Льюис, Дэвид Малкольм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дэвид Малкольм Льюис
David Malcolm Lewis
Дата рождения:

7 июня 1928(1928-06-07)

Место рождения:

Лондон

Дата смерти:

12 июля 1994(1994-07-12) (66 лет)

Место смерти:

Оксфорд

Научная сфера:

историк-антиковед, эпиграфист

Дэвид Малкольм Льюис (7 июня 1928, Лондон — 12 июля 1994, Оксфорд) — видный британский историк древнего мира и эпиграфист (Древняя Греция V—IV вв. до н. э., империя Ахеменидов).





Биография

1945—1949 — получает классическое образование в Оксфорде, где изучает греческий и латинский языки, философию и историю древнего мира.

1949—1951 — проходит службу в королевской армии, затем продолжает образование в Принстоне и Нью-Джерси, после чего возвращается в Оксфорд.

1952—1955 — старший научный сотрудник в Новом колледже.

1954—1955 — младший научный сотрудник в Корпусе-Кристи-Колледже.

1955—1985 — преподаватель истории древней Греции в Крайст-Чёрч (колледж Церкви Христовой).

С 1956 становится преподавателем греческой эпиграфики в Оксфордском университете.

1974 — избран членом британской академии.

1985 — получает кафедру древней истории. В этом же году становится членом-корреспондентом Немецкого археологического института.

Научный вклад

Малкольм Дэвид Льюис — один из первых историков, осознавших значимость изучения истории Ахеменидской империи (путём анализа эламских табличек) для исследования истории Древней Греции. Льюис, будучи эпиграфистом, анализирует древние тексты, на основании которых приходит к различным выводам, связанными с историческими событиями Древней Греции. Ученый осознает всю важность эламских текстов Персеполя для понимания функционирования Ахеменидской державы и в 1976 выступает в университете Цинциннати со своими идеями. Лекции Льюиса поражают традиционных историков, благодаря чему и устанавливаются активные контакты Малкольма Дэвида Льюиса с учеными из института в Чикаго по изучению данной проблематики. Занимаясь изучением, анализом древнего материала, открывает новые сведения в отношениях греков и персов в V—IV вв. до н. э.

На протяжении своей научной деятельности создает обширную базу работ, посвященных империи Ахеменидов: от статей студентов до исследований докторов наук. Являясь высококвалифицированным филологом, понимая всю сложность эламского языка (особенно периода между 510 и 459), он организует небольшую исследовательскую группу в Оксфорде, состоящую из коллег и студентов, для изучения эламских надписей.

Льюис внес, таким образом, большой вклад в изучение греко-персидских отношений периода правления Ахеменидской династии. До сегодняшнего дня исследования ученого не перестают быть актуальными и востребованными научным сообществом. Льюис — историк, писавший в лаконичной форме, использовавший строгий сжатый стиль, за счет чего его работы, с одной стороны, последовательны и четки, однако для их понимания читатель должен обладать довольно глубокими познаниями в истории и филологии.

Льюис является одним из редакторов Кембриджской истории древнего мира (тома IV, V и VI).

Библиография

  • M. Brosius &. A. Kuhrt (eds), Studies in Persian History: Essays in Memory of David M. Lewis (Achaemenid History XI), Leiden, 1998.
  • S. Hornblower, «David Malcolm Lewis, 1928—1994» Proceedings of the British Academy; Lectures and Memoirs 94, 1996, pp. 557–596
  • D.M. Lewis Sparta and Persia (Cincinnati Classical Studies, ns 1), Leiden, 1977.
  • D.M. Lewis, «Datis the Mede» Journal of Hellenic Studies, 100, 1980, pp. 194–195.
  • D.M. Lewis, «Postscript» in A.R. Burn, Persia and the Greeks (2nd ed), London, 1984, pp. 587–612.
  • D.M. Lewis, «Persians in Herodotus» in The Greek Historians: Literature and History. Papers presented to A.E. Raubitschek, Saratoga, 1985, pp. 101–117.
  • D.M. Lewis, «The King’s Dinner (Polyaenus IV 3.32)» in H. Sancisi-Weerdenburg & A. Kuhrt (eds), Achaemenid History II: the Greek Sources, Leiden, 1987, pp. 79–87.
  • D.M. Lewis, «Persian gold in Greek international relations» Revue des Études Anciennes 91/1-2, 1989, pp. 227–234.
  • D.M. Lewis, «The Persepolis Fortification Texts» in H. Sancisi-Weerdenburg & A. Kuhrt (eds), Achaemenid History IV: Centre and Periphery, Leiden, 1990, pp. 1–6.
  • D.M. Lewis, "Brissonius: De Regio Persarum Principatu Libri Tres (1590), " H. Sancisi-Weerdenburg & J. W. Drijvers (eds), Achaemenid History V: the Roots of the European Tradition, Leiden, 1990, pp. 67–78.
  • D.M. Lewis, "The Persepolis Tablets: speech, seal and script, " in A.K. Bowman & G. Woolf (eds), Literacy and Power in the Ancient World, Cambridge, 1994, pp. 17–32.
  • Meiggs R. and Lewis D. A Selection of Greek Historical Inscriptions to the End of the Fifth Century BC. Revised Edition. Oxford, 1988.

Русские переводы трудов Д. Льюиса

  • Тирания Писистратидов // Кембриджская история древнего мира. М., 2011. Т. IV. C. 347—367.
  • Источники, хронология, метод // Кембриджская история древнего мира. М., 2014. Т. V. C. 12—28.
  • Материковая Греция, 479—451 годы до н. э. // Кембриджская история древнего мира. М., 2014. Т. V. C. 129—161.
  • Тридцатилетний мир // Кембриджская история древнего мира. М., 2014. Т. V. C. 162—195.
  • Архидамова война // Кембриджская история древнего мира. М., 2014. Т. V. C. 462—538.

Напишите отзыв о статье "Льюис, Дэвид Малкольм"

Ссылки

  • [www.iranicaonline.org/articles/lewis-david-malcolm-1 David Malcolm Lewis]

Отрывок, характеризующий Льюис, Дэвид Малкольм

– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.