он в чине стольника «дневал и ночевал» на государевом дворе. Во время правления царя Алексея Михайловича (16451676) сопровождал его в богомольных и загородных походах. В 1669 году «дневал и ночевал» при гробе царевича Симеона Алексеевича. В 1675-1676 годах находился на воеводстве в Нижнем Новгороде.

При царе Фёдоре Алексеевиче (16761682) князь Степан Фёдорович Львов был пожалован в 1677 году в окольничие. В 1680 году обедал по царскому указу у патриарха Иоакима на Пасхальной недели. Сопровождал царя в его загородных походах, иногда посылался вперед для заимки станов. В январе 1682 года С. Ф. Львов подписал соборное постановление об отмене местничества.

В 1683-1685 годах князь Степан Фёдорович Львов часто назначался на крестные ходы из Успенского собор в разные московские монастыри. В Успеньев день обедал у патриарха в крестовой палате. Часто сопровождал царя Петра Алексеевича в его походах на богомолья и подмосковные села. Сыновья Яков и Матвей служили стольниками; от первого из них происходят все князья Львовы новейшего времени.

Напишите отзыв о статье "Львов, Степан Фёдорович"



Ссылки

Отрывок, характеризующий Львов, Степан Фёдорович

От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.