Лью, Джейкоб

Джейкоб Лью Jacob Joseph Lew
76-й министр финансов США
с 28 февраля 2013 года
Президент:	Барак Обама
Предшественник:	Тимоти Франц Гайтнер
25-й глава администрации президента США
27 января 2012 — 25 января 2013
Президент:	Барак Обама
Предшественник:	Уильям Майкл Дэйли
Преемник:	Денис Макдоноу
Вероисповедание:	ортодоксальный иудаизм
Рождение:	29 августа 1955(1955-08-29) (68 лет) Нью-Йорк, США
Партия:	демократическая
Образование:	Карлтон-Колледж, Гарвардский университет, Джорджтаунский университет
Автограф:

Джейкоб Джозеф Лью, или Джек Лью (Jacob Joseph "Jack" Lew; род. 29 августа 1955, Нью-Йорк, США) — американский политик, глава администрации президента США с января 2012 года по январь 2013 года, член демократической партии.

10 января 2013 года президент США Барак Обама номинировал кандидатуру Джейкоба Лью на пост министра финансов США, поскольку нынешний министр Тимоти Гайтнер уходит со своего поста. Сенат США утвердил кандидатуру Джейкоба Лью на своём заседании 27 февраля 2013 года.

Биография

Джейкоб Лью родился в Нью-Йорке 29 августа 1955 года в ортодоксальной еврейской семье, там же окончил школу (Forest Hills High School), расположенную в Куинсе. После этого он обучался в Карлтон-Колледже, а затем в 1978 году получил степень бакалавра в Гарвардском университете. В 1983 году он также окончил школу права (Law Center) Джорджтаунского университета в Вашингтоне.

С 1973 года Лью работал в Вашингтоне в качестве юриста-консультанта. В 1979—1983 годах он был в команде спикера Палаты представителей США Томаса О’Нила, работая главным советником спикера по внутренней политике, а также руководителем комитета демократической партии по управлению и политике (англ. The House Democratic Steering and Policy Committee).

При президенте Билле Клинтоне с мая 1998 года по январь 2001 года Лью работал директором Административно-бюджетного управления. Впоследствии он занимал точно такую же должность при президенте Бараке Обаме, с ноября 2010 года по январь 2012 года.

27 января 2012 Барак Обама назначил Лью главой администрации президента США. На этом посту он заменил Уильяма Дэйли и стал 25-м главой администрации президента за всю историю этой должности с 1946 года. В частности, на этом посту он пытался уладить разногласия между Бараком Обамой и спикером Палаты представителей США Джоном Бейнером, которые могли привести к фискальному обрыву и значительному увеличению налогов.

В ноябре 2012 года National Journal писал: "Если Лью будет назначен главой казначейства, то это будет означать, что Белый дом посылает два сообщения Уолл-Стрит и финансовому сообществу. Первое — что у них нет союзников в Вашингтоне. Второе — что Белый дом будет очень внимательно следить за налоговой политикой и мировыми финансовыми решениями".

10 января 2013 года президент США Барак Обама предложил кандидатуру Джейкоба Лью на пост министра финансов США. Кандидатура была утверждена Сенатом США 27 февраля 2013 года.

Подпись

Номинация Лью на пост министра финансов США вызвала многочисленные комментарии, связанные с его подписью, похожей на горизонтальную спираль. Дело в том, что подпись министра финансов США воспроизводится на денежных знаках (долларах США), выпускаемых в период его нахождения в должности. В этой связи New York Magazine назвал его подпись «самой плохой подписью в мире» (англ. the world’s worst signature). Эту подпись также называли «сумасшедшей соломинкой» (англ. crazy straw), и в шутку имя политика искажалось в соответствии с подписью — Jack Loooooooo.

Во время номинации Барак Обама сказал, что он никогда ранее не видел подпись Лью и узнал об этом из прессы только накануне, и в шутку добавил, что если бы он знал, то, возможно, не стал бы рассматривать это назначение. Он сказал, что надеется, что Лью улучшит свою подпись в том варианте, который будет перенесён на долларовые банкноты. В июне 2013 года Лью последовал совету президента и изменил свою подпись.

См. также

• Список глав администрации президента США

Отрывок, характеризующий Лью, Джейкоб

– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…