Льезон (лингвистика)

О блюде см. Льезон.

Льезо́н (фр. liaison) — разновидность внешнего сандхи (изменение звуков на границе слов в предложении) во французском языке. Льезон заключается в добавлении между словом, кончающимся на гласный звук, и словом, начинающимся на гласный, согласного звука, который не встречается в этих словах поодиночке. К примеру, при добавлении к артиклю множественного числа les (читается «/le/», ле) слова «дети», enfants (/ɑ̃fɑ̃/, анфан), между ними появляется звук /z/: /lezɑ̃fɑ̃/. Льезон — это разновидность парагоги, частный случай метаплазма. Зачастую льезон вместе с элизией считают методом избавления от зияния в целях благозвучия.

Формирование льезона происходило поэтапно, главные вехи — XII, XIV и XVII век; в XVII льезон полностью сформировался. Льезон обусловлен этимологией и законами исторической фонетики: выпавший в процессе развития языка звук сохраняется в интервокальной позиции. Хотя под влиянием орфографии считается, что при льезоне вставочный звук прибавляется к концу первого слова, не менее верно было бы заявить, что слово «ребёнок», enfant, имеет при склонении в контексте варианты /ɑ̃fɑ̃/, /nɑ̃fɑ̃/, /zɑ̃fɑ̃/, /tɑ̃fɑ̃/, /ʁɑ̃fɑ̃/.

Техника чтения и реализация льезона

Значительное количество случаев льезона не встречается в спонтанной речи, появляясь только при чтении. В целом современная орфография французского языка указывает на место артикуляции при льезоне, но она не позволяет предвидеть, будет ли добавляющийся звук глухим или звонким. В примерах ниже льезон маркирован знаком нижней лигатуры, [‿]:

• -c → [k] : croc de boucher = [kʁo də buʃe], но croc-en-jambe = [kʁɔk‿ ɑ̃ ʒɑ̃b]
• -d → [t] : grand roi = [gʁɑ̃ ʁwa], но grand homme = [gʁɑ̃t‿ ɔm]
• -g → [k] : sang neuf = [sɑ̃ nœf], но sang impur = [sɑ̃k‿ ɛ̃pyʁ] (устаревшая произносительная норма, оставшаяся в нескольких застывших выражениях)
• -p → [p] : trop grand = [tʁo gʁɑ̃], но trop aimable = [tʁop‿ ɛmabl]
• -r → [ʁ] : premier fils = [pʁəmje fis], но premier enfant = [pʁəmjɛʁ‿ ɑ̃fɑ̃]
• -s → [z] : les francs = [le fʁɑ̃], но les euros = [lez‿ øʁo]
• -t → [t] : pot de terre = [po də tɛʁ], но pot-au-feu = [pot‿ o fø] (потофё)
• -x → [z] : mieux manger = [mjø mɑ̃ʒe], но mieux être [mjøz‿ ɛtʁ].

При этом носовые гласные (-an, -en, -in, -ein, -un, -on и пр.) читаются как [n], в то время как гласный иногда теряет назализацию:

• с деназализацией: bon repas = [bɔ̃ ʁəpɑ] ~ bon appétit [bɔn‿ apeti], certain collègue = [sɛʁtɛ̃ kɔlɛɡ] ~ certain ami [sɛʁtɛn‿ ami];
• льезон без деназализации происходит в небольшом количестве слов aucun, bien, en, on, rien, un и non и в притяжательных местоимениях (mon, ton, son): aucun chat = [okœ̃ ʃa], но aucun être [okœ̃n‿ ɛtʁ], mon petit [mɔ̃ pəti], но mon enfant [mɔn‿ ɑ̃fɑ̃] или [mɔ̃n‿ ɑ̃fɑ̃] (в этом случае встречаются оба варианта).

Возникновение льезона

До XII века этимологически присутствовавшие конечные согласные звуки произносились всегда, во всех контекстах, но в оглушённом варианте: b превращалось в [p], d — в [t], g — в [k] и т. п. Орфография более-менее отражала эту особенность, к примеру, прилагательное grand, происходящее от латинского grandis, часто записывалось в средневековых манускриптах как grant (в обоих родах) вплоть до Ренессанса, когда формы женского рода grande и мужского рода grand восстановили согласно этимологии. Между тем оглушённый вариант с [t] выжил благодаря льезону. Аналогично в словах sang и bourg в льезоне сохраняется [k] (слова sang impur в Марсельезе и топониме Бурк-ан-Брес).

Ситуация с другими историческими конечными звуками, к примеру, s и z, обратная: в льезоне сохраняется звонкий вариант. К тому же в форме множественного числа grants или granz конечный согласный (изначально [ts]) перед гласным превратился в [z]. Оканчивающая слово буква x, как например в слове chevaux, появилась как сокращение -us, чем и объясняется его параллельная с -s эволюция.

В процессе перехода от прафранцузского языка, где, судя по всему, все конечные гласные произносились, до современного, где присутствует несколько случаев произношения конечных согласных при льезоне, имелся переходный период с XIII по XVI век, когда конечные согласные перед согласными уже выпали, но в других контекстах сохранились. Помимо льезона имеется явление усечения (фр. troncation), практически исчезнувшее. Пример усечения — слово «шесть», six, которое произносится [sis] перед паузой, [si] перед согласным и [siz] перед гласным.

Следующим этапом стало начало XVII века, когда произошло падение конечных согласных перед паузой и они стали произноситься только перед гласными; с этого момента усечение уступает льезону. Параллельно появяются тенденции типа mot régi, сформулированные в 1659 лингвистом Лораном Шиффле, который отличал синтаксические условия проявления льезона (обязательного и факультативного), а также условия, при которых он невозможен (за исключением чтения стихов).

Вариации в использовании

Лингвисты при чтении документов, написанных по фонетическому принципу после XVI века, отмечают, что льезон в то время функционировал не так, как в наше время.

К примеру, в Instructions crétiennes mises en ortografe naturelle (1715) авторства Жиля Водлена (фр. Gilles Vaudelin) содержатся молитвы, записанные фонетическим алфавитом, который был создан в 1692 году в Академии и опубликован в 1713 году в Nouvelle maniere d’ecrire comme on parle en France. В записях молитв видно — льезон отсутствует:

• Saint Esprit : [sε̃ εspri] вместо современного [sε̃t‿ εspri];
• tout à Vous glorifier : [tu a (vu glorifje)] вместо современного [tut‿ a];
• qui êtes aux cieux : [ki εt o sjø] вместо современного [ki εt(ə)z‿ o sjø].

Помогают в установлении исторического облика льезона также работы лингвиста Мильерана (1696), в которых непроизносимые согласные выделены курсивом. Некоторые льезоны, считающиеся сегодня обязательными, у Мильерана встречаются бессистемно, к примеру, les X autres.

Разновидности льезона

Чем больше между словами грамматической связи, тем более вероятно возникновение между ними льезона. Большинство случаев льезона происходит между главным словом и клитикой, лишённой собственного ударения и составляющей с главным словом акцентную группу. В целом можно разделить возможность льезона на три категории:

• обязательный льезон,
• необязательный льезон,
• запрет на льезон.

Данная классификация не общепризнана. Особенно сложно провести границу между последними двумя вариантами, так как исследователи могут не соглашаться о допустимости в каждом конкретном случае.

Обязательный льезон

Отсутствие льезона в такого рода ситуациях воспринимается как ошибка в произношении. Льезон обязателен в следующих ситуациях:

• между определением и определителем, между существительным и предшествующим ему прилагательным: un enfant, les enfants, petits enfants, grand arbre, tout homme, deux ours, vingt euros;
• между личным местоимением (включая on, en, y) и глаголом, в том числе в инверсии: nous avons, elles aiment, on ouvre, ont-ils, prends-en, allons-y;
• в некоторых застывших выражениях: c’est-à-dire, de temps en temps, États-Unis, Nations unies, non-agression, petit à petit, peut-être, pied-à-terre, premier avril.

Необязательный льезон

Имеются ситуации, когда льезон обязателен в высоком стиле речи, особенно в публичной декламации. В общем количество льезонов растёт с ростом популярности высокого стиля. Несколько примеров факультативных популярных льезонов, зачастую опускающихся в разговорной речи:

• между формами глагола «быть» (être) и определениями: ils sont incroyables, c’est impossible, vous êtes idiots;
• между формами вспомогательного глагола avoir или être и причастием прошедшего времени: ils ont aimé, elle est allée, nous sommes arrivés;
• между предлогом (особенно односложным) и артиклем: sous un abri, sans un sou, dans un salon ; после многосложных льезон более редок: après une heure, pendant un siècle;
• после наречия : assez intéressant, mais aussi, pas encore, plus ici, très aimable, trop heureux ;
• между существительным во множественном числе и прилагательным: des enfants agréables, des bois immenses, des habits élégants ;
• между глаголом и его дополнением: elle prend un billet, ils vont à Paris, nous voyageons ensemble, je crois en Dieu, il faut passer à table.

При использовании редкие льезоны добавляют речи оттенка педантичности: ils ont‿attendu с льезоном между ont и attendu звучит гораздо более педантично, чем tu as‿attendu (обычно эти словосочетания произносятся как [izɔ̃atɑ̃dy] и [taatɑ̃dy] или [taːtɑ̃dy]). Если слово кончается на -р- и немую согласную, то в льезоне последняя обычно не присутствует: pars avec lui [paʁ avɛk lɥi], а не [paʁz‿ avɛk lɥi]; les vers et la prose [le vɛʁ e la pʁoz], а не [le vɛʁz‿ e la pʁoz].

Запрет на льезон

Примечание: в этом разделе место возможного льезона отмечено буквой X.

Некорректно использовать льезон в следующих ситуациях:

• после et (буква t осталась от латинского et, но в этом слове никогда не произносится);
• после слова, начинающегося с придыхательного h (les X haricots, ils X halètent).

В примерах ниже льезон встречается практически только в поэзии и недопустим в обычной речи:

• после существительного единственного числа, которое кончается на немую согласную:

galop X effréné, sujet X intéressant, débat X acharné, président X américain, parlement X européen — здесь имеется противопоставление омофонных существительных и прилагательных: un savant‿ Anglais (учёный из Англии) ~ un savant X anglais (учёный-англист) и аналогично: un savant‿ aveugle ~ un savant X aveugle. Льезон в этом случае меняет смысл выражения;

• после некоторых слов, оканчивающихся на два согласных, из которых один сонорный: tard, tort, part, remords и пр.: nord X est, nord X ouest, il perd X un ami, je prends part X à votre deuil, à tort X et à travers;
• в некоторых застывших фразах: nez X à nez, un bon X à rien, corps X à corps;
• перед некоторыми словами, начинающимися с [j]^? и [w]^?: les X yaourts, un X oui, но les‿yeux, les‿ouïes (слова, запрещающие льезон, также запрещают элизию, хотя в некоторых случаях они возможны, см. ouate);
• перед некоторыми словами, начинающимися на гласный: onze, un (в значении «единица», а не артикль), huit (начинается с немого h), в определённых случаях: les X onze enfants, les numéros X un (но les‿ uns X et les‿ autres), les X huit enfants (но dix-huit);
• перед аббревиатурой, начинающейся с [N]^? или [S]^?, например: «un X SDF».

Ошибки в льезоне

В целом льезон не обязателен, кроме некоторых случаев, когда его пропуск воспринимается как ошибка (не как вольность в произношении). В необязательных случаях пропуск льезона нормален для не слишком внимательного произношения.

Льезон в местах, где он запрещён, также считается ошибкой, кроме случаев с придыхательным h. Непринуждённая речь с льезоном перед придыхательным h (des-z-haricots) может выглядеть неотёсанно или шутливо.

При гиперкорректности или в целях благозвучия иногда льезон встречается в местах, где он невозможен, из-за влияния орфографии: et‿ainsi, а также даже там, где нет орфографической причины: moi-z-avec, ils‿étaient-z-amis. Этот феномен называют pataquès, от неверного произношения фразы фр. Je ne sais pas à qui est-ce. В редких случаях такой льезон консервируется в устоявшихся выражениях: (entre quat’z’yeux, donnes-en, mange-t-il). В противном случае говорящий может быть сочтён малообразованным; подобные ошибки называются cuir при вставке [t] и velours, когда вставляется [z]:

• cuir : il a-t-un chapeau, tu peux-t-avoir
• velours : moi-z-aussi, vingt-z-euros.

В некоторых франкофонных регионах сохраняется устаревшее произношение, где правила использования льезона иные. Например: cent пишется и произносится cens на севере Европы, этот вариант встречался у некоторых авторов вплоть до XVIII века.

Отдельные случаи: декламация стихов и повседневная речь

При чтении и пении стихов льезон встречается чаще, чем при чтении прозы; можно также отметить обязательное прочтение всех E caduc.

В цезуре (4-й слог десятисложного стиха и 6-й александрийского) в XVII веке льезон был как минимум необязательным, как свидетельствует работа Жана Эндре (фр. Jean Hindret) 1696 года. При опущении льезона, который препятствует элизии в женской рифме, уничтожается структура стиха (к примеру, во фразе Les foibles & les forts meurent également льезон после foibles и meurent нужен для сохранения 12 необходимых слогов). В XVII веке закрепляется практика использования льезона во избежание зияния. В более ранний период зияние разрешалось, это отметил Джон Палсгрейв в своей записи 1530 года декламации стихов Алена Шартье.

Данные правила также применимы к драматическим текстам, хотя с XIX века они применяются не постоянно.

Искусство использования льезона считается частью ораторского искусства наряду с употреблением «E caduc». Профессионалы слова часто опускают большинство необязательных льезонов (как, например, Бернар Пиво), иногда количество льезонов в речи изменяется при разговоре с разными аудиториями, как у генерала де Голля.

Литература

• Анри Боннар, Клод Ренье, Petite grammaire de l’ancien français, Magnard, Париж, 1991, nouv. éd., 239 p. ISBN 2-210-42209-4
• Нина Каташ, Dictionnaire historique de l’orthographe française, Larousse, coll «Trésors du français», Париж, impr. 1995, 1327 p. ISBN 2-03-340330-0
• Пьер Энкреве, La liaison avec et sans enchaînement, Seuil, coll. «Travaux linguistiques», Париж, 1988, 310 p. ISBN 2-02-010100-9
• Пьер Фуше, Traité de prononciation française, Klincksieck, Париж, 1988, réimpr. 2-е изд. 1959, 528 p. ISBN 2-252-02610-3, p. 434—479
• Морис Граммон, Traité pratique de prononciation française, Delagrave, Париж, 1914, p. 129—137
• Морис Гревис, Le Bon Usage, 12-е изд., исправленное Андре Гоосом, Duculot, Париж, 1993, 1762 ISBN 2-8011-0042-0, p. 45-49
• Ноэль Лабордери, Précis de phonétique historique, Nathan, coll. 128 / Lettres, Париж, impr. 1994, 128 p. ISBN 2-09-190663-8
• Анри Ланглар, La liaison dans le français, E. Champion, Париж, 1928, 160 p.
• Ив-Шарль Морен, La liaison relève-t-elle d’une tendance à éviter les hiatus ? Réflexions sur son évolution historique, Langages, 2005 (158), p.8-23
• Ив-Шарль Морен, Liaison et enchaînement dans les vers aux XVI^e et XVII^e siècles, in Jean-Michel Gouvard, De la langue au style, Presses Universitaires de Lyon, Lyon, 2005, p. 299—318
• Мартен Риэжель, Жан-Кристоф Пелля, Рене Риуль, Grammaire méthodique du français, 5e éd. mise à jour, Париж, Presses Universitaires de France, coll. «Linguistique nouvelle»,‎ 1999, 23 cm, XXIII-646 p. 2-13-050249-0
• Фиамета Эспосито, Les liaisons dangereuses (pour ne plus lier les mots à tort et à travers), Victoires Éditions, 2007, ISBN 978-2-35113-028-5

Отрывок, характеризующий Льезон (лингвистика)

«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.